Сергей Глинка - Из записок о 1812 годе (Очерки Бородинского сражения)
Умирающий герой, увидя внука своего, есаула Гладкова, недавно прибывшего с Дона, с ласкою сказал: "И ты здесь, очень рад, ты будешь мне нужен". В стенах монастыря тотчас отыскали лекаря. Но раненая нога так была раздроблена и измята, что невозможно было перевязать.
Между тем конница неприятельская усилилась с левого крыла, по малолюдству полки наши поотдалились. В то же время с ближайших батарей густо летели ядра. Надлежало спасать раненого не от смерти, но от плена. По дороге к Бородину дали отдохнуть Краснову, где, встретясь с генералом Иловайским пятым, сдал ему начальство и сказал: "Отражай! Гони неприятеля, и я радостно умру!"
Немедленно препоручено было есаулу Гладкову препроводить Краснова в главную квартиру и отыскать знаменитого врача Виллие. Отнятие ноги сделано под открытым небом в присутствии Барклая-де-Толли и Платова, возвратившегося из Москвы. Войска двигались к Бородинским батареям. Раненый Краснов страдал и терпел. Один только раз, несколько поморщась, сказал Гладкову, который поддерживал его голову: "Скоро ли это кончится?"-"Скоро!"-ответил Гладков.-"А нога где?" Внук замолчал. На окровавленном ковре перенесли Краснова в квартиру Барклая-де-Толли.
Между тем пушки гремели непрестанно. Как будто бы пробуждаясь от тяжкого сна, умирающий герой спрашивал: "Что делают наши?" Гладков отвечал: "Дерутся".-"Кто кого бьет?"-"Наши!"-"Хорошо ли?"- "Как русские!" Вдруг гусарский офицер вбежал в комнату с ложной вестью и сказал: "Даву убит!"-"Слава богу!-воскликнул Краснов,-он был злой человек!" "Приподнимите меня,-продолжал он,-я сам хочу посмотреть, что делают наши". Ему отвечали: "Наши бьют французов".-"Слава богу! Дай бог!" Тут хотел он перекреститься, но правая рука уже была неподвижна. Краснов скончался через четырнадцать часов после раны. Внук препроводил тело его в Москву. Погребение происходило 27-го числа, когда носились неявственные слухи о кровавой битве Бородинской. Народ отовсюду стекался в Донской монастырь, где отпевали Краснова и где предан земле прах его. Вместе с ним сходили в могилу и последние дни Москвы, которой на поле Бородинском принесена была душою и кровью русской последняя за нее жертва.
На заре прекрасной жизни в исполинскую могилу битвы Бородинской пал и юный Павлов.
Едва разнеслась молва, что будет бой валовой, Василий Александрович Павлов, подпоручик гвардейской артиллерии, пылая восторгом благоговейным, исповедался и причастился в Колоцкой обители. Перед лицом даров господних он заранее отрекся от весенней жизни своей!
На рассвете гробового и великого дня Бородинского Павлов нарядился, как будто бы на какой-нибудь торжественный смотр. Отдавая пыльную одежду верному служителю своему, он простился с ним навсегда. Добродушный слуга порывался вслед за юным господином своим. Павлов сказал: "Оставайся здесь, там наше место".
При первых вестовых выстрелах грозной битвы Павлов с душевным восхищением сказал сотоварищам своим: "Вера говорит, что самая большая любовь полагать душу за братий своих!"
Павлову было еще только девятнадцать лет. Щадя юношу, начальник хотел поместить его там, где, казалось, будет безопаснее. Павлов возразил: "Никому не уступлю своего места; мы во ста верстах от Москвы; там моя родина, там моя мать!.. Время ли теперь мыслить о личной своей безопасности? Я отдал жизнь мою богу, царю и Отечеству!"
Не успевала парить смерть в громах пушечных! У воинов русских была одна мысль: за нами Москва, мы сражаемся за Москву! Один только раз оглянулись они назад, когда, мысленными очами взирая на блестящие главы храмов московских, осенились крестом на жизнь или на смерть за Москву!
Под тучею смертною юный Павлов меткими выстрелами взорвал на воздух одиннадцать неприятельских ящиков. Генерал Ермолов, свидетель непоколебимого мужества Павлова, обнял его и приветствовал с царскою милостью. А юный герой, он - с приветом Алексея Петровича в четыре часа пополудни при громах и молниях убийственных отошел в вечность-досматривать оттуда конец боя.
Осиротевшая мать юноши, прочитав о нем известие в "Русском вестнике", препроводила к издателю следующее письмо: "Горячими слезами оросила я те страницы, в которых напоминание оживило для меня моего сына! Плачу и теперь. Не величаюсь твердостью духа матерей спартанских. Знаю, чего лишилась и что потеряла. Он произносил имя мое в последние часы жизни своей: не могу его забыть! Но как христианка смиряюсь перед судьбами провидения; а как мать россиянка, и в чрезмерной горести моей нахожу ту отраду, что любезное отечество наше не забудет моего юного, неоцененного сына".
Ни оружие сынов России, ни молитвы и слезы матерей не спасли Москвы. Видели мы вход в нее полков завоевателя, видели пожар московский, видим и горе исполина нашего века. Он просит и перемирия и мира. Лористон, посол его, совещается с Кутузовым, А умный наш вождь, забавляя посла Наполеонова мечтами о мире, ждет вспомогательного войска, высылаемого северною природою, ждет морозов и бурь зимних. Ждет он также с берегов тихого Дона и новых полков.
Морозы и бури зимние впереди, полки донские летят в стан Тарутинский.
И какие полки! Сыны заветной славы донской; двадцать полков, отслуживших по тридцати и по сорок лет. Вся ратная жизнь Дона устремилась с ними с родных пепелищ на новые труды, на бой и смерть. Думают, будто бы Кутузов не знал о походе тех полков. Он знал, но молчал о том, чтобы нечаянность распространила и приятное изумление и новое ободрение духа. Так и сбылось. Появление ветеранов донских было праздником в стане русском. Начальники и рядовые говорили друг другу: "Как не постоять нам за себя, как не прогнать врага? И старики донские поднялись!"
НЕКОТОРЫЕ ПОДРОБНОСТИ О ГЕНЕРАЛЕ ДОХТУРОВЕ
26 августа 1812 года в день достопамятной битвы Бородинской Дохтуров начальствовал сперва серединою войск, а потом левым крылом. Учинясь преемником князя Багратиона, оставившего поле сражения за раною, поддержал он славу его и усугубил сияние своих подвигов. Вскоре по прибытии на левое крыло Дохтуров получил от князя Кутузова записку, чтобы держался до тех пор, пока не будет повеления к отступлению. Оживотворяясь любовью к Отечеству, честью и .долгом, Дохтуров был везде, где была опасность. Ободряя примером своих воинов, он говорил: "За нами Москва, за нами мать русских городов!" Смерть, встречавшая его почти на каждом шагу, умножала рвение и мужество его. Под ним убили одну лошадь, а другую ранили. На грозном поприще смерти провидение охраняет героев в то самое время, когда они, отрекаясь от самих себя, полагают
жизнь свою в жизни и славе Отечества. Дохтуров одиннадцать часов выдержал сильный и необычайный напор французских войск; он мог сказать по всей справедливости: "Я видел своими глазами отступление неприятеля и полагаю Бородинское сражение совершенно выигранным". Это слова Дохтурова. Относя все к другим, он молчал о себе. Скромность была с ним неразлучна.
12 октября 1812 года Дохтуров отмстил Наполеону за пепел Москвы, любезной его сердцу: он первый встретил французов под Малым-Ярославцем, первый вступил с ними в бой; тридцать шесть часов удерживал их от упорных покушений ворваться в полуденные области России. Семь раз штыки русские наносили врагам смерть и поражение, но силы их, непрестанно умножавшиеся, угрожали новою опасностью. При одном отчаянном натиске Дохтуров воскликнул: "Наполеон хочет пробиться, он не успеет, или пройдет по трупу моему". Штыки и груди воинов, одушевленные голосом отца-начальника, удержали стремление врагов до прибытия подкрепления. Малый-Ярославец сделался венцом славы Дохтурова, и грудь его украсилась орденом Святого Георгия второй степени.
В то уже время, когда Дохтуров уклонился с поприща службы, сослуживцы его, сохраняя живое воспоминание о подвигах его под Малым-Ярославцем, препроводили к нему следующее письмо через генерала Капцевича: "Третий корпус, служивший с честью и славой под вашим начальством в знаменитую 1812 года кампанию, подносит чрез меня Вашему высокопревосходительству в знак признательности табакерку с изображением подвига Вашего при Малом-Ярославце и просит принять оную как памятник признательности".
ПУТЕВЫЕ МОИ ЗАПИСКИ С СЕМЕЙСТВОМ 1812 ГОДА.
ГОРБАТОВ
В числе выходцев из Смоленска встретил я в Горбатове и родственников, которые до приезда моего познакомились с семейством моим. Повторяю и здесь, что в переселении тысяча восемьсот двенадцатого года жизнь душевная и возобновлялась и обновлялась. За потерю имуществ и разорение услаждались сердечными свиданиями и напоминаниями о счастливых днях родственных. Тут сердце и мысли вызывали всех и все; в разговорах задушевных быстро улетало время.
Из Горбатова переход полку, состоявшему в запасном войске князя Д. И. Лобанова, назначен был сперва в село Павлове, а потом в город Арзамас.
