Анна Комнина - Алексиада
2. Я приступаю к рассказу не с целью выставить напоказ свое умение владеть слогом, а чтобы столь величественные деяния не остались неизвестными для потомков. Ведь даже самые значительные дела исчезают в мраке молчания, если их не сохраняет для памяти историческое повествование[6].
Мой отец, как это явствует из самих его поступков, умел властвовать, а в необходимой мере и подчиняться властвующим[7]. Я решила описать его деяния и испытываю страх: не {53} заподозрили бы меня, не подумали бы, что под видом рассказов о своем отце, я превозношу себя самое и не сочли бы все содержание моей истории за ложь и восхваление, когда я буду восхищаться его делами. Если же сам отец даст к тому повод и факты принудят меня осудить те или иные его поступки (не из-за него самого, а ради сути дела), то и тогда могут найтись насмешники, которые приравняют меня к Хаму, сыну Ноя[8], ведь насмешники на всех косятся по своей злобности и зависти, не замечают ничего хорошего и, говоря словами Гомера, «обвиняют невинного»[9]. Когда кто-нибудь берет на себя труд историка, ему следует забыть о дружбе и неприязни и сплошь и рядом с величайшей похвалой отзываться о врагах, если они этого заслужили своими подвигами, и порицать самых близких людей, если к тому побуждают их поступки. Поэтому не надо проявлять нерешительность ни в порицании друзей, ни в похвалах врагам[10]. Одних мои слова больно заденут, другие согласятся со мною. Но тех и других я хочу убедить в своей правоте, призвав в свидетели сами дела и тех, кто был их свидетелем.
Ведь отцы и деды некоторых ныне здравствующих людей были очевидцами описываемых событий.
3. Главное же, что побудило меня приступить к описанию деяний отца, заключается в следующем: у меня был муж, с которым я сочеталась законным браком, кесарь Никифор из рода Вриенниев[11], человек, намного превосходивший окружающих и необыкновенной красотой своею, и большим умом, и красноречием. Он казался настоящим чудом всем, кому довелось видеть или слышать его. Но чтобы повествование не сбилось со своего пути, расскажу обо всем по порядку.
Будучи во всех отношениях выдающимся человеком, он участвовал в войнах вместе с моим братом, самодержцем Иоанном, водившим войско в поход против различных варварских народов, вторгшихся в Сирию, и возвратившим под свою власть Антиохию[12]. Кесарь и в тяжких трудах не пренебрегал литературными занятиями и написал различные сочинения, достойные памяти. Но своим основным долгом он считал, повинуясь императрице[13], описывать все то, что касалось моего отца, самодержца ромеев Алексея, и излагать в книгах деяния его царственности. Делал он это тогда, когда обстоятельства позволяли ему, забыв о войне и отложив в сторону оружие, обратиться к писанию и литературному труду[14]. Свое повествование он начал со старых времен, и в этом подчинился он повелению госпожи, а именно с самодержца ромеев Диогена[15], и дошел постепенно до того, о ком собирался писать. При Дио-{54}гене мой отец только достиг цветущего юношеского возраста, до этого же он не был еще и юношей и не совершил ничего достойного описания, если только кто-нибудь не вздумает превозносить его детские забавы.
Такова была, как это показывает само сочинение, цель кесаря. Но не свершились его надежды, не закончил он свою историю, а остановился, доведя рассказ до времени императора Никифора Вотаниата[16]. Не позволили ему обстоятельства продолжать свое сочинение, и этим был нанесен ущерб событиям, оставшимся вне повествования, что лишило удовольствия читателей. Поэтому я сама решила описать подвиги моего отца, дабы столь великие деяния не пропали для потомства.
Все, кому приходилось читать сочинение кесаря, знают, какой гармонией и изяществом обладал его слог. Однако, не завершив, как я сказала, своего повествования, он набросал его начерно и привез нам с чужбины полузаконченным. Увы, он привез вместе с ним и смертельную болезнь, которую приобрел там из-за безмерных страданий то ли в результате постоянных военных трудов, то ли по причине несказанной заботы о нас – ведь заботливость была ему свойственна, а тяжкие труды кесаря не имели конца. К тому же губительные колебания климата[17] приготовили ему смертельный напиток. Тяжело больной, отправился он воевать в Сирию и Киликию; затем сирийцы передали его, разбитого недугами, киликийцам, киликийцы – памфилийцам, памфилийцы – лидийцам, Лидия – Вифинии, а Вифиния – царственному городу[18] и нам. В это время у него от многочисленных невзгод уже распухли внутренности. Совершенно не имея сил, он хотел тем не менее поведать обо всем, что с ним произошло. Однако он не мог этого сделать и из-за болезни и потому, что я препятствовала ему, опасаясь, как бы рассказами он не разбередил своих ран[19].
4. Дойдя до этого места, я почувствовала, как черная ночь обволакивает мою душу, а мои глаза наполняются потоками слез. Какого советчика потеряли ромеи! Сколько он приобрел тонкого опыта в делах! Какое знание науки! Сколь многосторонняя эрудиция (я говорю как о христианских, так и о светских науках)![20] Какое изящество сквозило во всей его фигуре, а его внешность, как утверждали люди, была достойна не земного владыки, а напоминала о божественной, о высшей доле[21].
Что касается меня, то с самих, как говорится, «порфирных пеленок» я встречалась со многими горестями и испытала недоброжелательство судьбы, если не считать за улыбнувшееся мне доброе счастье то обстоятельство, что родитель и родительница мои были императорами, а сама я выросла в Порфире. {55} В остальном, увы, были лишь волнения и бури. Орфей своим пением привел в движение камни, леса и вообще всю неодухотворенную природу, флейтист Тимофей[22], исполнив Александру воинскую мелодию, побудил македонца тотчас взяться за меч и щит. Рассказы же обо мне не приведут в движение вещи, не сподвигнут людей к оружию и битве, но они могут исторгнуть слезы у слушателей и вызвать сострадание не только у одухотворенного существа, но и у неодушевленной природы. Я скорблю по кесарю; его неожиданная смерть ранила меня в самую душу.
Все предыдущие горести можно сравнить с этим огромным несчастьем, как капли с Атлантическим океаном или волнами Адриатического моря. Более того, те горести, видимо, только предваряли скорбь: до меня как бы заранее доходили дым от печи огненной[23], жар этого несказанного пекла, пламень ежедневно пылающего страшного пожара. О невидимое, но испепеляющее пламя! Пламя, которое распространяется тайно, горит не истощаясь и иссушает сердце. Внешне кажется, что мы остаемся неопаленными, хотя пламя проникает до мозга костей, до самых глубин души. Однако, вижу я, чувства мои увели меня в сторону от предмета повествования: кесарь предстал передо мною, и скорбные воспоминания о кесаре влили в меня огромную скорбь.
Смахнув с глаз слезы и взяв себя в руки, я продолжу повествование и, как говорится в трагедии[24], буду иметь двойной повод для слез, в несчастье вспоминая о несчастьях. Ведь вести рассказ о таком императоре – значит вызвать воспоминания о добродетели этого великого человека и о его чудесных подвигах, а эти воспоминания исторгают у меня горячие слезы, и я рыдаю вместе со всей вселенной. Воспоминание о нем и рассказ о его царствовании для меня – источник слез, для других – напоминание о понесенной утрате. Итак[25], следует начать повествование о моем отце с того места, откуда это всего удобнее сделать, а удобнее всего оттуда, откуда мой рассказ будет наиболее ясным и соответствующим законам исторического сочинения.
Книга I
1. Мой отец, император Алексей, и до вступления на императорский престол принес большую пользу Ромейскому государству. Он начал службу еще при Романе Диогене[26]. Алексей был замечательный человек, своим бесстрашием превосходивший всех окружающих. В возрасте четырнадцати лет он стре-{56}мился принять участие в большой военной экспедиции против персов[27], которую предпринял император Диоген; в своем неудержимом стремлении Алексей разражался угрозами по адресу варваров и говорил, что в битве напоит свой меч их кровью. Таким воинственным был этот юноша. Однако самодержец Диоген не разрешил ему следовать за собой, ибо мать Алексея[28]переживала в то время глубокую скорбь: она оплакивала смерть своего первенца Мануила[29], совершившего во славу Ромейской державы великие и удивительные подвиги. Диоген не хотел лишить последнего утешения эту женщину, которая еще не знала, где ей похоронить первого сына, а уже отправляла на войну второго[30] и опасалась, как бы с юношей не случилось беды и смерть не настигла его в неведомом уголке земли. Поэтому Диоген заставил юношу Алексея вернуться к матери. Тогда, хотя и против воли, он был удален из рядов воинов[31], но пришло время, и перед ним открылся широкий простор для подвигов. И действительно, о мужестве Алексея свидетельствовали его успехи в борьбе с Руселем[32], которую он вел при императоре Михаиле Дуке[33] после низложения императора Диогена.
