Валентин Мельников - Новые мытари
Организм Стаса, исчерпав почти все ресурсы живучести, все-таки выстоял. На пятые сутки его, съежившегося до размеров подростка, перевели в палату. И тут же появился Гораций. Он приволок целую сумку продуктов, которых Стасу, если б не раздал медсестрам и соседям по палате, хватило бы на месяц.
Стас блаженно вслушивался в низкий голос Горация и молча улыбался. Его старый друг, казавшийся огромным и неуклюжим в тесной палате, в то же время был удивительно похож на заботливую клушку, копошащуюся у своего гнезда.
- А тех, кто покушался на тебя, всех переловили, - сообщил Гораций как бы между прочим.
- Кто же это?
- Да нашлись тут одни...Все кончено, ты лежи, не волнуйся, - уклончиво ответил он.
Гораций явно чего-то не договаривал, но Стас не стал настаивать: не хочет - значит есть причина. А дело было в том, что в истории с поимкой преступников Горыныч оказался главным действующим лицом. Узнав о случившемся, он на старинном кавказском кинжале поклялся, что найдет и казнит всех виновных. Но Стас выжил и план мести изменился. Опережая тихоходное следствие, Горыныч предпринял лихую кавалерийскую атаку. Однако действовал вовсе не вслепую основательно перелопатил сведения о тех, кто больше всего мог быть заинтересован в смерти Голубя. Таких оказалось трое: Толстопятов и двое богатеньких фирмачей - давних его соперников, бывших приспешников Шлеп-Ноги. Тайные информаторы Горыныча давно присматривали за ними и в последнее время засекли несколько деловых встреч этой троицы в ресторане. Не остались без внимания и случаи их явной слежки за Голубем. У последышей Шлеп-Ноги была своя "хата", где скрывались исполнители тайных карательных акций против своих соперников и неуступчивых коммерсантов. В эту-то "хату" и решил наведаться ночью Горыныч.
Таранный удар плечом вышиб язычки обоих замков из треснувших дверных накладок. Жильцы оказались сторожкими и не дали застать себя врасплох. Один бросился навстречу с ножом, второй, передернув затвор, выцеливал из пистолета. Резким выпадом в сторону Горыныч перехватил руку с ножом, завернул назад и швырнул нападавшего на того, кто был с пистолетом. Оба упали и тут же были обезоружены. Горыныч расставил их по углам лицом к стене и сказал:
- Порядок. А теперь внимательно следите за моей мыслью. Если скажете, что ничего не знаете о нападении на Голубя, то буду вас бить, пока штаны не намочите. Ну как, начнем?
О кулаках Горыныча ходила дурная слава, но как говорится, пока сам не попробуешь, не поверишь. Парни решили повременить, авось, да что-нибудь выгорит. Первая взбучка прошла вполсилы. Непослушные продолжали выкобениваться. В глазах Горыныча зажглись мрачные огоньки.
- Ну что, ребята? Футболим дальше? Я ведь по-настоящему еще не разогрелся...
Мужики вдавливались в пол, как только приближались его шаги, мычали и вскрикивали.
- Скажу, все скажу, будь ты проклят, - наконец сдался один. "Сукин сын, горилла черномазая", - ругнулся про себя другой, а вслух тоже пообещал стать более общительным. Разговор с каждым порознь вывел на остальных участников заговора против Голубя и на место, где был спрятан нож.
Горыныч позвонил из "хаты" знакомому майору уголовного розыска УВД, которого не раз "выручал" деньгами. В ту же ночь сцапали всю компанию, к утру отыскали и нож.
Больные разошлись на процедуры, неходячий Голубь остался один в палате. В щелку чуть приоткрытой створки окна тянуло зимней свежестью и долетали крики детей, игравших в соседнем дворе. Стас никогда не думал, что они могут звучать так красиво и музыкально. Здесь, в ограниченном пространстве бытия все воспринималось иначе. Здоровые, довольные жизнью люди часто не замечают простую красоту повседневности. Они закрыты и к чужому горю. А как много его в этом мире! Сколько несчастных стариков и старух тихо угасают в одиночестве и ужасной бедности по своим углам, сколько детей недоедают... Он вспоминал, как пробегал мимо нищих, покорно молящих о милостыне, часто даже не замечая их, и лишь иногда, наткнувшись взглядом на протянутую руку, небрежно клал в нее жалкий рубль.
Стас все чаще задумывался о своей жизни, и она все меньше нравилась ему. Но как чистый ручей неостановимо пробивается под толстым льдом к солнцу, так и мысли его возносились к Лидии и рождали новые надежды. Они не виделись с тех пор, как она прогнала его. И вряд ли ей известно о случившемся с ним. Стас несколько раз порывался попросить Горация, чтобы сообщил ей, но каждый раз нерешительность брала верх. Это не было похоже на него, но так уж выходило. И все же он переборол себя и однажды отважился. К его удивлению, Лидия пришла в тот же день. Видимо, Гораций ей все рассказал.
Она положила на тумбочку кулек с гостинцами, присела на краешек единственного в палате стула неподалеку от изголовья Стаса и с неуверенной, смущенной улыбкой обратила на него свой взгляд. Он догадывался, чего стоило ей, еще недавно выказывавшей знаки недоверия и даже неприязни к нему, отважиться на такое посещение. Тут одной вежливости мало. Значит, все-таки Лидия изменила отношение к нему. При этой мысли волна радости окатила Стаса, его бледное изможденное лицо слегка порозовело.
- Вы сильно изменились, Стас, - заметила Лидия.
- Сократился в размерах?
- Не только. Мне кажется, вы вообще стали другим.
От волнения Стас приподнялся, пытаясь сесть, но боль в груди заставила бессильно упасть в постель.
- Лежите, вам нельзя вставать, - забеспокоилась Лидия.
В дверь заглянула палатная сестра.
- Все, прием окончен, девушка. Сейчас будет обход, так что прощайтесь со своим другом, - сказала она.
Лидия пообещала придти еще и действительно через несколько дней заглянула. Больные, понимающе улыбаясь, ушли гулять в коридор, и они остались одни в палате.
Стас угостил ее огромным, краснобоким яблоком из принесенного Горацием набора. Она положила его в сумочку и упрекнула:
- А вы сами почти ничего не едите. Так не годится. Вам надо набирать вес.
- Мясо нарастет, поправлюсь. Но я только сейчас понял, что мне нужно больше лечить не тело, а душу.
Немой вопрос застыл в ее глазах. И тогда отчаянно, словно бросаясь в ледяную прорубь, он сказал самое главное, самое заветное, что давно хотел сказать и никак не осмеливался:
- Вы, наверное, и представить себе не можете, как я рад, что вижу вас...В прошлый раз вы сказали, что я стал другим. Я действительно теперь другой... благодаря вам. У меня на многое открылись глаза. Но я скажу больше. Не гневайтесь, ради бога, и постарайтесь понять, если то, в чем я признаюсь сейчас, вам не понравится.
- Не нужно предисловий, Стас. Говорите, обещаю, не рассержусь и не обижусь.
- Я люблю вас - знайте...
От волнения у него пересохло во рту, крупный пот выступил на лбу.
Лидия покраснела, с минуту молчала, потом медленно встала, подошла к нему и, склонясь к его лицу, прикоснулась своими теплыми, мягкими губами к его затвердевшим пересохшим губам. Именно такими он представлял себе ее губы тогда, в машине.
Как только здоровье малость пошло на поправку, Стаса без промедления выписали из больницы. Гораций приехал за ним на такси. Испытывая приятное оживление, которое бывает у каждого покидающего опостылевшие больничные стены, Стас долго не замечал пасмурного настроения приятеля. И только когда заговорили о делах, в глаза бросилась его хмурая озабоченность.
- Что не весел, нос повесил? - спросил он.
Опустив взгляд, Гораций молчал, словно не слышал вопроса. Пауза затянулась, и оба почувствовали себя неловко.
- Я что-то расклеился в последнее время, - наконец пробормотал Гораций, Всякие мысли в голову лезут...
- Например?
- Например, о том, как жить дальше и что кушать будем, когда все денежки разойдутся.
- Вот ты о чем... Ты, в самом деле, совсем запаршивел тут без меня. Пойми, возврата к прежнему не будет, но и прозябать я не собираюсь. В крайнем случае наймемся к Рафаловичу, я - управляющим, ты - главным охранником. А что? Пусть попробует не принять. Станем у него передовиками капиталистического труда.
- Все шутишь ...
- Ничуть.
После разговора со Стасом у Горация чуть отлегло на душе. Но горечь сожаления по утраченному благополучию не прошла. Он вздыхал и все повторял про себя: "О, Аллах, что делает женщина с человеком!"
