Герд- Хельмут Комосса - Немецкая карта: Тайная игра секретных служб: Бывший глава Службы военной контрразведки рассказывает.
Проект «Першинг» и германо-американское сотрудничество
В натовской штаб-квартире Центральной группы армий в Центральной Европе (CENTAG) я имел возможность старательно и прилежно совершенствовать свой английский, который я, к моему сожалению, во время обучения в Академии руководящего состава слишком запустил, поскольку решил тогда заняться русским, но русский у нас не преподавался, что обеспечивало мне массу свободного времени и возможность совершать прогулки по берегу Эльбы в Бланкензее. Американские начальники, весьма высококвалифицированные офицеры, специально отбиравшиеся для работы в натовских штабах, часто использовали меня в качестве пресс-секретаря при визитах высокопоставленных военных чинов органов управления НАТО и таким образом демонстрировали наличие тесного сотрудничества американских и немецких офицеров, служащих в генеральном штабе. Как уже упоминалось, свои доклады я всегда старался в интересной и наглядной форме сопровождать собственными рисунками и графиками.
А однажды, во время визита начальника американского генерального штаба, один мой американский сослуживец попросил прочесть за него доклад. С французами была история противоположного характера. Они прибегали к помощи американского коллеги. Во всяком случае, тогда, когда речь шла о языке. Боб Данн, мой американский сослуживец, опасался, что этот доклад по известным причинам, сегодня уже не имеющим значения, может самым неблагоприятным образом повлиять на его карьеру. Все-таки лучше будет, считал Боб, если доклад прочтет немец, потому что по отношению к немцу высокий гость будет более снисходителен, чем к американскому офицеру. В американской армии имелось немало начальников, страдавших комплексом страха. В бундесвере таких не водилось.
Теперь расскажем об одном случае, который был весьма типичен для взаимоотношений немцев и американцев в рамках Североатлантического союза. Контролирующие органы могут не беспокоиться, потому что я не буду указывать конкретное место, тактико-технические характеристики или наименование конкретной части; искать тут признаки разглашения военных тайн не стоит.
В 1964 г. мне поручили разработать основные принципы использования ставившегося на вооружение ракетного комплекса «Першинг» — ракеты среднего радиуса действия с ядерной боеголовкой на вероятном европейском театре военных действий. Ставилась задача держать ракеты «Першинг» как ядерные ударные носители военно-воздушных сил, то есть реактивных самолетов, в статусе оружия быстрого реагирования. Это означает, что на приведение ракет в боевое состояние и пуск отводились считанные минуты. На мой взгляд, американцы тем самым продемонстрировали особую степень доверия ко мне, потому что этот проект имел гриф секретности «Исключительно для США», означавший, что к документам, снабженным таким грифом, право доступа имеют только американские офицеры. Я в течение нескольких месяцев занимался проектом, когда же мне показалось, что настало время приступить к осуществлению его завершающей стадии, распорядился организовать проведение летных испытаний комплекса, проще говоря — мнимые боевые пуски. С этой целью я обязал расквартированный в Штутгарте 7–й корпус США выбрать для проведения пусков подходящий район, который был бы малодоступен для населения и позволял бы занять несколько стартовых позиций в лесном массиве.
После получения сообщения о завершении всех подготовительных мероприятий можно было определять конкретное время для начала испытаний. При этом само собой подразумевалось, что я как натовский офицер, ответственный за данный проект, обязан лично пронаблюдать за испытаниями и доложить о результате. Накануне выезда на запланированное мероприятие ко мне обратился Боб Данн, вообще-то не имевший к проекту прямого отношения; он слышал, что на следующий день я буду наблюдать испытания «Першинга» в 7–м корпусе, потом спросил, не стану ли я возражать, если он составит мне компанию, ему, дескать, очень интересно их увидеть. Разумеется, никаких возражений с моей стороны не последовало.
На следующее утро в 5.00 мы выехали на полигон. Когда мы прибыли на место, ответственный за пуски американский офицер, подполковник из штаба 7–го корпуса, доложил мне, что подразделение готово к выполнению задания. Но тут мой товарищ Боб Данн скороговоркой, взахлеб, попросил меня чуть-чуть подождать — ему, дескать, надо что-то прояснить с подполковником. Меня это, конечно, удивило, хотя вообще-то ничего необычного в том, что американцы иногда беседовали друг с другом с глазу на глаз, не было. (Немецкая сторона таких форм поведения не практиковала.) А еще, представьте себе, они имели обыкновение перед каждым принятием какого-либо решения в НАТО — что я самолично не раз и не два наблюдал — отправляться в свою национальную штаб-квартиру американских войск в Европе (USAREUR) в Гейдельберге и только после американского одобрения выдавали свое «НАТО — ВПЕРЕД!».
На сей раз такая самостоятельность мне не понравилась. Закончив свой разговор, господа вернулись ко мне. То, что выдал мне затем подполковник из 7–го корпуса, видимо, ему самому было очень неприятно. «Сэр, — сказал он, — вы не можете идти на огневую позицию. Проводимое мероприятие относится исключительно к компетенции Соединенных Штатов Америки, извините! Вы не можете быть допущены к наблюдению испытаний. У вас нет официального разрешения доступа к секретной информации под грифом «Исключительно для США»! You understand?»
Об этом, подумал я, мне могли бы сообщить и раньше, в Мангейме. «Это правда?» — спросил я моего товарища Боба. «Да, извини, мне очень жаль!»
Обсуждать больше было нечего. Я предложил Бобу для обратной поездки в Мангейм позаимствовать машину у 7–го корпуса, развернулся, сел в свой служебный автомобиль и поехал обратно в штаб-квартиру. Я сделал это без всякого промедления, потому что понимал, что продолжать этот разговор или, скажем, попытаться настоять на своем участии было совершенно бессмысленно.
После возвращения в штаб-квартиру в Мангейме я связался по телефону с ответственным за проект офицером вышестоящей инстанции — Объединенных сухопутных войск Центральной Европы (LANDCENT) в Фонтенбло под Парижем. На вопрос, как прошли испытания и удалось ли уложиться в расчетное время реагирования, я сообщил ему, как обстоит дело с испытаниями, наблюдать за которыми мне не разрешили.
«Ну нет, — последовал ответ, — НАТО не может позволять американцам вести себя таким образом. Такую подлянку мы им больше не спустим. Я доложу об этом завтра главнокомандующему на утренней планерке».
Я, разумеется, такую позицию считал правильной, но у меня тут же возникло нехорошее предчувствие. Вышло так, как я и ожидал. Главнокомандующий Группы армий Центральной Европы (CENTAG) в Мангейме получил из Парижа нагоняй и приказ повторить испытания в моем присутствии. Казалось, реакция главнокомандующего ясно указывала на то, что можно ожидать изменения в манере поведения. Шли дни. Вскоре я заметил, что американцы просто-напросто игнорируют меня из-за моего сообщения об инциденте в вышестоящую инстанцию. Ведь так поступать в армии вообще-то не принято. Но разве это был ординарный случай? Меня одолевали сомнения. Вряд ли стоит теперь, думал я, рассчитывать на получение какого-нибудь поручения. Не исключено даже, что устроят мне перевод отсюда. Но произошло все совершенно иначе, чем я ожидал. Мне позвонил начальник отдела G3 (Оперативное планирование), полковник Гриттенбергер, и сообщил, что со мной желает побеседовать начальник штаба и что я по возможности еще сегодня должен явиться к нему на прием. Разумеется, я не стал тянуть и через полчаса, не более, уже стоял в служебном кабинете генерал-майора Фергюсона. Лично от него я получил новое интересное задание.
Когда я собрался было уходить, генерал как бы между прочим, как нечто, что не имеет особого значения, сказал: он, дескать, слышал, что в ходе исполнения проекта «Першинг» возникло препятствие. Оно, по его словам, обусловлено явным недоразумением. «Испытание, майор Комосса, вы, конечно же, можете повторить!»
И в это мгновение мне вспомнился приказ русского коменданта в отношении учета расходования дров и угля на зимний период в лагере военнопленных «Тильзит 445/3» в 1948 г.: «Делайте это с немецкой основательностью!» — сказал мне тогда русский. «Сделайте все возможное!» — сказал мне теперь американец. «Да, сэр! Будет исполнено! С немецкой основательностью, господин генерал!» Или, как я отвечал в плену майору Павличенко: «Так точно, господин майор! С немецкой точностью и основательностью!»
Последовавший за этой встречей период был заполнен работой, но хватало времени и на светскую жизнь. Регулярно проводимые ежегодные учения НАТО (WINTEX) всегда были напряженными. Работа велась посменно. В общей штабной группе Центральной группы армий в Центральной Европе (CENTAG) и четырех Объединенных тактических военновоздушных сил (ATAF) я был единственным немецким армейским офицером, входившим во время этих учений в «Группу принятия решений». Мы работали в бункере глубоко под землей. Бункер был после войны значительно расширен и считался неуязвимым для ядерного оружия. Эта «Группа принятия решений» состояла из старших штабных офицеров, сидевших за большим круглым столом над огромной планшетной картой, на которой отображалась текущая военная обстановка в Центральной Европе. При этом всякий раз перед принятием решения о нанесении первого ядерного удара, как завороженные всматриваясь в карту, мы испытывали состояние чрезвычайного эмоционального напряжения.
