Лев Гумилёв - Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи
Так, в XIX в. западноевропейский писатель-латинянин стремился развенчать русского святого князя, вся деятельность которого была направлена на борьбу с Западом и латинством. Мечом нападали на Александра европейцы XIII в.; литературного насмешкою заменил меч европеец XIX в.; впрочем, и это «бескровное» орудие было, как оказалось, лишь подготовкою к мечу (ведь через несколько лет за книгою Кюстина последовала Крымская война и Севастополь!).
Высмеиваемая Кюстином «мудрость» и «осторожность» Александра Невского насмешке, казалось бы, не подлежат: отмеченные Кюстином качества соединялись в личности Александра с самым подлинным героизмом и подчас безрассудною смелостью. Александр доказал это своею борьбою против Запада. П о д в и г б р а н и Александр совершил на берегах Невы и на льду Чудского озера; печать этого подвига он возложил мечом на лицо Биргера. Но перед силою Востока Александр действительно счел нужным себя смирить. Мудрость Александра, по слову летописца, была от Бога; его осторожность была на самом деле п о д в и г о м с м и р е н и я.
XIII век представлял собою знаменательную эпоху в русской истории. В предшествующие века сложилась и ярким цветом зацвела русская культура – как своеобразное сочетание и пышное возрастание на славянской почве богатых ростков православной Византии, Востока степных кочевников, Севера варягов-викингов.
Киевская Русь[120] поражает блеском и роскошью жизни материальной и духовной, расцветом искусства, науки, поэзии. Складывается и мощное национальное самосознание (епископ Илларион и летописец Никон Великий – все равно, одно ли это лицо под двумя именами или два лица с одинаковым горением и одинаковым устремлением мысли и чувства).
К XIII в. Русь стоит перед грозными испытаниями. Само ее существование – ее своеобразие и самобытность – поставлено на карту. Развернувшаяся на великой восточно-европейской равнине как особый культурный мир между Европой и Азией, Русь в XIII в. попадает в тиски, так как подвергается грозному нападению обеих сторон – латинской Европы и монгольской Азии.
В 1206 г. в сердце Азии произошло событие, во многом определившее дальнейшие судьбы истории. В Делигун-Булак, на истоках Орхона, курултай (собрание старейшин) монгольских народов провозгласил местного завоевателя окрестных племен, воинствующего князька Темучина самодержавцем (Чингисханом). Началось монгольское движение на Китай, Туркестан, Малую Азию, Европу. Меньше чем через двадцать лет после того передовые кавалерийские отряды Чингисхана уже нанесли русским князьям страшное поражение на Калке.
Почти одновременно – всего за два года до Делигун-Булакского курултая – не менее значительное событие произошло и в Европе: в 1204 г. западноевропейские крестоносцы взяли приступом Царьград и страшно разграбили его, православное Византийское царство было ниспровергнуто, на месте его основана Латинская империя.
Вслед за Византией, казалось, пришел черед и Руси. Наступление началось по всему фронту. Венгрия и Польша бросились на Галицию и Волынь; немецкие крестоносцы утвердились в начале XIII в. в Риге (Ливонский орден) и Пруссии (Тевтонский орден) и оттуда повели наступление на Псков и Новгород; наконец, шведы двинулись на Русь через Финляндию; мечом и огнем немцы и шведы обращали в латинство как язычников – литовцев, эстов и финнов, – так и православных – русских. Годы высшего напряжения двусторонней опасности для Руси – конец 1230-х – 1240 г. Зима 1237/38 г. – первый татарский погром Руси (преимущественно северо-восточной); в 1240 г. татарами взят Киев (6 декабря); в том же году, побуждаемый папою на крестовый поход против «неверных», шведский правитель и полководец Биргер высадился на берегах Невы (июль).
Русь могла погибнуть между двух огней в героической борьбе; но устоять и спастись в борьбе одновременно на два фронта она не могла.
Предстояло выбирать между Востоком и Западом. Двое сильнейших русских князей этого времени сделали выбор по-разному. Даниил Галицкий выбрал Запад и с его помощью попытался вести борьбу против Востока.
Александр Невский выбрал Восток – и под его защитою решил отбиваться от Запада.
Политика Даниила Галицкого не была, впрочем, последовательной и прямолинейной. Даниил лавировал между римским папою, уграми (Венгрией), Чехией, Польшей, Литвою, татарами, собственными боярами и родственниками-князьями. Первый страшный удар нанесен был татарами юго-западной Руси в конце 1240 г. (взятие Киева); вся Волынь и Галиция были затем опустошены; к Берестью нельзя было подойти от смрада гниющих трупов; во Владимире не осталось живой души.
Даниил не пытался оказать сопротивления. Еще до взятия Киева он уехал в Угры, ища против татар помощи у короля Угорского. Хлопоты Даниила оказались тщетны. Как известно, монгольская волна залила всю восточную и среднюю Европу – Венгрию, Силезию, Моравию, Хорватию, Балканы. Волна схлынула (в 1241 г.) не потому, что монголы встретили серьезное военное сопротивление – наоборот, они побеждали повсюду (при Легнице в Силезии, на р.Солоной в Уграх), – а вследствие внутренних осложнений в глубинах монгольской державы (смерть великого хана Угэдэя и связанные с этим вопросы престолонаследия и внутренней монгольской политики, живо волновавшие Батыя, руководителя европейского похода монголов).
Даниил вернулся на Русь, где ему пришлось вести длительную борьбу с галицкими боярами, перемышльским владыкою, бывшим черниговским князем Ростиславом, уграми и поляками. Борьба шла успешно и завершилась решительною победою Даниила над польскими и угорскими войсками Ростислава (под Ярославом, 1249).
Между тем уже в следующем, 1250 г. монголы вновь заинтересовались юго-западной Русью. Батый прислал сказать Даниилу: «Дай Галич». Не чувствуя себя опять в силах бороться оружием, Даниил решил подчиниться и поехал сам к Батыю. Против ожидания Даниил был встречен ласково. Войдя в вежу (палатку) Батыя, Даниил поклонился по монгольскому обычаю. Батый сказал ему: «Данило, чему еси давно не пришел? А ныне оже еси пришел, то добро же. Пьеши ли черное молоко, наше питье – кобылий кумыс?»
Даниил: «Доселе есмь не пил, ныне же ты велишь – пью».
Батый: «Ты уже наш татарин, пий наше питье».
Даниил выпил и поклонился по обычаю.
Потом Батый прислал Даниилу вино, сказав: «Не обыкли (вы) пити молока, пий вино».
Даниил пробыл в Орде почти месяц и достиг цели: Батый оставил за ним все его земли. Немедленно сказалось международное значение Даниилова шага: З а п а д н а ч а л з а и с к и в а т ь п е р е д н и м; угорский король Бела IV прислал послов с предложением мира и родственного союза. Сын Даниила Лев женился на дочери угорского короля.
На стороне Белы Даниил вмешался в дела и распри средней Европы – спор из-за австрийского герцогства, дела чешские и моравские. В поход 1252 г. войско Даниила (вероятно, лучший полк, гвардия) было вооружено и обучено на татарский лад. «Немцы же, дивящиеся оружью татарскому, беша бо кони в личинах и в коярех кожаных и людье во ярыцех, и полков его светлость велика…»
Подчинением монгольскому влиянию Даниил приобщался к мировой силе монгольской экспансии – попадал как бы в русло исторического потока.
Почти необозримые дипломатические перспективы открывались перед Даниилом в восточной и средней Европе. Он сам закрыл их перед собою своим неумением постигнуть значение исторического момента.
Его подчинение монгольской силе не было продуманным и последовательным; это был лишь случайный ловкий ход политического оппортунизма. Все политические и культурные симпатии, навыки и вкусы отталкивали Даниила от монгольской Азии.
Среди своей снаряженной по татарскому образцу гвардии Даниил в упомянутом походе 1252 г. не изменил византийскому одеянию русских князей. «Сам же (Даниил) еха подле короля (Угорского) по обычаю Руску, бебо конь под ним дивлению подобен, и седло от злата жжена, и стрелы и сабля златом украшена и иными хитростями якоже дивитися, кожух же оловира (шелка) Грецкого и круживы златыми плоскими ошить и сапоги зеленаго хьеза (кожи) шиты золотом, – немцем же зрящим много дивящимся».
Блестящему и честолюбивому князю должно было нравиться играть роль среди западных государей и рыцарей, вызывать восхищение и удивление в их среде. Тем более должна была ему казаться унизительною зависимость от диких – с его точки зрения – кочевников и варваров. Милостивое отношение Батыя было поэтому Даниилу оскорбительно и тяжело. Эти чувства ярко отразил летописец[121]: «О, злее зла честь татарская: Данилови Романовичу князю бывшу велику, обладавшу Русскою землею, Киевом и Володимером и Галичем… ныне седит на колену и холопом называется… О злая честь Татарская – его отец[122] бе царь в Русской земле, иже покори Половецкую землю и воева на иные страны все».
