Эльга Лындина - Олег Меньшиков
Себя Леонид Зорин нарисовал в облике аспиранта Константина Ромина, провинциала, живущего у интеллигентной одинокой тетушки. Впрочем, за все время действия Ромина Константином ни разу никто не назовет. Он для всех Костик, местный анфан террибль. Единственное молодое лицо в ветшающей квартире. Резвый мотылек, порхающий от одного увлечения к другому, насмешник, говорун, утешитель, вертопрах. Интеллектуал и чаровник, берущий в плен женские сердца,- от ученых дам до малопривлекательных и туповатых "пэтэушниц".
Когда-то примерно такой очаровашка Костик и явился на сцене театра на Малой Бронной; комедию Зорина там поставил Михаил Козаков, спектакль имел успех и довольно долго держался в репертуаре. Затем к автору и режиссеру пришла мысль о телевизионном фильме на основе пьесы, снова в режиссуре Козакова, но с другими исполнителями.
Козаков собрал талантливый ансамбль из разных московских театров: Инну Ульянову, Виктора Борцова, Леонида Броневого, легендарную Софью Пилявскую, Елену Кореневу, Римму Маркову. Из ленинградского Театра комедии был вызван Анатолий Равикович. Все складывалось как нельзя более удачно, если бы не Костик. Вернее, если бы с той же легкостью удалось найти актера на эту роль.
- Вообще-то обычно я мало пробую актеров,- рассказывает Михаил Козаков.- Знаю заранее, кого буду снимать. Три кандидатуры на одну роль для меня уже перебор. Но во время выбора исполнителей в "Покровских воротах" произошло нечто для меня совершенно неожиданное. Один Бог знает, сколько артистов пробовали мы на роль Костика. Может быть, пятнадцать, семнадцать, двадцать... Боюсь ошибиться, но называю близкие цифры.
Шло время, и я все больше и больше отчаивался. Никто из тех, кто приходил к нам, на мой взгляд, не был тем Костиком, который мне виделся. Понимал, что, если я так и не найду актера, который бы передал дух конца 50-х, к тому же умного, живого, обаятельного, интеллигентного,- фильма у нас не будет.
В одном из коридоров киностудии "Мосфильм" меня, растерянного и расстроенного в связи с этим, встретил режиссер Сергей Соловьев. Он заинтересовался: что это я так мрачен? Объясняю - никак не могу найти героя для своей картины, рассказываю Соловьеву, какой артист мне нужен... "И не найдешь,- "утешил" меня Сергей Александрович.- Ты ищешь мальчика шпаликовской эпохи, а нынче ребята совсем другие пошли..." Естественно, что после беседы с коллегой я впал в уныние.
Но... человек предполагает, а Бог располагает! Прошло еще несколько дней. Я вернулся со студии домой, и жена сказала, что только что случайно смотрела по телевизору какой-то фильм киевлян. И там был молодой артист, как ей показалось, подходящий на роль нашего Костика. Более того, она записала его имя - Олег Меньшиков.
...Прерывая Михаила Михайловича Козакова, не могу еще раз не подивиться той судьбоносности, какую возымела ныне забытая картина "Жду и надеюсь" на пути Олега Меньшикова. Однако рассказ Козакова продолжается:
- Я дал задание своим ассистентам отыскать этого Меньшикова. Через три дня они рассказали мне, что он - студент последнего курса училища имени Щепкина, снимается в "Родне" у Никиты Михалкова в небольшой роли и как будто уже закончил эту работу. Мы вызвали Олега на кинопробу.
Меньшиков произнес три-четыре фразы перед камерой, и всем стало ясно, что Костик у нас есть! Я взглянул на оператора Николая Немоляева, которому к этому времени уже осточертело снимать наших бесконечных Костиков, и понял, что Немоляев тоже за Олега Меньшикова.
Начались съемки. Атмосфера на площадке была легкая, светлая, Олег, тогда очень жизнерадостный, немало тому способствовал.
Рассказу режиссера вторит Леонид Зорин:
- Проблемы возникли лишь с юным Костиком - никак не могли мы выбрать актера. Во всем доверившись режиссеру, на сей раз я проявил несговорчивость. Дело, конечно же, заключалось в автобиографичности роли. Мои ностальгические претензии было непросто удовлетворить.
И вот Козаков показал мне Меньшикова. Минуты хватило, чтобы понять: именно тот, о ком мечталось! Он был еще студентом и словно излучал праздничный юмор весеннего возраста, но вместе с тем в нем легко угадывался острый и независимый ум.
Козаков сказал мне, что рано радоваться - Меньшиков уже утвержден на роль в картине Юлия Райзмана (если я не путаю - в "Частной жизни").
Однако я уже был не в силах смириться с тем, что могу потерять его нет, никогда! - это был мой Костик, другого просто и быть не могло.
Я откровенно и простодушно написал благородному Юлию Яковлевичу о связи меньшиковского героя с биографией сценариста, о том, что он мне необходим, что фильма без него я не вижу. И Райзман с королевской щедростью отдал нам своего артиста.
Монолог Зорина звучит красиво, лестно для актера, как бы с легким придыханием. Однако позволю себе оппонировать почтенному писателю. Мои коррективы к его воспоминаниям, думается, существенны и просто необходимы в психологическом портрете Олега Меньшикова.
Олег тогда действительно был уже утвержден в картину Райзмана "Частная жизнь". Все в будущем фильме откровенно концентрировалось вокруг главного героя, в прошлом крупного технократа, которого неожиданно вытолкнули на пенсию. В новом состоянии он словно заново увидел окружающий мир, в том числе и свою семью, ее проблемы. Жизнь оборачивалась к нему далеко не светлыми своими сторонами, о которых он прежде не задумывался. Играл героя Михаил Ульянов. Априори было ясно, что мощный темперамент Ульянова, сила его и полнота присутствия в кадре оставят минимум возможностей для других артистов. В том числе и для молодого Олега Меньшикова, который был утвержден на достаточно однообразную и функциональную роль сына героя фильма. Это был молодой человек, занятый своими семейными проблемами с весьма энергичной женой (ее предстояло играть Татьяне Догилевой).
Итак, надо было сделать выбор. Разумеется, в какой-то мере Олега манила перспектива работы с Юлием Райзманом, одним из наших самых "актерских" режиссеров. Наверное, интересна была ему и встреча с Михаилом Ульяновым. Но не в характере Меньшикова давать кому-то другому решать за него такие вопросы. Он всегда действует по собственному усмотрению, довольно трезво взвесив все "за" и "против".
Меньшиков не нуждался в "королевской щедрости" пусть и знаменитого режиссера, который "отдает" его своему коллеге. Поняв, что на съемках "Частной жизни" он будет практически фигурой окружения, почти фоновой для Ульянова, Меньшиков пишет письмо Юлию Райзману, в котором отказывается от съемок в его фильме. Главная роль в "Покровских воротах" сулила артисту много больше.
А далее продолжу полемику, не принимая единодушия драматурга и режиссера "Покровских ворот" относительно того, что Олег Меньшиков оказался идеальным воплощением образа молодого человека конца 50-х. Правда, большинство критиков по выходе "Покровских ворот" именно так и восприняли Костика Ромина, провозгласив его пламенным "шестидесятником". Статьи эти написаны людьми как раз этой генерации, которая в начале 80-х окончательно потеряла лицо. Можно понять, как хотелось им увидеть себя именно такими в молодости, возликовать, призвать новых зрителей восхититься их папами и мамами, аплодировать им. "Как молоды мы были!" - внутренне восторгались убеленные сединами советские граждане... И только Валентина Иванова, автор одного из первых в нашей кинолитературе очерка-портрета об Олеге Меньшикове, тонко и проницательно заметила: "...есть в этом Костике, таком, как играет его Меньшиков, и некоторый настораживающий прагматизм. Еще далеко то время, когда такие милые, железные Костики захватят все главенствующие высоты, но этот уже сегодня не теряется. Такая черта лишь легким штрихом обозначена, но она явственна, как явственно дыхание осени в густо синеющих облаках, в паутине, в яркой, отцветающей зелени деревьев"3.
Одинокий голос Валентины Ивановой по-своему трактовал характер обаятельного юноши, блиставшего на территории "Покровских ворот". Однако немудрено, что Валентину Иванову не расслышали. Костик жил и живет на экране так звонко, непоседливо, стремительно, так неумолчно звучит его красивый голос, его юношеский баритон с мягкими, обволакивающими нотками, так сияют его карие глаза, что просто некогда зрителям, в том числе и критикам, остановиться и призадуматься, что на самом деле скрывается за энергией молодого провинциала, покоряющего науку, соседей и женщин? Что за сила таится за внешней доброжелательностью? И, главное, чего ждет от жизни наш милый мальчик?
Коротко вернусь к "шестидесятникам", идеализирующим свое время, твердящим о высокой принципиальности и верности идеалам, о поэтическом восприятии мира, которое окрашивало их взаимоотношения с жизнью. В этой позиции слишком много иллюзорного, натужного - постперестроечное время это доказало. Более всего, как ни печально об этом говорить, доказало определенную жалкость постаревших шумных мальчиков. Одни из них давно уехали из страны, и там судьбы их сложились по-разному. Другие давно ушли от общественных акций и думают лишь о том, как бы выжить.
