Владимир Берг, фон - Последние гардемарины (Морской корпус)
ОФИЦЕРЫ МОЕЙ РОТЫ
– Ах, какие миленькие, розовые, чистенькие, толстенькие поросятки! – воскликнул я, подходя к закутку и заглядывая поверх досщатого низкого забора.
– Ай, да Анна Михайловна! У Вас даже свиньи и те чистые! розовые, точно фарфоровые!
– Это предрассудок, Вл. Вл., – ответила мне г-жа фон Брискорн: «думать, что свинья любит грязь, это человек, по лени и недосмотру, держит свинью в грязи; но в природе ни одно животное не любит грязи и тщательно себя моет и чистит».
– Вы правы, Анна Михайловна. Кошечки и птички беспрестанно моются и охорашиваются.
– Ну, пойдемте, я покажу Вам теперь гусей.
Мы вышли с ней на поляну «Голландии». Зеленым фонтаном падали ветви к земле с черных стволов плакучей ивы.
На лужайке под нею паслись белоснежные жирные гуси – традиционное жаркое 6-го ноября. Немного дальше на длинной привязи ходили две коровы – черная большая и белая.
Из конюшни выглядывала голова рыжей лошади (которую чистил конюх Моисей). Мы прошли в глубь сада, где бродило целое стадо, каких-то буро-зеленых, запыленных овец – дар отряда Рыкова, тут же бродили белые лошади, присланные с фронта Гернетом – хозяйство Морского Корпуса быстро расширялось и у Анны Михайловны не хватало дня, чтобы за всем усмотреть; но бодрая и энергичная хозяюшка работала до поздней ночи, сводя счеты и расчеты в своей маленькой комнатке на даче командующего.
– У меня к Вам большая просьба, Вл. Вл., – сказала г-жа Брискорн, останавливаясь на дорожке крупного гравия около большой клумбы темно-красных астр в бордюре лиловых Ивана-да-Марьи. – Мой племянник Борис фон Брискорн очень просится в корпус и именно в Вашу роту, он любит маленьких кадет, потому что это воск, из него легче вылить нужную форму.
– Я знал в Петербурге в нашем корпусе гардемарина Брискорн, он погиб геройской смертью в Балтийском море – это брат его? – спросил я.
– Двоюродный брат, – ответила Анна Михайловна.
– Он из Прибалтийских рыцарей? – спросил я.
– Нет, род Брискорнов происходить из Англии – в их гербе сильный мужчина держит быка за рога – это с английского Брис-корн – ломающий рога.
– Ну, коли сильный, так и хорошо, обломает кадет, будут хорошие воины и моряки, – сказал я. – Милости просим в мою роту.
Несколько дней спустя высокий, стройный офицер Гвардейского флотского экипажа Бор. Ник. фон Брискорн явился ко мне и принял ІІ-й взвод кадет моей роты, который, как и катер его и миноносец получил вскоре прозвище «Гвардейский».
Этот бравый офицер, точный, аккуратный, прекрасно знающий свое дело действительно обломал кадет и создал из них строевую роту и прекрасный «Гвардейский» желтый катер. Когда кадеты были готовы, этот катер был подан мне к пристани с чисто вымытыми канками, сверкающими уключинами и молодцами-гребцами; после экзамена и пробега по рейду на этом катере мне оставалось только расцеловать моего офицера.
Другой катер с миноносца «Свирепый» был черный – его подготовил другой мой офицер – ст. лейт. Помаскин.
Иннокентий Иванович. Инок Иннокентий. Инок по святой мученической жизни своей. Это был человек, который вкладывал душу свою в каждое, ему порученное дело, будь оно простое, маленькое, или крупное и очень важное. Служил и работал он, как бы священнодействуя и замучивал себя своей беспредельной добросовестностью, с страшным упорством добиваясь намеченной цели. Мученик работы, идеи и службы. Дни и часто ночи посвящал он кадетам 1-го отделения (самым большим и взрослым моей роты), своему миноносцу и службе Корпусу, который часто посылал его в командировку для закупки провианта для Хозяйственной Части. Ин. И. Помаскин тоже представил мне свой катер и кадет в блестящем виде и к концу плавания достиг чуда: мертвый миноносец «Свирепый», с заржавленной и поломанной машиной был разобран, отчищен, смазан и собран руками его кадет; на глазах отряда, задымив трубой, дал ход и прошелся по рейду под громкое «ура» всех кадет. Терпеливым, упорным кропотливым трудом оживила его мертвое тело его достойный труженик-командир.
Я прошел на его катере под веслами по далекому рейду и с гордостью видел, как им любовались с других кораблей.
Третий офицер моей роты лейтенант Куфтин, бывший моим воспитанником в Петербурге, был добрым, душевно-мягким, хорошим воспитателем III-го и І-го отделений кадет (самых молодых и маленьких). Будучи начитанным, образованным, светлым человеком, он с любовью и большой охотой образовывал своих кадет, заботясь о них – заботой матери, и строгостью разумного отца. Он представил мне свой «номерной» миноносец – чистый и изящный, как игрушка и белая щегольская шестерка под свежими парусами подошла к пристани.
Тонкие, веселые голоса звонко ответили: «Здравия желаем! г-н капитан 1-го ранга», – я вскочил в шестерку, сел на белую, чистую койку и, подобрав шкоты, мы лебедем понеслись по синему простору.
На руле сидел черноглазый кадет Фишер и лихо правил в крутой бейдевинд левого галса, откидывая носом, набегавшие волны. Мы делали повороты, проходили под носом кораблей, резали корму, описывали петлю; прекрасно обученные кадеты оказали честь своему учителю. Освеженные быстрым пробегом мы вернулись на маленький миноносец, где лейтенант Куфтин мне показал их такелажные работы.
Так мы и плавали, стоя на бочках, на этих трех миноносцах, обучая кадет морской практике, сигналопроизводству, гребле и парусам.
Молодые моряки скоро привыкли к судовой жизни и серьезно несли свою вахту.
Берегли и холили свои миноносцы и шлюпки и у них родилась уже ревнивая любовь к своему кораблю. Был еще вельбот с прекрасными гребцами. Для меня это плавание было личной отрадой; зимой я преподавал моим гардемаринам морское дело и то, что рисовалось мною мелом на классной доске теперь оживало в них для действия и жизни на воде.
По очереди кадеты моей роты переходили на шхуну «Яков» и свершали небольшие переходы под парусами под командой лейтенанта Куфтина; изредка брал их к себе лейтенант Галанин, «фортовый лейтенант», как звали его кадеты, на его яхту «Забава» на прогулки по морю. Иван Валерьевич – достойный сын Адмирала Галанина искусного парусника и симпатичнейшего командира, с которым я плавал в Балтике на судах морского корпуса.
Синее зеркало Инкерманского пролива отражает небо и плывущие в нем легкие, нежные, как перья, облака.
На корме моего флагманского миноносца накрыт белый столик, на нем чайный прибор, печенья и сладкий пирог.
За столом сидит директор Корпуса и несколько корпусных дам.
На мачте «Строгого» поднят «глаголь» (синий флаг) между ним и «Свирепым» ворота старта.
Сигнальщики держат «исполнительный».
– Долой! – командую я, и бело-красный флаг падает на вахтенный мостик.
– На воду, – слышно издалека крики молодых голосов… – На воду! – вторят Инкерманские скалы.
Мимо их белых стен проносятся катера «Желтый» и «Черный». Еще они маленькие, плоские, как подводные рыбки, машут белыми плавниками. Но, с каждой минутой, все ближе, растут и растут катера и уже слышны ободряющие крики старшин-рулевых.
Вот они уже близко. Слышны гребки вальковых весел раз, два!, раз, два! и на другом: «ать» ать! ать! Кадеты скученной массой стоят на миноносцах.
– Нажми, «Черный», нажми! «Свирепый», нажми! – кричат с миноносца. «Не сдавай «Гвардейцы», – кричат со «Строгого», навались «Желтый», «Желтый»…
Все ближе и ближе к старту. Ровно и вместе идут оба катера, весло в весло.
Крики усиливаются, гребцов окачивают из лейки. Красные лица горят, зубы стиснуты, в глазах увлечение, пружинятся мускулы на руках и ногах, разрывают лопасти весел синюю гладь пролива. «Гвардейцы» нажми! – кричат со «Строгого» и крики переходят в рев.
«Гвардейцы» нажали и «Желтый» выскочил вперед на половину корпуса.
«Черный» не сдавай! не уступает «Свирепый», но «Желтый» уже впал в исступление и в диком восторге несется птицей по глади морской. Ать! ать! ать! – кричит рулевой, качаясь корпусом в такт гребле, и с жуткой тревогой прислушивается к гребкам за собой.
Рассвирепели на «Черном», недаром они со «Свирепого», дугою гнутся широкие спины, дрожат мышцы сильных рук. Навались, нажми, осерчай! Черный нос уже поравнялся с кормою «Желтого». Но вихрем налетели бодрящие крики с родного миноносца. «Гвардейцы» не сдавай! Страшная сила – сила самолюбия ударила по гребцам со «Строгого» и, вложив в последнее усилие весь остаток молодой задорной энергии, «Желтый» снова вырвался вперед – и на целый корпус опередил противника.
– Суши весла! – заревел рулевой: «весла на валек!»
Взмахнули крылья в последний раз, поднялись весла высоко на желтом катере и потекла с них вода на горячие руки гребцов.
– Ура! ура! – понеслось ликующим торжеством по всем миноносцам. Спасибо гвардейцы! не выдали «Строгого».
«Желтый» катер подан к трапу. Директор корпуса поздравляет лихих гребцов и выдает приз рулевому. Старший лейтенант Брискорн в восторге, хвалит, благодарит, радуется. Победили его «Гвардейцы».
