Карен Налбандян - Исторические байки
Разумеется, эти цирковые трюки были далеко не единственным, что от нас требовали. Однако они позволяли нам развить удивительное чувство равновесия и мышечной координации. Эти качества многим позднее не раз спасали жизнь.
Каждый курсант в Цутиуре обладал исключительно зорким зрением. Но это было минимально необходимое требование. Каждый подходящий момент использовался для тренировки периферического зрения. Мы учились различать удаленные предметы даже при беглом взгляде. Короче говоря, отрабатывали то, что должно было дать нам преимущество перед вражескими пилотами.
Одним из наших любимых состязаний было попытаться увидеть наиболее яркие звезды в дневное время. Это очень сложно, и для этого нужно обладать исключительно острым зрением. Однако наши инструкторы утешали нас тем, что заметить вражеский истребитель с расстояния нескольких тысяч метров ничуть не легче, чем увидеть звезду днем. А пилот, который первым заметит противника и начнет маневрировать, чтобы выйти на исходную позицию для атаки, получит в бою решающее преимущество. С помощью долгих тренировок мы стали настоящими асами в охоте на звезды. А затем нам пришлось двигаться дальше. Когда мы замечали какую-то звезду, то отводили глаза в сторону и моментально поворачивались назад, чтобы определить, сможем ли мы ее увидеть немедленно. Вот из таких мелочей и складывается летчик-истребитель.
Лично мне все эти упражнения очень помогли, хотя они могут показаться странными тем, кто незнаком с напряженной, меняющейся каждую секунду обстановкой смертельного воздушного боя. Насколько я помню, из моих более чем 200 столкновений с вражескими самолетами, исключая 2 маленькие помарки, вражеские истребители ни разу не захватили меня врасплох. К тому же я не потерял ни одного из своих ведомых от вражеских атак.
Пока мы учились в Цутиуре, все свободное время мы посвящали попыткам найти методы улучшить свою реакцию и добиться точности движений. Любимым упражнением было поймать рукой муху на лету. Наверное, в это время мы выглядели глупо, размахивая руками в воздухе. Но уже через пару месяцев муха, рискнувшая пролететь перед лицом любого из нас, встречала свой неминуемый конец. Способность к резким и точным движениям исключительно важна, когда сидишь в тесной кабине истребителя.
Эти старания улучшить свою реакцию помогли мне совершенно неожиданным образом. Мы вчетвером гнали на машине со скоростью 60 миль/час по узкой дороге, когда водитель потерял управление, и машина вылетела за обочину. Мы все дружно распахнули дверцы машины и вылетели наружу. Каждый получил свою порцию синяков и царапин, но ни один человек серьезно не пострадал, хотя автомобиль был разбит вдребезги.
2. У меня есть мечта
Помните тот древний анекдот, про то, что может сделать бомбардировщик и не может истребитель?
Так вот, аналогичный спор описывается в мемуарах Сабуро Сакаи – одного из лучших японских истребителей Второй Мировой.
Залетает к ним как-то на аэродром бомбардировщик. Пилот долго с завистью осматривает истребители "Зеро", последнее слово тогдашней техники от "Митсубиси", потом выдыхает:
– А мы всё на сундуках этих. А у меня мечта…
Народ вежливо интересуется, мол какая?
– Xочу на своём сундуке петлю мёртвую заложить.
– Так развалится же сундук.
– Знаю. Всё равно хочу.
Ну, истребители – ребята все молодые. Поржали, потом думают: мол, а давайте приколемся. Типа, насчёт петли – идея.
И никому ничего не говоря, в ходе очередного налёта на американский аэропорт, убедившись, что всё зачищено, втроём синхронно отматывают троекратную мёртвую петлю над вражеской базой. Отряд "Русские витязи" в японском варианте, типа.
И очень довольные собой возвращаются.
А на базе их уже поджидает начальство, раскалённое до последнего градуса побежалости:
– Вы чего, мол творите, идиоты?!
– А чё? – а сами лихорадочно соображают, как это начальство достигло такой степени просветления и всеведения, что cчитывает оперaтивную информацию он-лайн.
– А того! Читали уже… – и бумажку им тычет, на аглицком.
Выясняется, что американские лётчики уже успели собраться, накатать поздравительную кляузу, в стиле пресловутых английских охотников бригадиру Жерару ("восхищены, приглашаем ещё, а лису можете съесть и сами"), а потом ещё снарядить самолёт и сбросить кляузу на аэродром противника, Авиапочта, типа.
А бомбовоз этот они ещё раз видят, через пару дней, аккурат в тот момент, когда прорвавшаяся "Аэрокобра" всаживает ему в борт пушечную очередь.
Горящий бомбардировщик задирает нос и начинает набирать высоту. В общем, в натуре идёт на мёртвую петлю. На которую и в исправном-то виде ни разу неспособен. Чисто технически.
В общем, "Верещагин, уходи с баркаса". Потому как в высшей точке петли с бомбардировщиком происходит то же, что и с пресловутым баркасом.
Оторвался, называется, человек напоследок.
3. Последний дюйм
Возвращается с задания японский бомбардировщик. Как там пелось – "На честном слове и одном крыле". Фюзеляж – клочьями, кабина – в решето, по приборной доске кровь вперемешку с мозгами. Оба пилота валяются на полу, самолёт ведёт бортинженер. Просто повторяя действия пилотов, виденные сотни раз до того.
Пробовали как-нибудь посадить самолёт в хорошем навороченном авиасимуляторе? Да чтобы безо всякого опыта,инструктажа и сохранения игры, вот так сесть за незнакомую игру и посадить – с первой же попытки. Да ещё бомбардировщик. Да ещё повреждённый. Да ещё на последних каплях горючего. Да ещё с переломанными ногами.
Весь аэродром плюс истребители сопровождения понимают – шансов нет. Никаких. Парашютов – тоже. Да, парню удалось сделать невозможное, привести самолёт на базу, но посадить…исключено. Не бывает.
Самолёт идёт на снижение, теряет скорость, кренится и естественно собирается валиться в штопор – на сверхмалой. И тут…
"Терминатор-2" помните? Когда в финальных кадрах изувеченный, расстрелянный, списанный со счетов киборг поднимается и побеждает?
Вот и тут – пилот – бледный, вроде бы безнадёжно мёртвый, поднимается, отшвыривает бортинженера и вцепляется в штурвал. И делает-таки тот, последний дюйм.
Бомбардировщик шлёпается на брюхом, идёт юзом (два стоящих на стоянке истребителя – в щепки) и наконец разваливается. Ни топлива, ни бомб, взрываться нечему.
Но главное – живы. Почти все.
Искусство речи на суде
1.
Мать обвинялась в истязании ребенка. Отец-крестьянин, мягкий человек, давал уклончивое показание; мальчик, явно запуганный, лгал, всячески расхваливая мать, утверждая, что отец иногда больно бил его в пьяном виде, безо всякой причины, мать – никогда не била, всегда "жалела". Как ни старался обвинитель, он не мог добиться правды от ребенка. Старшина присяжных спросил:
– Кого больше любишь, тятьку или мамку?
– Тятьку!
– Да, виновна.
2.
На судебном следствии об убийстве в Галерной гавани защитник, между прочим, возбудил вопрос о расстоянии между двумя определенными пунктами в черте расположения большого завода и просил суд установить это расстояние допросом кого-либо из рабочих, вызванных в качестве свидетеля.
"Я только прошу спросить об этом не женщину, а мужчину,- прибавил он,- для меня очень важен точный ответ. Кого угодно, только мужчину".
Защитнику очень важно установить точное расстояние, и он боится ошибки, если будет спрошена женщина. Как, однако, надо быть осторожным с бабами-то! – думают присяжные и слушают дальше. Есть улики, есть и доказательства в пользу подсудимых. Но в обвинительном акте, помнится, говорилось, что свидетели видели их у самого места убийства; значит, почти очевидцы есть; послушаем.
А очевидцы-то – две женщины.
– Видели?
– Видели.
– Они?
– Они.
Обе свидетельницы показывают добросовестно; это несомненно. Но ведь это женщины. Что как они ошибаются?
Защитник сумел подготовить почву для соответствующего отрывка своей речи и те соображения, которые могли бы представляться книжными отвлеченностями, оказались непосредственно связанными с происходившим на суде.
Тысячу лет спустя
Документ 1
…у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. […] Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток.
Приказ 227, 1942 год
