Глеб Носовский - ЦАРЬ СЛАВЯН
Книги И. Е. Забелина добавляют много новых данных на тему теремов=гаремов. Вкратце укажем некоторые из них.
«Терем сделался не только монастырём, но и крепостью, которая защищала уже не от одних грехов, но и от всяких лиходеев и врагов. В начале XVI века (то есть именно в эпоху расцвета и максимального расширения «Монгольской» Империи – Авт.) затворничество женщины было делом окончательно уже решённым и не подлежащим никакому сомнению и колебанию. Так напр., мы видим, что известный Домострой, хотя и не даёт прямых наставлений держать жён и дочерей взаперти, но его молчание показывает, что этот ОБЫЧАЙ БЫЛ ТАК СИЛЁН В ГОСПОДАРСКОМ КРУГУ, что не требовал уже особых наставлений. Домострой и не предполагает, чтобы жёны, не говоря уже о дочерях, могли ходить в мужские беседы ОН ЗАСТАЁТ ЖИЗНЬ ТЕРЕМА УЖЕ В ПОЛНОМ ЦВЕТУ» [56], с. 97.
Иностранцы, посещавшие метрополию Империи, не всегда понимали подлинной сути ордынских и османских=атаманских теремов=гаремов и ошибочно трактовали их лишь как не очень понятное средство угнетения женщин. Вот, например, как неглубоко воспринимал Сигизмунд Герберштейн этот аспект жизни Руси-Орды.
И. Е. Забелин цитирует: «"Состояние женщин, говорит Герберштейн (ещё в начале XVI века), САМОЕ ПЛАЧЕВНОЕ: женщина считается честною тогда только, когда живёт дома взаперти и никуда не выходит; напротив, если она позволяет видеть себя чужим и посторонним людям, то её поведение становится зазорным… Весьма редко позволяется им ходить в храм, а ещё реже в дружеские беседы, разве что в престарелых летах, когда они не могут навлекать на себя подозрения".
Такою свободою, как мы видели, пользовались одни только матёрые вдовы… По свидетельству Бухау, в половине XVI в. ЗНАТНЫЕ ЛЮДИ НЕ ПОКАЗЫВАЛИ СВОИХ ЖЁН И ДОЧЕРЕЙ НЕ ТОЛЬКО ПОСТОРОННИМ ЛЮДЯМ, НО ДАЖЕ братьям и другим близким родственникам и в церковь позволяли им выходить только во время говенья, чтобы приобщиться св. тайн или в другое время в самые большие праздники.
Только самые дружелюбные отношения хозяина дома к своим гостям растворяли ИНОГДА женский терем и вызывали оттуда на показ мужскому обществу его сокровище – хозяйку дома. Существовал обычай, по которому личность женщины и именно жены хозяина, а также жены его сына или замужней дочери, ЧЕСТВОВАЛАСЬ С КАКИМ-ТО ОСОБЫМ, ТОЧНО ЯЗЫЧЕСКИМ ПОКЛОНЕНИЕМ…
ДОЧЕРИ-ДЕВИЦЫ НИКОГДА НА ПОДОБНЫЕ ЦЕРЕМОНИИ НЕ ВЫХОДИЛИ И НИКОГДА МУЖЧИНАМ НЕ ПОКАЗЫВАЛИСЬ» [56], с. 98 – 99.
Даже И. Е. Забелин уже фактически не понимает истинной сути теремных=гаремных обычаев старой Руси. Поэтому он и пускается в многословные туманные и неконкретные рассуждения об особом ходе жизни на Руси [56], с. 99-100. Мы не будем на них останавливаться.
10. Эволюция взглядов И. Е. Забелина под влиянием работы со старыми документами от «западнических» = скалигеровско-романовских к весьма критическим и славянофильским
Двухтомник [55], [56] завершается большой статьёй А. А. Формозова о жизни и творчестве И. Е. Забелина (1820 – 1908). Она содержит интересные сведения, на некоторые из которых мы хотим обратить внимание читателя.
А. А. Формозов писал: «Вспомним портрет Забелина кисти Валентина Серова. Глубокий, но ещё крепкий старик с совершенно белой окладистой бородой изображён на фоне иконостаса. Это не аристократ, не чиновник, не университетский профессор, а человек из крестьянской или купеческой среды, сознательно стилизующий себя под своих героев – людей средневековой Руси. С этим обликом как-то не вяжется то, что переходит из одной статьи в другую и попало даже в энциклопедии, – "ученик Т. Н. Грановского", "убеждённый западник". Образ расплывается, становится нечётким» [56], с. 574.
«Забелин опубликовал около двухсот пятидесяти работ, в том числе более десяти фундаментальных монографий» [56], с. 575. Его архив – «колоссальный фонд – 1293 папки с документами – хранится в Отделе письменных источников Государственного Исторического Музея» [56], с. 575.
И. Е. Забелин родился в 1820 году. В метрической книге сказано: «Сентября 17 родился, 19 крещён Иоанн. Родители его коллежский регистратор Георгий Стефанов Забелин и жена его Евдокия Варлаамовна (ошибка, надо Фёдоровна – А. Формозов)» [56], с. 577. В семье отца историка звали Егором, мать звали Авдотьей, её девичья фамилия – Овощникова. Отец, Егор Степанович был сыном сельского священника, окончил семинарию, но от принятия сана отказался [56], с. 577.
В 1828 году отец умер, «а его жена с двумя малолетними детьми на руках осталась без всяких средств к существованию… Началась полоса бедствий, продолжавшихся для него (И. Е. Забелина – Авт.) четыре года, а для матери целых десять лет… Мать шила рубахи, вязала, изготовляла обёртки для "конфет"… В 1831 году Авдотья Фёдоровна нашла место у "Француженки с Кузнецкого Моста". Хозяйка поставила условие, чтобы ребёнка в её доме не было. Ивана устроили отдельно, у какой-то швеи» [56], с. 578 – 579.
В 1832 году в дом «пришёл "хожалый" с казённой бумагой. В ней от имени Приказа общественного призрения коллежской секретарше Авдотье Забелиной предписывалось сдать своего сына в Преображенское сиротское училище» [56], с. 581. В училище Иван Забелин начал неистово работать, понимая, что кроме как на самого себя рассчитывать не на кого. Вскоре после поступления он занял второе место по математике. Однако вскоре его увлекла история. В училище была хорошая библиотека, в которой И. Е. Забелин перечитал множество книг. В частности, всего Н. М. Карамзина, «История» которого только-только вышла в свет. Первые её тома появились в 1818 году, а последний, двенадцатый, посмертно в 1829 году. Потом И. Е. Забелин «писал, что наибольшее впечатление произвели на него "Жизнеописания" Плутарха… "История" Карамзина, в особенности первый том» [56], с. 582. Таким образом, первые впечатления молодого Ивана Забелина сформировались под влиянием романовской версии русской истории, громко и талантливо озвученной Н. М. Карамзиным. О роли Н. М. Карамзина в развитии, укреплении и даже можно сказать, бетонировании, про-западного уклона в русской историографии см. подробнее в [РЕК] и ХРОН7, гл. 18:24. Неудивительно, что в начале своей научной карьеры молодой и неопытный И. Е. Забелин подпал под такое влияние и долгое время был убеждённым западником.
Вскоре на исключительно активного и самостоятельного ученика обратил внимание сам Дмитрий Михайлович Львов – попечитель сиротского училища. Это сыграло решающую роль в дальнейшей судьбе Ивана Забелина.
В 1837 году он «был зачислен канцелярским служителем второго разряда в Оружейную палату Московского Кремля… Зная об увлечении своего питомца историей, Львов подыскал ему место в соответствии с его интересами» [56], с. 584 – 585. Однако жить было негде. «Пришлось снять угол у сапожника на Солянке» [56], с. 583.
Считается, что Оружейная Палата возникла в XVI веке (первое упоминание относят к 1508 году) как царская сокровищница и архив, а также как мастерская для изготовления вещей для царей, убранства дворцов и т.п. Но при Романовых «палата захирела в XVIII веке, когда столица была перенесена в Петербург» [56], с. 585. Лишь в начале XIX века власти обратили на неё внимание и сделали музеем, собрав сюда остатки прежних ценностей. В итоге оказалось, что «основная часть архива Оружейной палаты относится к последующей (за 1612 годом – Авт.) эпохе» [56], с. 586. То есть XIV – XVI века оказались погружёнными в искусственно созданную тьму. «Началась разборка её коллекций, публикация их описаний и изображений… В разгар этой работы и очутился в Оружейной палате семнадцатилетний Иван Забелин. Сперва он только переписывал канцелярские отношения для директора, потом ему поручили проверить каталоги хранившихся в музее вещей… ОН ИСПОДВОЛЬ НЕМАЛО УЗНАЛ О РУССКИХ ДРЕВНОСТЯХ. Затем сфера деятельности молодого сотрудника ещё расширилась: уже в 1839 году он… выступал в роли экскурсовода, и, что особенно важно, БЫЛ ПРИВЛЕЧЁН К РАЗБОРУ ЕЁ (Оружейной Палаты – Авт.) АРХИВА…
Архив сильно пострадал при пожаре Москвы 1737 года и во время наполеоновского нашествия. После ухода французов древние свитки (уцелевшие после Великой Смуты и погрома Романовых, устроенного в Кремле в XVII – XVIII веках; см. выше – Авт.) собирали по всей территории Кремля, ибо оккупанты растащили их, чтобы набивать свои тюфяки. Более того: сторожа Оружейной палаты не стеснялись подтапливать старыми делами свои печи (опять-таки при равнодушии и молчаливом попустительстве романовской администрации – Авт.). Весь этот БУМАЖНЫЙ ХАОС и приводили в порядок с 1820-х годов. Уцелело, по подсчётам тех лет, около 8000 свитков-столбцов и 1300 книг» [56], с. 586. Так сколько же вообще было в Кремле исторических материалов изначально, если даже после всех известных (и неизвестных нам) погромов уцелело всё-таки заметное число книг и свитков?
«К 1839 году Забелин понял, что в его руках настоящее сокровище – множество любопытных и никому не известных материалов о Московской Руси. Всё свободное от канцелярских обязанностей время он стал посвящать архивным изысканиям» [56], с. 586 – 587.
