Борис Черток - Книга 3. Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны
В эти первые пилотируемые «Союзы» была заложена технологическая ошибка, которой не было ни на предыдущих пусках, ни при всех видах ранее проведенных испытаний.
Никто не мог крикнуть:
– Остановитесь! Эти корабли нельзя пускать!
Чтобы быть бодрыми к началу доклада на Госкомиссии, все члены ГОГУ, оставив дежурство, после обеда отправились спать.
В 23 часа 30 минут на полигоне началось пусковое заседание Госкомиссии. Левин протранслировал нам, что все главные и все службы доложили о готовности. На Госкомиссии огласили нашу телеграмму о готовности ГОГУ и всех служб КИКа, которую подписали Агаджанов, Трегуб и я.
На старте начался процесс заправки ракеты, закончившийся к 3 часам утра уже 23 апреля. Комарова и Гагарина в автобусе привезли на старт. Позднее Гагарин вспоминал, как он поднимался в лифте вместе с Комаровьм на верхнюю площадку фермы обслуживания и оставался у корабля до закрытия люка.
– Я был последним, кто видел его живым и сказал: «До скорой встречи!».
Спустившись в бункер, Гагарин вместе с Николаевым вел с Комаровым разговор, обмениваясь информацией о ходе подготовки. Все шло без сбоев по графику. Трансляция всех событий к нам приходила тоже четко, без сбоев. Подъем ракеты прошел точно в расчетное время, в 3 часа 35 минут. Информация с НИПов, контролирующих активный участок, не вызывала никаких сомнений. Через 540 секунд пришел доклад, что корабль отделился и вышел на орбиту ИСЗ.
Первый корабль «Союз» с человеком на борту!
Мы аплодировали. Но тут же спохватились. Теперь формально власть управления полетом перешла к нам.
Агаджанов, я, Трегуб, Раушенбах и два десятка людей, затихших за нашими спинами, ждали первой телеметрии и первых докладов Комарова.
Первый доклад телеметристов ударил по натянутым нервам: «По данным НИП-4 и НИП-15 все антенны раскрыты. Пока не открылась левая панель солнечной батареи… перепроверяем по току Солнца».
Была надежда, что панель солнечной батареи раскрылась, но не работает датчик. Корабль ушел за радиогоризонт, успокоенный после возмущений отделения. Нам оставалось ждать почти час до его появления в зоне нашего пункта. Агаджанов доложил Госкомиссии, ожидавшей информации на второй площадке в кабинете Кириллова:
–Я – «двенадцатый»! По данным телеметрии, не зафиксировано раскрытие левой солнечной батареи. Все остальные параметры в норме. Давление и температура в кабине в норме.
– Я – «двадцатый»! – ответил Мишин. – Еще раз тщательно перепроверьте и доложите! Вы понимаете, что нам предстоит принять решение о следующей работе.
Мы это прекрасно знали и без напоминаний.
Тут подоспел доклад из группы анализа. Они обнаружили, что не открылись дублирующая антенна телеметрической системы и козырек, защищающий солнечно-звездный датчик 45К от загрязнения выхлопами двигателей. Им мешала нераскрывшаяся панель солнечной батареи. Дублирующая антенна, это еще куда ни шло – обойдемся, но 45К! Если он не будет искать Солнце и звезды, ни закрутка, ни солнечная, ни звездная ориентация для коррекции не пройдут.
Пока мы спорили, как доложить Госкомиссии, объявили пятиминутную готовность к началу сеанса связи на втором витке. Успели врубиться баллистики и объявить: «Высота перигея 196,2 километра, апогея -225 километров, наклонение 51 градус 43 минуты, период 88,6 минуты». Эти параметры были очень нужны, если бы предстояло сближение. Но теперь, хотя мы еще не говорили друг с другом, но каждый внутренне уже понимал, что сближения не будет.
Наконец, есть доклад Комарова. Голос ясный, спокойный. («Заря» хорошо работает.)
–Я-»Рубин». Самочувствие хорошее. Параметры кабины в норме. Не открылась левая солнечная батарея. Закрутка на Солнце не прошла. «Ток Солнца» 14 ампер. КВ-связь не работает. Пытался выполнить закрутку вручную. Закрутка не прошла, но давление в баках ДО упало до 180.
Мы понимали, что закрутка на Солнце ни в автомате, ни в ручном режиме при асимметрии, вызванной нераскрытой батареей, не пройдет. Об этом доложили Госкомиссии. Надо не терять время: отменять пуск второго «Союза» и принимать решение о посадке Комарова.
Затягивать решение опасно. Мы рискуем разрядить буферные батареи и тогда… страшно подумать! Но Госкомиссия приняла решение сама и передала на «борт» команду повторить попытки закрутки.
– Ну, это упрямство Василия Павловича, – предположил я.
В управлении полетом установилось двоевластие. Видимо, главные там, на «двойке», не могли сразу решиться на отмену второго пуска и обещанной Москве программы сближения. Пришло сообщение, что для участия в управлении к нам вылетает Гагарин.
Мучительные были ночь и утро. Только после пятого витка, около 10 часов утра, мы наконец получили решение Госкомиссии об отмене второго пуска и команду о разработке программы посадки Комарова на 17-м витке, с резервом на 18-м и 19-м витках. В середине дня появился серый от бессонницы и волнения Гагарин. Правда, похвастался, что три часа пытался поспать в самолете.
Нам спать не пришлось, и до посадки передышки не будет. Госкомиссия продиктовала:
– Ответственные за посадку Агаджанов, Черток, Гагарин, Ястребов, Раушенбах, Трегуб.
Наша главная трудность была в принятии решения о выборе метода ориентации перед включением двигателя для выдачи тормозного импульса.
По докладу Комарова, первая попытка ориентации с помощью ионной системы прошла неправильно. На 13-м витке космонавт снова предпринял попытку закрутки. Но «ток Солнца» не поднимался выше 12-14 ампер. Для заряда буфера требовалось 23-25 ампер. Группа электропитания, подсчитав баланс до 19-го витка, предупредила, что после 17-го витка возможен переход на резервную батарею. Тянуть с посадкой за 19-й виток не советуют. Мы и сами понимали, что нельзя! Чтобы не ошибиться с выбором способа ориентации перед торможением, надо было критически проанализировать результаты всех тестов, выслушать противоречивые доклады специалистов разных групп. Только в 11 часов после ухода на «глухие» витки, когда наступило затишье в сеансах, мы наконец получили возможность более спокойно осмыслить происходящее на корабле.
Все сошлись на том, что имеют место три явно выраженных отказа. Первый – не открылась левая солнечная батарея. Это не только лишает корабль восполнения запасов электроэнергии и ограничивает время существования. При этом открывшаяся половина батареи используется неполноценно. Образовавшаяся механическая асимметрия не позволяет сохранять ориентацию открывшейся половине панели солнечной батареи на Солнце. Механический разбаланс приводит к разрушению режима закрутки. По этой причине неоднократные попытки Комарова провести закрутку вручную привели к повышенному расходу рабочего тела системы ДО. Продолжать дальнейшие попытки закрутки бесполезно и опасно. При включении СКД в режиме торможения для посадки есть опасность потери устойчивости стабилизации в связи с тем, что ДПО не справятся с моментом, возникающим из-за смещения центра масс.
Второй отказ или случайный сбой – в работе ионной системы. Ее использование с двигателями причаливания и ориентации, по-видимому, несовместимо. Их выхлопы создают помехи ионным трубкам, и мы рискуем растратить топливо и вообще не посадить корабль.
Третий отказ – солнечно-звездного датчика 45К – не объясняется козырьком. Что-то более серьезное происходит с самим датчиком.
Я не сомневался, что Комаров давно понял сложность ситуации. Он не молодой летчик-истребитель, а опытный инженер, летчик-испытатель. Не единожды он рисковал жизнью при испытаниях самолетов. Теперь возвращение из космоса будет определять не автоматика, а его самообладание, безошибочные действия.
Отдыхал ли Комаров во время «глухих» витков? Он делал попытки закруток и ручной ориентации, все время обдумывая ситуацию как истинный испытатель, старался записать и зафиксировать в памяти все происходящее. На 13-м витке только дальневосточным пунктам удалось услышать Комарова. Он доложил, что делал повторные попытки закрутки на Солнце. Закрутка не получалась. Включал систему ориентации на ионных датчиках и снова наблюдал сбои.
–На ночной стороне трудно ориентироваться по бегу Земли вручную, – успел передать Комаров.
Мы поняли, что ему было не до сна.
Нам оставалось совсем немного времени, чтобы доспорить между собой и согласовать с Госкомиссией программу для возвращения Комарова.
Идет уже 15-й виток, а мы все спорим. Оптимальным для посадки был 17-й виток. На 16-м надо успеть передать Комарову подробную инструкцию о действиях.
Баллистики Ястребова пересчитывали варианты, стараясь отслеживать наши споры. Еще на 14-м витке Ястребов поставил ультиматум: «Если в ближайшие полчаса не примете решения, мы не успеем подготовить все вводные для передачи на борт и радиограмму Комарову».
Я связываюсь с Госкомиссией и по отрывочным фразам Мишина догадываюсь, что и там «сумасшедший дом». Неудивительно.
