Your Name - Сборник материалов Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников
— Коммунисты, комсомольцы, евреи есть?
Услышав, что среди врачей коммунистов, и евреев нет, Герц продолжал:
— Я — немецкий офицер, мне приказано изъять отсюда больных. Немецкое командование приказало, чтобы больных во время войны не было. Они должны быть уничтожены. Как их уничтожат, вас не касается.
Воцарилось гробовое молчание. Лица всех присутствующих были бледны, как мел. Кто-то спросил:
— А как же выздоравливающие? Ведь они скоро поправятся, это почти уже здоровые люди.
— Об этом я скажу вам, — грубо оборвал Герц, — а сейчас приступаю к делу.
Я вышел во двор и увидел, что пока Герц нас собирал — погрузка в «душегубку» уже началась. Первое время больные не догадывались, в чем дело, — им сказали, что перевозят в другую больницу, — но потом догадались. Крики, и вопли, буквально раздирали душу. «Душегубку» загрузили до отказа — она отвозила свои жертвы и возвращалась за новой партией. За несколько рейсов немцы умертвили более 300 больных. Должен добавить, что, уничтожив больных, немцы оставили в больнице небольшое отделение человек на 20 — это была настоящая ловушка, чтобы привлекать, и истреблять новых больных — «душегубка» приезжала еще пару раз и забирала тех, кто попадался в эту ловушку. То же самое, как мне потом стало известно, произошло и в детской больнице «Третья речка Кочеты». Очевидцы рассказывали мне, что, когда детей погрузили и машина тронулась, из кузова раздались приглушенные детские крики и плач. Среди работников детской больницы были люди, которые потом лично узнавали своих маленьких пациентов, зверски умерщвленных немецкими извергами. Когда была отрыта одна из ям — в ней обнаружили сорок два трупа с метками детской больницы на белье.
Полностью подтвердила эти показания Козельского свидетельница Анохина. Она лишь добавила, что тех больных, которые не могли идти самостоятельно в машину, немцы выносили на носилках и сбрасывали в кузов.
О трагедии, разыгравшейся в Березанской лечебной колонии, показала свидетельница Мохно.
— Однажды в колонию ворвался немецкий офицер и приказал всех больных отправлять во двор. Тем, кто сопротивлялся, скручивали руки. Их избивали и насильно бросали в кузов.
«Русский больной газом капут», — слышала я, как говорил кому-то, ухмыляясь, немецкий солдат.
Свидетельница подробно сообщает также о фактах немецкой провокации:
— Как-то был пущен слух, что на новом базаре будут раздавать мясные отходы — требуху. Собралось много народа — люди за время хозяйничания немцев вконец изголодались. Стоят — ждут. Вдруг подъезжает грузовик, оттуда выводят человека в матросской тельняшке, накидывают ему на шею петлю и собираются вешать. Женщины замерли от ужаса, многие заплакали. Тогда матрос крикнул: «Не плачьте, скоро наши вернутся и за всё отомстят!».
Свидетель Котов — человек, который был брошен немцами в «душегубку» и спасся только благодаря своей исключительной находчивости и хладнокровию.
— Двадцать второго августа, — как показал Котов, — я пришел за справкой в третью городскую больницу, где раньше находился на излечении. Когда я вошел во двор, то первое, что мне бросилось в глаза, — это большая автомашина с темносерым кузовом. Я не успел сделать и двух шагов, как какой-то немецкий офицер схватил меня за воротник и толкнул в кузов. Там было битком набито людей — некоторые были совсем раздеты, некоторые — в нижнем белье. Дверь захлопнулась. Я почувствовал, что машина тронулась. Через несколько минут мне стало плохо, я начал терять сознание. В свое время я обучался на курсах ПВХО и сразу понял в чем дело — нас травят каким-то газом. Я разорвал рубашку, смочил ее мочой и прижал к носу и рту. Стало легче дышать, но всё же сознание я потерял. Очнулся я в яме среди десятков трупов. Кое-как выбрался и с большим трудом дополз домой.
Жуткую картину истребления немецкими оккупантами детей воспроизводит в своих показаниях свидетельница Иноземцева — работница детской больницы.
— Тринадцатого сентября, — показывает Иноземцева, — в детскую больницу приехала группа немецких офицеров — Эрих Мейер, Якоб Эйкс и другие. Они остались у нас на несколько дней, шныряли по всем палатам, следили за детьми и медицинским персоналом. 23 сентября, выйдя на дежурство, я увидела во дворе большую темносерую машину, внешним видом напоминающую товарный вагон. Высокий немец грубо спросил меня, сколько людей живет в окрестностях больницы и кто они по национальности. Это оказался доктор Герц — один из самых лютых гестаповских палачей. Приехавшие с ним немцы по его приказу начали грузить детей в машину. Одевать детей не разрешали, хотя и сказали нам, что везут их в Ставрополь — а это путь немалый.
Дети были лишь в трусах и майках. Закончив погрузку, палачи захлопнули дверь, и машина тронулась, а следом за ней пошла легковая машина, в которой сидели немецкие офицеры. Через 20—25 минут они вернулись и начали пьянствовать. Никогда не забуду, как маленькие дети — среди них были и годовалые — плакали и кричали, инстинктивно чувствуя, что над ними затевают что-то страшное.
— Прощай, товарищ Сталин, прощайте, нянечки, я больше не вернусь, — крикнул один из наших маленьких питомцев Володя Зузуев. Пока я живу на свете — мне не забыть этого страшного дня.
То, что показала свидетельница Иноземцева, полностью подтверждает и свидетельница Попович: 42 ребенка из детской, больницы «Третья речка Кочеты» были зверски умерщвлены немецкими извергами в их дьявольских «душегубках».
Свидетельница Ивко, живущая в окрестностях Краснодара, оказалась невольной очевидицей того, что произошло после того, как «душегубка» выехала за ворота детской больницы.
— Как-то приехали к нам немцы, — показывает Ивко, — и заставили жителей вырыть большую яму — сказали, что это для установки зенитного орудия. Ну, мы побоялись ослушаться и вырыли. Через несколько дней около нашей кооперативной лавки остановилась большая серая машина.
Из кабинки выскочил немец и побежал в правление колхоза. Я тем временем подошла к машине — слышу приглушенные стоны. Прислушалась: в самом деле стоны. Заслышав шаги, я быстро отскочила от машины. Вижу немец выходит из правления и ругательски ругает нашего учетчика — такой, сякой, русская свинья, где хочешь доставай лопату. Когда лопату достали, машина поехала дальше — прямо к яме, которую мы вырыли несколько дней назад. Минут через 15 туда же проехала и легковая машина с офицерами.
Все мы сразу поняли, в чем дело и заплакали. Наверное, думаем, повезли негодяи убивать партизан или евреев. А вскоре прибегает девочка, смотрю, на ней лица нет. Оказывается, она была у ямы, поворошила, свеже-насыпанную землю, с песком зацепила темно-синюю детскую майку. Потом мы узнали, что здесь немцы закопали детей из больницы «Третья речка Кочеты», которых они удушили газом в своей «душегубке».
Затем допрашивается свидетельница Рожкова. Вот что она показала.
— Накануне бегства немцев из Краснодара к нам в дом зашел неизвестный человек. Вернее сказать не зашел, а заполз. Оказалось, что это пленный красноармеец узбек. Он выбрался из подвала гестапо после того, как немцы подожгли здание. Мы его напоили, уложили отдохнуть, но все наши старания были напрасны — вскоре он умер.
Прокурор: Как выглядел?
Рожкова: Он был весь изранен и обожжен, челюсть у него была сбита набок.
Прокурор: Успел он вам что-нибудь сказать?
Рожкова: Единственное, что успел сказать, — в камере, где он сидел, было 40 человек и из всех сорока спасся только он один. А остальные все заживо сгорели.
Последней допрашивается свидетельница Гажик. Она жила рядом с домом, где помещалось гестапо, и часто, подметая улицу, наблюдала, что там творится.
— Я много раз, — показывает свидетельница, — слышала женские крики и детский плач. Они раздавались из подвала гестапо. Часто заключенные слабыми голосами просили: «Дайте хоть глоток воды». Когда часовой зазевается, иногда удавалось сунуть в окно через решетку кружку с водой иди корку хлеба, и тогда я слышала взволнованные детские голоса: «Не пей, не пей всё, оставь мне хоть немножко».
Через забор я видела, как сажали людей в «душегубку». Я слышала собственными ушами, как пятилетняя девочка, не понимая, что происходит, кричала матери, которую волокли в машину: «Мамочка, я поеду с тобой». Тогда один из немецких офицеров вытащил из кармана тюбик и смазал девочке губы каким-то веществом.
Она затихла, и ее бросили в кузов. Мать вцепилась ногтями в морду немецкому палачу и укусила его — ей скрутили руки и тоже бросили в машину.
Уходя, немцы поджигали дома — на наших глазах они подожгли здание Госбанка, табачного склада и другие. После взрыва здания гестапо я спустилась в подвал. Первое, что я увидела, был труп с отрезанными руками. Кругом лежали обугленные трупы и рядом с ними — покоробившиеся от жара банки из под бензина. Трупов было так много, что их я не могла сосчитать. И не только в подвале. Весной нам отвели под огород участок во дворе дома, где помещалось общежитие «зондеркотанды» — вот этих (свидетельница указывает на скамью подсудимых). Когда начали копать, обнаружили несколько трупов замученных советских людей.
