Георгий Соломон (Исецкий) - Среди красных вождей том 2
— Позвольте, Исидор Эммануилович, — перебил его поседевший в уголовных делах старик Кальманонович, — но ведь правда то, настоящая правда, о которой вы говорите, на стороне представительства, интересы которого защищает Георгий Александрович, а ненастороне поставщика…
— Да, но это шантаж, а я шантажистом никогда не был и не буду. И я не хочу разорять честного человека… Я буду стоять за правду!..,
— Исидор Эммануилович, — сказал я, — я пропускаю мимо ушей ваши выражения "шантаж" и пр., вы меня не можете оскорбить. Дело не в том. Здесь вопрос не обо мне, а о России, о ее интересах…
— Что?! Интересы России?!… — с пафосом note 63закричал он. — Правда выше всяких интересов, и даже государственных!! И я твердо верю в нее!… Я знаю, что в качестве государственного деятеля этой эпохи, когда мне выпало на долю творить историю, я являюсь историческим лицом… И вот беспристрастная история поддержит меня, она скажет свое беспристрастное слово….
— Ну, Исидор Эммануилович, — перебил его Кальманович, — что нам говорить об истории, это вопрос далекий… Но вот, что верно, это то, что проектируемое вами выступление на суде будет не историей, а скандалом, это вне сомнения, и героем его будете вы…
— В защиту правды я пойду на все!… — мужественно ответил Гуковский.
— Ну, и исполать вам, (ldn-knigi:исполать -междомет. с дательного пад., с греч. «хвала или слава; - ай да молодец, славно, спасибо!», «исполать доблестным!» - из толкового словаря Даля) — сказал старик Кальманович. — А теперь, Георгий Александрович, — обратился он ко мне, — вам решать, пойдете ли вы в виду таких намерений Исидора Эммануиловича на расторжение договора с П., что не обойдется без суда, а, следовательно, сопряжено будет с выступлением Исидора Эммануиловича, в защиту "правды", как он ее понимает… Конечно, показание Исидора Эммануиловича, как лица, заключавшего договор, произведет на суд неблагоприятное для вас впечатление, но я считаю, что вы выиграете дело, ведь сроки то, во всяком случае, пропущены, форс мажор исключен…
— Мое решение неизменно, — ответил я.
— И мое тоже, — поспешил заявить Гуковский. — Суд уж разберется в том, кто из нас прав, вы или я… и кто из нас шантажист, стремящийся разорить несчастного П.
Я не ответил на эту новую глупость человека, боявшегося суда, ибо, как я знал стороной, П. угрожал Гуковскому, что если он не воспрепятствует моему note 64решению аннулировать договор, то он документально докажет, что для получения заказа от Гуковского, он уплатил крупные взятки всем — и Гуковскому, и Эрлангеру, и жене последнего, и его зятю и разным служащим…
И вот, в тот же день вечером, часов около двенадцати, Гуковский пришел ко мне в кабинет и, весь сияя и ликуя, прочел мне копию только что написанного и посланного с курьером нового доноса. Я немного остановлюсь на нем. Все было, как и всегда. Донос был адресован, если не ошибаюсь, Крестинскому с копиями Чичерину, Аванесову и Лежаве.
В этом письме он, жалуясь на меня по поводу моей придирчивости к договорам, моей «бестактности» в отношении "самых честных" поставщиков, говорит следующее: «В своей беспредельной злобе ко мне Соломон не останавливается ни перед чем — ни перед шарлатанским толкованием тех или иных пунктов договора, ни перед нарочитым угнетением самых корректных и достойных поставщиков, аннулируя одну сделку за другой, идя на явные скандалы, роняя высокий престиж уполномоченного РСФСР и вызывая кругом понятное раздражение и озлобление, которое, возможно, отольется даже в бойкот его, о чем мне уже говорили некоторые, весьма серьезные поставщики. Но всего этого Соломону оказалось мало, и он теперь уже не останавливается передявно контрреволюционными шагами. Не довольствуясь советами выписанного им из Москвы кляузника адвоката Левашкевича, человека явно белогвардейского образа мышления и вообще крайне враждебного советскому строю, он обратился к проживающему в Ревеле крайнему контрреволюционеру, известному присяжному поверенному Кальмановичу…».
Он читал мне свое длинное письмо - донос, note 65читал с чувством, с подчеркиваниями, по временам отрываясь от чтения, чтобы посмотреть, какое впечатление оно произведет на меня… Я же спокойно слушал его сиплый голос, которому он старался придать благородный, негодующий тон, слушал его прорывавшиеся сквозь чтение "хи-хи-хи", глядя в его гнойные глаза, полные выражения злобы, слушал… и минутами мне становилось как то холодно - жутко, словно я, переносясь в мою юность, в мои студенческие годы (медик), попал в психиатрическую клинику и присутствую при сценах тихого помешательства… А он читал, и один за другим сыпались гадкие озлобленные доносы, и мне чудилось, что он говорит им, своим "уголовным друзьям", уши которых так широко открыты, "распни его!"… И чувство глубокой гадливости закипало во мне вместе с сознанием моей беспомощности, и мне начинало казаться, что я только простой обреченный кролик, сидящий перед боа - констриктором, который гипнотизирует свою жертву…
— Ну, как вы находите это письмо, хе-хе-хе, — спросил меня Гуковский, окончив чтение и с торжеством глядя на меня своими страшными, обрамленными гнойными, раскрасневшимися веками, глазами. — Увидите, что так вам это не пройдет, хе-хе-хе… Упекут мальчика, упекут… Ведь Крестинский — это, милый мой, сила, хе-хе-хе! Это не кто-нибудь!…
— Вы кончили? — спросил я, ина его утвердительный ответ, хотя это было в моем кабинете, сказал ему: — Простите, у меня масса работы, и я не могу больше терять времени…
— Ага… хе-хе-хе! Не нравится?.. Ну, я пойду, — прибавил он вставая и, с трудом переставляя свои полупарализованные ноги, ушел…
note 66Я остановился более или менее подробно на этом деле с гвоздями, чтобы дать читателю представление о той грязи, в которой приходилось разбираться. Почтенный старик Кальманович еще здравствует, жив и Левашкевич, а следовательно, имеются свидетели. И дел в таком роде было не одно, нет, их было много. Но в этом доносе были инсинуации по адресу беззащитного Левашкевича, почему я, против своего обыкновения, немедленно сообщил о нем Красину, требуя защиты Левашкевича, что Красин и исполнил.
Упомяну еще об одном деле по договору, заключенному Гуковским с неким Иваном Ивановичем Б-м. Он поставлял Гуковскому разные товары и, между прочим, по нескольким договорам также и косы. Поставки эти были тоже очень корявыми, и я занес Б-ва на черную доску, как и многих других поставщиков Гуковского, без рассмотрения отвечая ему "нет" на все его обильные предложения всякого рода товаров. Но вот однажды Б-в обратился ко мне с просьбой принять его по весьма важному делу. Я принял.
— Георгий Александрович, — патетически воскликнул он, — за что вы меня губите?! Ведь я разорен… Я знаю, вы сердитесь за (такую то) поставку кос. Ну, я виноват. Это правда. Действительно, я поставил косы по несуществующе высокой цене… Но, Господи - Боже мой, ведь это дело коммерческое… Я, конечно, был дурак что, когда вы меня вызвали и предлагали покончить дело по хорошему, сбавить цену до нормальной,несогласился…
Дело в том, что была одна поставка кос по ценам, в момент заключения сделки, явно преувеличенным. Я проверил эти цены и оказалось, что они для того момента были процентов на 25 выше рыночных.
note 67Но договор был составлен правильно, партии шли в установленные сроки, качество товаров было среднее, и таким образом, у меня не было основания для аннулирования явно невыгодной сделки, — высокие, преувеличенные цены не могли быть причиной аннулирования, так как договор был подписан Гуковским. Однако, ознакомившись с ним, я вызвал к себе поставщика Б-ва и пытался понизить цены, указывая ему на то, что я, не имея юридических оснований воздействовать на него, должен следовать договору.
—Но, — предупредил я его, — имейте в виду, что, если вы не желаете пойти мне навстречу, понизив цены до уровня реальных рыночных цен момента заключения с вами Исидором Эммануиловичем договора, то вы можете считать, что для вас исключается возможность дальнейшей работы у меня. Так и запомните.
— Помилуйте, — возразил он, — где же это видано, чтобы после драки кулаками махать… Договор подписан, все правильно… А что касается того, что я выторговал у Исидора Эммануиловича хорошие цены ну, так ведь это дело коммерческое…
— Великолепно, — ответил я, — на том и покончим, вы больше у меня не работаете.
— Ну, это мы еще посмотрим, — сказал он. И пошла обычная история: жалобы на мои утеснения Гуковскому, его объяснения со мной, угрозы доносами, чтение копий посланных доносов. А затем настояния Гуковского снять имя Б-ва с черной доски, на что я не обращал внимания…