Николай Данилевский - Россия и Европа
Несколько лет общей борьбы, в простом буквальном смысле этого слова,борьбы, веденной за одно и то же святое дело, несколько лет политического сожительства сделают больше для духовного единства славян, для возведения русского языка в общеславянское средство обмена чувств и мыслей, нежели столетия самых напряженных неустанных усилий путем частных совещаний, изустных и печатных проповедей.
При политической разъединенности сознание потребности в общем языке может быть только чисто идеальным, к которому могут быть способны лишь немногие избраннейшие люди славянства, да и из них только те, которые или по редкой светлости своего взгляда, по горящему в них глубокому народному чувству, или по особенно благоприятным обстоятельствам развития не поддаются разъедающему славянство европейскому влиянию. Напротив того, политическое объединение обратит распространение русского языка по всему славянству в насущную будничную потребность не одних только высокообразованных и развитых личностей, не одних ученых или литераторов, а всякого практическим делом занимающегося человека. Самые простые меры, принятые к обучению в школах русскому языку, могут в немного лет доставить ему то же распространение, то же господство, которое получил немецкий язык между австрийскими, турецкий - между турецкими и которое, без сомнения, скоро получит мадьярский между венгерскими славянами.
Как велико значение политического объединения для распространения языка между инородцами, даже враждебно расположенными к языку господствующего племени, можно видеть на примере поляков наших западных губерний и прибалтийских немцев. Несмотря на недостаточность и даже ошибочность мер, которые принимались русским правительством для водворения русского языка между высшими сословиями Западной России и Балтийских губерний, несмотря также на систематическую оппозицию поляков и немцев принять русский язык языком школы и администрации,- он все-таки известен большинству их и, во всяком случае, распространен между ними в несравненно большей степени, чем между самыми дружественно расположенными к нам славянскими племенами Австрии и Турции. Как же быстро должно распространиться знание русского языка в славянских землях после их освобождения и политического союза с Россией, где место враждебности займет дружественное расположение, которое, без сомнения, еще значительно усилится, когда славянам будет подана братская рука помощи для завоевания их свободы и утверждения нашего общего величия, славы и благоденствия?
Еще одно соображение: те ревнители и друзья Славянства, которые для укрепления славянского общения желали бы ограничиться чисто нравственным образом действия (каковому образу мыслей было представлено довольно много примеров на знаменитом Славянском съезде в Москве и Петербурге[16]), утверждают свой взгляд на том, что славянские идеи еще мало проникли как в наше, так и в западно-славянские общества. По их мнению, общение научное, литературное, так сказать, союз славянских душ и сердец заключается в высшей, сверхполитической сфере, и к нему только и должно стремиться. Я знаю, что многие из выражавшихся в этом духе изустно и письменно, накладывали узду на свою мысль и слово из-за внешних соображений, ради разного рода благоприличии; но некоторые искренно так думают. Такое эфирное общение и единение душ и сердец может действительно существовать в одной сфере человеческих отношений, но только в одной - в той, которая выше всего земного: в сфере религиозной. Но интерес народный, как он ни возвышен, хотя идет непосредственно после интереса религиозного, есть все-таки интерес вполне и совершенно земной и должен быть достигаем и средствами более положительного, земного и материального свойства.
Славянство, говорят, еще не подготовлено к политическому объединению, племенные распри разделяют его; понятия его об России самые смутные, и даже, может быть, отношения к ней недоверчивые. Но оно никогда и не подготовится, никогда не оставит своих личных споров и соперничеств, никогда не поймет и не узнает России, одним словом, никогда не дозреет, если не будет выдвинуто силою событий из своей мелочной атмосферы на всемирно-историческую арену великим историческим толчком. Думать, что педагогическую роль истории для западных славян, точно так же, как и для нас самих, можно заменить изустною или письменною пропагандою,- значит не понимать истинной меры своих собственных сил и сил своих противников, принимать борьбу (долженствующую решить нашу судьбу) на самом невыгодном для нас театре действий.
Не должно обманываться: на поприще влияния на общественное мнение, в борьбе словом, происками, соблазнами Европа несравненно сильнее и деятельнее нас по весьма простым и понятным причинам. Все поприща деятельности в Европе переполнены интеллектуальными силами; дабы существовать, они должны эмигрировать, эксплуатировать еще девственные страны, каков Восток. В одном Константинополе - целая обширная колония европейских купцов и промышленников, и все они - вольные и невольные пропагандисты европейской идеи, даже если вовсе и не сознают ее. У нас между тем - недостаток в этих силах, к какому бы поприщу мы ни обратились. Мы не можем ничего уделить из них для проповеди русской идеи.
Этого мало. Европа имеет двух пособников для проведения ее целей и планов на Востоке, два разряда организованного миссионерства: католическое духовенство (преимущественно иезуитство) и революционную эмиграцию (в особенности, польскую). Что противопоставим мы им? Всякий иностранный правительственный агент - вместе с тем пропагандист европейского влияния, все равно какого бы образа мыслей он ни держался, к какой бы партии ни принадлежал; ибо как бы глубоко они ни разделялись между собою, разделение это не доходит до отрицания европейской идеи. Клерикал, ультрамонтан может в этом отношении смело подать руку самому красному демократу и социалисту. То ли у нас? Наш консул или вообще правительственный агент (по самой нашей служебной организации) есть только официальный чиновник, который ни в каком случае не может быть деятелем русской пропаганды уже по одному тому, что это подало бы повод к бесконечным толкам и клеветам и сейчас же обратило бы на себя внимание как турецкого, так и австрийского правительств.
Надо ли говорить о том, что самые литературы немецкая, французская, английская имеют несравненно большее влияние на славян, чем русская,- уже по большему распространению между ними европейских языков, из коих немецкий есть официальный язык для большинства славян.
Поэтому открытая борьба, которая возбудит как с нашей, так и с славянской стороны могущественные симпатии единоверия и единоплеменности, скрывающиеся в глубине духа самих народных масс, симпатии, в сравнении с которыми все те пули, коими происки и соблазны Европы втекают к славянским народам,- все равно что тихо журчащие ручейки перед всколыхавшимся морем, быстро перевернет все выгоды на нашу сторону. Ими надо только суметь воспользоваться, да и этому нужда научит.
Борьба с Западом - единственное спасительное средство как для излечения наших русских культурных недугов, так и для развития общеславянских симпатий, для поглощения ими мелких раздоров между разными славянскими племенами и направлениями. Уже назревший восточный вопрос делает борьбу эту, помимо чьей бы то ни было воли, неизбежною в более или менее близком будущем. Вероятности успеха в этой борьбе должны составить предмет следующей главы; но прежде считаем необходимым оговориться. Положительная оценка тех сил, которыми в данное время может владеть Россия, и сравнение их с силами вероятных врагов наших не может входить в число наших соображений; ибо в этом деле, как само собою разумеется, мы совершенно не компетентны, да едва ли и кто-нибудь может считать себя компетентным там, где дело идет о мировой борьбе, предстоящей хотя, по всем вероятиям, и в близком, но все-таки в неопределенном будущем. Наше дело может состоять не в исчислении русских армий и флотов, оценке их устройства, вооружения и тому подобного, а только в рассмотрении кроющихся в России элементов силы, как они высказались в явлениях ее истории, и в анализе того образа действий, которого она должна держаться для обеспечения себе вероятного успеха.
Примечания к Главе XV
[1] * Непременное условие (лат.).
[2] Граф Ф. В. Ростопчин, занимавший при Павле I должность первоприсутствующего в Коллегии Иностранных дел, в своей записке на имя царя (конфирмована Павлом I 2 октября 1800 г.) писал о необходимости пересмотра всего внешнеполитического курса России; главной задачей русской дипломатии провозглашалось сближение с Францией. Записка Ростопчина получила полное одобрение со стороны Павла I.
[3] Речь идет о длившейся 349 дней героической обороне Севастополя в период Крымской войны 1853-1856 гг.
