Николя Верт - История Советского государства. 1900-1991
Искомый компромисс должен был иметь долгую жизнь, поскольку независимо от существовавших между членами руководства расхождений все они стремились стабилизировать и сбалансировать потенциал и интересы различных бюрократических структур и постараться как можно дольше удержать свою коллективную власть, исключая любые альтернативы ей. Это означало отказ от рассмотрения проблем, могущих вызвать конфликт, от принципиальных споров, означало культ прагматизма, возведенного в систему, и в конечном счете — застой.
Консенсус в основном: политическая стабильность и удержание власти — не исключал, как мы видели, ни расхождений, ни приглушенных конфликтов. Эти конфликты разрешались «при закрытых дверях», не успевая разрастись в большой политический кризис. Главным источником расхождений и потенциальных конфликтов было разное понимание смысла экономической реформы: защитники децентрализации в рамках прежней административно-командной системы находились в резкой оппозиции по отношению к сторонникам оживления рыночных отношений. По мнению Ж.Брезлауэра, обязательность консенсуса между руководителями исключала подлинное решение таких важных проблем, как повышение эффективности аграрного производства, опережающие темпы развития легкой промышленности и сельского хозяйства, разрыв в уровне жизни города и села, сочетание моральных и материальных стимулов труда, совершенствование политико-административной системы и места рынка.
До середины 70-х гг. главными протагонистами в выборе экономической стратегии были Брежнев и Косыгин. Для первого приоритеты выстраивались в следующем порядке: сельское хозяйство, тяжелая индустрия, оборона (после 1972 г. к ним добавилось «освоение Сибири»). Предпочтения второго были отданы легкой промышленности — основе повышения уровня жизни граждан. Чехословацкий кризис (который заставил задуматься над связью между экономическими реформами, способствующими повышению благосостояния народа, и кризисом политической системы советского типа), эскалация американской интервенции во Вьетнаме (воспринимавшейся как потенциальная угроза) благоприятствовали утверждению начиная с 1970 — 1971 гг. более консервативных экономических тенденций, выражавшихся Брежневым, и именно в тот момент, когда правящая верхушка признала его верховенство. Такой выбор предопределил ряд других, не менее важных решений. Они касались самостоятельности, которую следовало предоставлять тем, кто был действительно компетентен в вопросах управления экономикой и государством. Для изучения этих вопросов по инициативе Косыгина в 1970 г. был основан Институт управления народным хозяйством, во главе которого стал его зять, Гвишиани. Подбор сотрудников и слушателей осуществлялся здесь по конкурсу, на основании их компетенции, способствуя, таким образом, росту новой категории руководителей экономики, находившихся в полном согласии с советской системой, знавших тенденции в мировой экономике, руководителей деятельных, разбиравшихся в тонкостях администрирования и выражавших интересы представляемых ими отраслей. Их естественной склонностью было решать политические проблемы, исходя из прагматических соображений, оставляя в стороне аспекты, относящиеся к доктрине и идеологии. Противостоявшие этой «технократической» тенденции Брежнев и еще более Суслов, бдительный страж чистоты идеологии, не переставали подчеркивать ведущую роль «партийности» — «первого условия, необходимого для занятия ответственного поста в любой области».
Проповедовавшиеся Брежневым и Сусловым наиболее консервативные тенденции одержали верх начиная с 1972 — 1973 гг. и окончательно утвердились во второй половине этого десятилетия, после XXV съезда КПСС в марте 1976 г., не приведя, однако, к отставке Косыгина. Ослабление позиций Подгорного и Шелепина, которые к концу 1965 г. утратили ряд своих функций, было связано с личным соперничеством (особенно между Подгорным и Брежневым) и столкновением амбиций. Тем не менее Подгорный, назначенный на почетный пост председателя Президиума Верховного Совета, как и Шелепин, ставший председателем Центрального совета профсоюзов, были отстранены от подлинной государственной власти без лишнего шума и драматизма (окончательная отставка Подгорного последовала лишь через 12 лет — в 1977 г.!). Неизменность и значимость интересов, сплотивших правящую верхушку, несмотря на все расхождения, позволили придать политической борьбе против отдельных лиц, удаляемых по тому или иному поводу, мирный и официальный характер. Другие изменения в составе высших партийных органов осуществлялись также без шума во время пленумов ЦК, а не на съездах. Как правило, отставникам приписывались те или иные «ошибки», политические или административные. Так, например, Шелест поплатился за свою терпимость, кстати весьма относительную, к украинскому «национализму», Полянский — за провал сельскохозяйственной политики. Наиболее заметной тенденцией обновления Политбюро и Секретариата стал наплыв представителей из региональных «удельных княжеств». Эти изменения имели большее значение, по крайней мере чем полагали в середине 70-х гг., поскольку спустя десять лет после отставки Хрущева в Политбюро осталось всего лишь семь — правда, самых пожилых и влиятельных, — из 17 членов и кандидатов в октябре 1964 г. Особенно заметным было продвижение тех руководителей, карьера которых теснейшим образом была связана с (упрочением положения лидера новой партийной верхушки Брежнева (ставшего на XXIII съезде в апреле 1966 г. Генеральным секретарем ЦК КПСС). Это была «днепропетровская группировка», из города, где еще до войны с Германией Брежнев начал свою политическую карьеру. В нее входили Кириленко (сменивший в 1966 г. в Секретариате ЦК Подгорного), Черненко, Кунаев, Щербицкий, Щелоков.
Потенциальным источником напряженности в государственной системе, которая претендовала на справедливое представление и примирение интересов различных бюрократических структур и групп давления, были отношения между армией и партией. Правящей группе тем не менее было по силам, употребляя принятое выражение, «организовывать и вдохновлять» деятельность Вооруженных Сил через армейские политорганы, зависевшие от соответствующего отдела Секретариата ЦК, а также благодаря искусной политике балансирования между приверженцами обычных вооружений и борцами за расширение сферы применения ядерного оружия. Преследуя собственные интересы, армия активно поддерживала сторонников приоритета тяжелой промышленности, военно-промышленного комплекса и оборонных отраслей, то есть Брежнева и Суслова, хотя последние одобрили возросший контроль партии над армией. На XXIII съезде КПСС Суслов заявил, что «время жертв» еще не прошло, поскольку объективная действительность требует продолжать политику первоочередного внимания к нуждам обороны. В начале 1966 г. военные добились ряда успехов: партийное руководство вернулось к рассмотрению ранее объявленного сокращения военных расходов; генерал Устинов был введен в Секретариат и в Политбюро ЦК (в качестве кандидата); XXIII съезд стал началом более жесткого внешнеполитического курса, поднявшего значение военных: на съезде было заявлено, что, если мирное сосуществование и допустимо между Востоком и Западом, тем не менее отношения между двумя лагерями остаются более напряженными, чем когда-либо. (В первую очередь имелся в виду революционный процесс в странах третьего мира, тесно связанный с судьбой социалистического лагеря.) После смерти в марте 1967 г. министра обороны маршала Малиновского военные настояли на назначении на этот пост маршала Гречко. Они были против кандидатуры генерала Устинова, которого поддерживали партийные руководители; Гречко же не скомпрометировал себя в глазах военных причастностью к «гражданскому аппарату» (как это было в случае с Устиновым, получившим генеральское звание, работая в оборонной промышленности). И только после смерти Гречко в апреле 1976 г. министром обороны был назначен генерал Устинов. 7 мая 197 6 г. Брежнев стал Маршалом Советского Союза. Облачаясь в военную форму, высшее партийное лицо торжественно объявило о совпадении, более того, о симбиозе коммунистических и военных интересов, перемешав идеалы армии с социальными идеалами партии. В то же время для партии это был способ использовать военный престиж в своих целях и утвердить себя политическим представителем армейских интересов. Став образцом социальной организации (в тот момент, когда военно-патриотический пафос был направлен на то, чтобы затушевать прозаические трудности будней) и укрепив свое положение благодаря приоритету, отданному военным расходам (что позволяло стране вести международную политику сверхдержавы), армия, как и прежде, осталась под властью гражданских лиц — тех, кто сделал свою карьеру в политическом аппарате, но защищал требования, интересы и привилегии военных.
