Джайлз Макдоно - Последний кайзер. Вильгельм Неистовый
К их числу Бюлов относил и Мольтке, который не сумел применить известный его предшественникам прием — не объявлять войну, устроить так, чтобы это сделали другие. «В 1866 и даже в 1870 годах князь Бисмарк сумел добиться того, что клеймо инициатора войны оказалось припечатанным к его противникам. В этом мире важно не быть, а казаться. Еще греки это знали: образы, представления, а не реалии правят миром», — пишет Бюлов в своих мемуарах. Однако Мольтке как раз также считал объявление войны преждевременным, и был не одинок. 1 августа Баллин задал Бетман-Гольвегу вопрос. «Ваше превосходительство, почему такая спешка с объявлением войны России?» Бетман ответил: «Если бы мы этого не сделали, мы бы не смогли заставить социалистов поддержать войну». Другими словами, свалить все на царя — это было политическим императивом. Ягов со своей стороны еще в январе пытался уговорить Мольтке отказаться от плана Шлиффена — он опасался, что это вовлечет Британию в войну. Бетман не был уверен, что отказ что-то изменит: французы имели свои планы, предусматривавшие нарушение нейтралитета Бельгии, англичане просили их от этого намерения отказаться, но кто знает…
31 июля Вильгельм отправил телеграммы своим кузенам Николаю и Георгу. В первой из них он писал:
«Ответственность за бедствие, угрожающее всему цивилизованному миру, падет не на меня. В настоящий момент все еще в твоей власти предотвратить его. Никто не угрожает могуществу и чести России… Моя дружба к тебе и твоему государству, завещанная мне дедом на смертном одре, всегда была для меня священна… Европейский мир все еще может быть сохранен тобой, если Россия согласится приостановить военные мероприятия, угрожающие Германии и Австро-Венгрии».
В телеграмме королю Георгу говорилось, в частности, следующее:
«По техническим причинам моя мобилизация, объявленная уже сегодня днем, должна продолжаться на два фронта — Восточный и Западный, согласно плану. Это невозможно отменить, поэтому я сожалею, что твоя телеграмма пришла поздно. Но если Франция предлагает мне нейтралитет, который должен быть гарантирован флотом и армией Великобритании, я, конечно, воздержусь от нападения на Францию и употреблю мои войска в другом месте. Я надеюсь, что Франция не будет нервничать. Войска на моей границе будут удержаны по телеграфу и телефону от вступления во Францию. Вильгельм».
Приказ о мобилизации, которая должна была начаться на следующий день, 1 августа, был подписан в 5 часов пополудни 31 июля. Гвиннер вспоминал, что кайзеру буквально вложили перо в руку. В это время из Лондона пришла депеша с сообщением о британских гарантиях Бельгии. Вырисовывалась перспектива общеевропейской войны, и вести ее Германии пришлось бы на два фронта. Вильгельм испугался. Он приказал Мольтке остановить удар на запад, заявив: «Мы лучше бросим все силы на восток». Мольтке ответил, что в таком случае вся многолетняя работа Генштаба пойдет насмарку. Кайзер бросил: «Твой дядя ответил бы по-другому». Мольтке продолжил: Германия будет беззащитна, если Франция решит напасть; по техническим причинам надо действовать по плану, если только французы не согласятся передать Германии форты Туля и Вердена в качестве гарантии ненападения. Начальник Генштаба был в отчаянии. Он открыл все карты: 16-я дивизия уже получила приказ вступить в Люксембург, чтобы упредить вторжение туда французов, но тут вмешался Бетман-Гольвег — он заявил, что этого делать нельзя, поскольку Британия выступит и против нарушения нейтралитета Люксембурга. Вильгельм дал распоряжение одному из своих адъютантов: по телефону связаться со штабом 16-й дивизии и остановить ее продвижение в сторону Люксембурга.
«Я почувствовал, что мое сердце вот-вот разорвется, — пишет Мольтке. — Невозможно описать, в каком состоянии я пришел домой. Как будто все в моей жизни рухнуло, по щекам у меня текли слезы отчаяния». В 11 вечера Мольтке срочно вызвали во дворец. Он вспоминает: «Император принял меня в своей спальне. Видимо, он уже спал, но проснулся, встал и встретил меня в накинутом на плечи халате». Он показал Мольтке телеграмму от короля Георга: тот писал, что знать ничего не знает о каких-то гарантиях французского нейтралитета, которые якобы могла бы дать Великобритания; Лихновский, должно быть, неправильно это понял. «Кайзер был очень взволнован и сказал мне: „Теперь можешь делать что хочешь“». Мольтке бросился телеграфировать в штаб 16-й дивизии, что она может вступить на территорию Люксембурга. «Я убежден, писал Мольтке в ноябре 1914 года, — что, если бы депеша от князя Лихновского пришла получасом раньше, кайзер наверняка не подписал бы и приказ о мобилизации».
Начальник Генштаба был сам не свой. Его супруга Элиза впоследствии отмечала, что ответственность за командование немецкой армией оказалась для него слишком тяжелым бременем: «Его доверие (к кайзеру) было поколеблено. От прежней близости между ним и кайзером ничего не осталось». Сам Мольтке в отчаянии воскликнул: «Я могу сражаться против внешнего врага, но не против моего императора». Это было плохое начало. Как бы то ни было, все пошло по военному сценарию. Не только дипломатам, но и кайзеру пришлось отойти в сторону. Английская декларация запоздала.
Тем временем поступила еще одна депеша от Лихновского. Там вновь утверждалось, что Великобритания останется нейтральной в войне между Германией, Россией и Францией. Как вспоминает Мюллер, к Вильгельму вернулось хорошее настроение: он приказал подать игристое. Было уже 1 августа. В этот день Германия объявила войну России, 3 августа — Франции. Австрия сделала это только через неделю. Немцы как будто забыли о предупреждении англичан и насчет Бельгии — им напомнили. Для Вильгельма это был очередной удар.
Объявление войны России стало сильнейшим шоком для Баллина. «Невероятная глупость!» — воскликнул он. Бетман-Гольвег представлял собой жалкое зрелище. Бюлов сравнил его с «жертвенным ягненком», а моряк Тирпиц — с «утопающим». После войны Бетмана спросили, каким образом все так вышло, в ответ он беспомощно пожал плечами: «Если бы я сам знал!»
ГЛАВА 15
С АВАНСЦЕНЫ — В ТЕНЬ
I
Первую мировую войну немецкий историк Голо Манн назвал «матерью всех катастроф», обрушившихся на человечество в XX веке. Вильгельм этой войны не хотел, но его народ встретил известие о ее начале с радостью. 1 августа огромные толпы хлынули на улицы, чтобы дать выход охватившему их ликованию. Уже после окончания войны известный нам Вальтер Ратенау, преисполненный чувств горечи и разочарования, попытался решить для себя вопрос: из кого же состояли эти толпы, запрудившие берлинские улицы и бульвары, какие социальные группы и слои там были представлены? Его вывод был однозначен: все или почти все.
«Кто же были эти люди, которые дважды в неделю вывешивали флаг монархии, выпивкой отмечали потопление „Лузитании“, приветствовали подводную войну, отпускали легкомысленные шуточки, когда все новые страны объявляли нам войну? Среди них, во всяком случае, было немало убежденных социалистов».
Вильгельм демонстрировал свои ораторские способности. К своим подданным он обратился с прочувствованными словами:
«Я от всей души благодарен вам за выражения вашей любви и верности. В той войне, которая нам предстоит, я не знаю больше никаких партий. Есть только немцы, и я от всей души прощаю те партии, которые выступали против меня в ходе наших внутренних споров».
Первое, что сделал Вильгельм, — отправил телеграмму Францу Иосифу, где указал, что Сербия — отныне — не главное. Австрии он пообещал компенсацию за счет Италии. Очевидно, офицеры Генштаба подсказали кайзеру, что существуют враги опаснее Сербии и кампания против нее нарушает их стратегические планы. Вильгельм попытался найти союзников среди своих родственников-монархов. Соответствующая телеграмма была послана греческому королю Константину, но тот предпочел объявить о своем нейтралитете. Вильгельм воспринял это как оскорбление, и отныне Греция стала рассматриваться как потенциальный противник. Румынский король — из католической ветви рода Гогенцоллернов — тоже не оправдал надежд кайзера. Выяснилось, что Антанта обладает значительным преимуществом в живой силе и военном потенциале по отношению к «центральным державам». Перспективы были нерадостные.
4 августа на пленарном заседании рейхстага Вильгельм произнес свою знаменитую речь (на пленуме отсутствовала фракция социал-демократов). Он заявил, в частности:
«Весь мир был свидетелем того, как мы, перед лицом трудностей и смут последних лет, предпринимали неустанные попытки спасти нации Европы от войны, которая втянула бы в свою орбиту великие державы.
С тяжелым сердцем я вынужден был отдать приказ о мобилизации моих армий против соседа, с которым мы уже неоднократно сталкивались на поле брани».
