Этьен Кассе - Исповедь меча, или Путь самурая
Как же это было здорово! Волна высоко подбрасывает тебя, потом ты, словно зависнув в воздухе, балансируешь на ней вверх-вниз, причем вода держит тебя так, что даже не надо грести руками, и настойчиво утягивает тебя в сторону океана. Вдоволь наплававшись в прохладной воде, мы, словно заново родившись, выбрались на берег. На берегу нас спас от холода ставший традиционным во время последующих поездок на океан горячий кофе с сахаром, который продается здесь в автоматах в банках. Мы сели на берегу и стали наблюдать за закатом. Вот она, настоящая Страна восходящего солнца! Впрочем, заходящее за океан солнце не менее прекрасно.
«Остров Чипингу — на востоке, в открытом море; до него от материка тысяча пятьсот миль. Остров очень велик; жители белы, красивы и учтивы; они идолопоклонники, независимые, никому не подчиняются… Богатый остров, и не перечесть его богатства», — писал в 1298 году в «Путешествиях» Марко Поло.
И тут, на океане, грани реальности и грани зеркального ее отражения как бы стираются. Волны океана приносят настоящую Японию…
Рай самураевПоследний из шести длинных клинков рассек кору дерева. Митома презрительно хмыкнул.
Гейша тоскливо отвернулась от окна. Дарить наслаждение юному Митоме было совсем иным, нежели его отцу, нежному и обходительному любовнику. С Митомой гейша не чувствовала ничего, кроме ужаса.
Зайдя в покои, Митома даже не глянул в сторону гейши. Он любовался игрой мускулов на своей правой руке.
Слуги судачили друг с другом — обычное дело, когда им казалось, что за ними никто не наблюдает.
— Молодой господин безумен, совершенно безумен.
— А старый господин слишком уступчив. Он должен отослать сына на войну или ко двору сёгуна, пусть Митома приносит пользу. А господин лишь оплачивает кровавые забавы Митомы.
— Ему же нужен наследник. Никогда не пошлет он юного господина на войну.
— А я думаю, юный господин не отказался бы от участия в битвах. Он ненавидит родной дом.
— А ведь его любят здесь. Нет, он точно безумен, совершенно безумен.
— А вы видели, как он уродлив, когда смеется?
— А его голос режет слух, вот до чего неприятен. У меня каждый раз ледяная дрожь пробегает по спине, когда он отдает мне какие-либо приказы…
— …Нет ли возможности использовать в политических целях участие моего сына в том состязании? — спросил старик.
Советник задумался на мгновение.
— Все можно использовать в политических целях, мой господин, действительно все. Времена сейчас непростые, голод и насилие стали истинными правителями страны. Это только простой народ думает, что у нас все хорошо. Вот пусть и посмотрят на знатного отпрыска с мечами в руках.
— Но они будут ненавидеть его. Им никогда не восхищаются. Он некрасив, тело его сложено непропорционально, а голос Митомы неприятно режет уши. Они будут ненавидеть его. А если он победит? Если повергнет героя из народа? А если победят и убьют его? Если он не выдержит? Он же нужен мне, без него все мои труды были бы напрасны, без него все, что принадлежит нашей семье, станет пылью времени!
— И что же вы хотите, мой господин? Вы многие годы не дозволяете ему участвовать в подобных состязаниях. Боитесь потерять его.
Старик укрыл лицо в руках, ибо все золотые слова мудрости не могли уберечь его от забот.
Пальцы Митомы сошлись на нежной шее гейши, отец заплатил ей, она не будет сопротивляться, но он все равно ждал протеста, хоть какого-нибудь жалкого, слабого протеста. Ее лицо становилось все краснее и краснее, но она теперь казалась ему куда прекрасней обычного. Гейша тронула струны его души.
Митома даже влюбился в нее, так красиво она умирала. Митома застонал, как от страсти. Однако он не знал, что делать с влюбленностью в смерть, и отпустил ее. Гейша закашлялась — значит, будет жить — и зарыдала.
Митома подхватил ее на руки и принялся покачивать из стороны в сторону. Гейша жалась к нему, а он поглаживал ее длинные волосы и тоже плакал, взахлеб, словно маленький ребенок, потому что теперь понял. Никогда ему не получить сразу выживание и любовь, надежду и смерть, свободу и освобождение. А жизнь — это проклятие с тысячей переломанных пальцев.
Экскурс. Взаимопроникновение верыУ Г. Востокова мы можем встретить замечание о том, что между двумя крайними точками жизни — рождением и смертью — самурай «легко может стать на время христианином»[16].
Так ли это? И могли столкнуться два пути и две веры?
В «Записках» капитана В. М. Головнина, пробывшего в плену у японцев с 1811 по 1813 год, мы читаем: «Япония стала известна европейцам в первой половине XVI века; первые открыли сие государство португальцы; тогда дух завоевания новооткрываемых земель господствовал над сильнейшими морскими державами того времени в высочайшей степени. Португальцы приняли намерение покорить Японию…»
Ну, насчет завоевания и покорения я все же сомневаюсь. Дело в том, что в Японию португальцы прибыли совершенно случайно — китайская джонка с португальцами на борту была отнесена к японским берегам бурей. В 1562 году даймё Кагосимы писал: «Я искренне и сильно удивляюсь, когда вижу здесь португальцев и их корабли, так как Португалия столь далека… что чудо, если корабль проплыл столько лиг и разглядел эти маленькие острова моей земли».
А в «Теппо-ки», в переводе с японского называемой «Хроникой ружья», составленной в 1606 году монахом секты дзен из Сацумы по имени Нампо Бунси, сохранились не только дата, но и место высадки португальцев — 23 сентября 1543 года, пляж Нисимура Коура, а также численность экипажа и имя китайского переводчика. Сохранились и впечатления о необыкновенных пришельцах: «Эти мужчины, дикари с Юго-Востока — торговцы. Они понимают разницу между людьми высшими и низшими, но неизвестно, существует ли меж ними собственно система этикета. Они пьют из кружки, не предлагая другим; едят пальцами, а не палочками, как мы. Выказывают свои чувства без малейшего стеснения. Они не понимают значения написанных иероглифов. Это люди, проводящие жизнь, перемещаясь туда-сюда, не имея определенного жилья. Они обменивают вещи, которые есть у них, на те, которых у них нет, но по сути своей — это люди, которые не причиняют зла»[17].
Среди вещей, которые обменивали португальцы, была и вера. Капитан В. М. Головнин писал, что «миссионеры их, прибывшие в Японию, сначала умели понравиться японцам и, получив свободный доступ во внутренность сей земли, имели невероятный успех в обращении новых своих учеников в христианскую веру». Так было и в самом деле. Христианство распространилось даже среди даймё Кюсю — владетелей Бунго, Аримой и Омурой. В 1582 году три новообращенных даймё, воодушевленных падре Валиньяно, решили даже отправить посольство к королю Португалии и папе римскому. Послами были молодые самураи-родственники князей, юные буси 14–15 лет. История сохранила их имена — Мансио Ито и Мигел Шижва Сейемори. В такую далекую Португалию их будут сопровождать католический падре Диогу де Мешкита и брат Хорхе Лойола.
Валиньяно оставит подробный рассказ о путешествии юных японских буси в Европу. Послы отправились из Нагасаки 20 февраля 1582 года, еще не зная о смерти короля Португалии и о том, что отныне повелитель Испании, Филипп II, будет также занимать и португальский престол. Дорога окажется очень долгой: самураи-послы прибудут в Лиссабон только 10 августа 1584 года.
Встретят японских самураев тепло. Их даже попросят надеть национальную одежду, и кимоно приведут португальцев в полнейший восторг. А юные буси будут в не меньшем восторге от монастыря Жеронимуш. Дворцы португальских властителей тоже станут для молодых самураев культурным потрясением: один из них подробнейшим образом перечислит все ковры и всю драгоценную посуду, не забыв упомянуть даже большую серебряную ванну для омовения ног.
Из Португалии путь самураев лежал в Рим. Там престарелый папа Григорий XIII будет настолько тронут честью, которую окажут ему японские христиане, что обнимет молодых людей со слезами на глазах. Спустя две недели после его кончины, 15 апреля 1585 года, юные самураи будут присутствовать уже при другом событии — торжественном возведении на престол вновь избранного Папы Римского Сикста V.
Вернутся молодые послы в Японию только 21 июля 1590 года. Верховный правитель Тоетоми Хидэеси устроит в честь их возвращения особенно торжественную встречу. А те без конца будут рассказывать о далекой Португалии. Казалось, две веры пересеклись в своем пути.
Но нет. В Японии к власти пришел Токугава Иэясу. А он проповедовал закрытость, не любя внешние влияния. В 1611–1614 годах этот сёгун издал ряд указов о запрещении христианской религии, и из Японии были изгнаны иезуиты и монахи других католических орденов. В последующие годы усилились преследования и даже казни христиан в среде самураев. В 1624 году был запрещен въезд и проживание в Японии испанцев, а в 1639 году из нее были изгнаны португальцы. В 1633–1636 годах появились указы, налагавшие запрет на выезд японцев из страны, и одновременно с этим тем, кто уже жил за ее пределами, под страхом смертной казни запретили возвращаться в Японию. В 1636 же году всех иностранцев переселили на остров Дэсима (в районе Нагасаки), а в 1639 году исповедание христианства было окончательно запрещено. Португальским кораблям, поскольку они доставляли христианских миссионеров, запрещалось даже приближаться к японским берегам. Вот такая странная самоизоляция. Была, впрочем, одна крайне серьезная причина, отчего Путь веры самурая не стал Путем веры христианина, и о ней подробно рассказал в своих записках простой капитан-пленник В. М. Головнин:
