Лев Вершинин - Преступная история США. Статуя кровавой свободы
И страсти накалялись. 6 марта довольно большая толпа, зарядившись доброй дозой эля и бабахнув куража ради из пушки, под посвист флейт развернула знамена и двинулась в городок Квакертаун, захватила таверны, где квартировали эксперты, и устроила им взбучку. В общем, не сильную, – только одного, самого наглого, стукнули прикладом по спине, да еще пару раз пальнули в воздух, но перепугались «представители правительства» изрядно. А 18 и 25 марта на встречах «делегатов», обсудивших, что следует делать в сложившейся ситуации, требования «немецких графств» были оформлены и в письменном виде, и выглядели эти требования предельно скромно: всего-то убрать из комиссий тех оценщиков, которым население не доверяет, поменяв их на достойных доверия. Естественно, составил сей документ Фрис, сам его, однако, не подписавший, поскольку, полагая такую сдержанность необходимой, лично «оконный налог» категорически не признавал.
Правительство, однако, надменно молчало, петицию никто не то что обсуждать, но даже и принимать не собирался, электорат в ответ закипал все больше, и к началу апреля стало ясно, что ни собрать налог, ни хотя бы провести оценку имущества в «немецких графствах» не получится. Более того, у оценщиков начались серьезные проблемы и в других графствах Пенсильвании, причем там, поскольку «орднунга» не было, «людей правительства» просто били, заставляя подать в отставку. И многие подавали. А кто поупорнее, писали в Филадельфию, требуя принять меры, – однако отряды судебных приставов, приезжавшие брать под арест активистов и восстанавливать порядок, сталкивались с десятикратно превышавшими их числом вооруженными толпами, не дававшими своих в обиду или вызволявшими арестованных из СИЗО. В городке Вифлееме дело вообще дошло до потасовки, и только вмешательство спешно примчавшегося Фриса спасло гостей из Филадельфии от расправы. После чего, 5 апреля, – по приказу лично президента Адамса, – в «мятежных» округах был объявлен режим АТО, и за дело взялась армия, быстро рассеявшая толпы протестующих. Оценщики наконец получили возможность оценивать, а самые засветившиеся активисты и лидеры, включая, разумеется, и Фриса, оказались за решеткой.
Самый справедливый суд в мире
Со следствием не мешкали. Уже 11 апреля 1799 года начался суд, и вступительная речь председателя – Джеймса Иределла, одного из лучших юристов США, – изумила всех. Многословно и цветисто восхвалив «настоящую свободу», царящую в Штатах, златоуст сперва растер в порошок Францию, где «идеалы свободы грубо искажены», затем призвал присяжных к «бдительности, бдительности и еще раз бдительности» и, подчеркнув, что любой иностранец «является источником угрозы, если не доказал обратного», подвел черту: Конгресс в такое время не обязан считаться с законами – вернее, вправе принимать любые законы, – а его действия могут быть поставлены под сомнение только врагами, с которыми следует расправляться жесточайшим образом, иначе «законная власть рухнет». После чего стало ясно: арестованным шьют не участие в массовых беспорядках, что, в принципе, имело место, и даже не «по предварительному сговору», чему тоже имелись доказательства, но конкретную «политику» по статье «шпионаж и государственная измена», а это уже подразумевало длинные сроки и виселицу для «зачинщиков». То есть сценарий процесса, включая будущий приговор, то есть указание расправиться с буйными плебеями в пример всем прочим, чтобы никому впредь неповадно было, был написан заранее, в самых верхах.
В сущности, обвинению предстояло натянуть сову на глобус, ибо никаких доказательств чего-то большего, нежели «массовые беспорядки», не было. Кроме разве что «французских» (трехцветных) кокард, украшавших шляпы некоторых протестантов, все было чище чистого. Например, «крамольный» протокол февральского совещания куда-то делся (его нашли только лет двадцать спустя), да и трупов или хотя бы покалеченных в ходе «мятежа» не случилось (сами же оценщики под присягой подтвердили, кто крику было много, но рукоприкладства практически не случалось). Что же касается лично Фриса, то в ходе перекрестного допроса выяснилось, что именно он убеждал толпу успокоиться, не брать в руки оружия, и более того, помогал оценщикам убраться подобру-поздорову. Исходя из чего, защита и настаивала на том, что диссиденты всего лишь стремились заявить о своем недовольстве законом и добиться назначения других оценщиков, которым они доверяли, а большинство осложнений случилось просто из-за незнания подзащитными английского, а оценщиками – немецкого.
Но тщетно. Ни квалификация адвокатов, ни их красноречие не могли отменить тот факт, что суд решал вполне конкретную задачу, а потому все действия диссидентов (их называли исключительно «мятежниками») – угрозы оценщикам, «походы» на Квакертаун и Вифлеем, требования к судебным исполнителям убираться восвояси – рассматривались в максимально сгущенных тонах. «Явным признаком измены» власти объявили даже разговоры о предвзятости обвинения, пригрозив вводом войск и огнем на поражение по «сборищам более пяти мужчин», – и в итоге вердикт жюри присяжных оказался вполне предсказуемым: «Да, виновен, снисхождения не заслуживает», так что 14 мая, в день оглашения приговора, никто не сомневался в том, что Фрису, и не только ему, отвесят «вышку». Однако накануне защите удалось раздобыть доказательства личной неприязни двух заседателей к подсудимым, а пренебречь этим нюансом, не рискуя вовсе уж потерять лицо, власти не могли. И дело пошло по новому кругу, уже не в Филадельфии, а в тихом Норристаунке, где начальник тюрьмы, жалевший подсудимых, взял за правило выпускать их по утрам на подработки, под честное слово, которое никто, даже те, кому светила петля, и не подумал нарушить.
Делу венец
11 сентября пошло по второму кругу. Поначалу с определенной тенденцией к смягчению, не потому, что доказательств измены не было (это мало кого волновало), а просто за скандальный повод уцепились оппоненты президента Адамса и «хозяев жизни» – демократы-либералы Томаса Джефферсона, – и резонанс решили как-то смягчить. Единственное, что теперь требовали от Фриса и «немцев», это признать введение «оконного налога» законным, а себя виновными, и дать обязательство не требовать возвращения денег на том основании, что войны с Францией так и не случилось. Однако от такого приличного предложения подсудимые категорически отказались, и в конце концов, – еще раз повторю, при полном отсутствии улик (в связи с чем 20 подсудимых были оправданы вчистую, а пятеро, признанные «участниками сговора», получили небольшие сроки), – Джона Фриса и двух его соратников все же приговорили к повешению. А судья Томас Чейз, сочтя необходимым объяснить изумленным людям причину столь сурового решения, официально заявил, что «Лица, позволяющие себе громко и неприлично осуждать самое лучшее, самое мягкое правительство в мире, высказывая сомнения в законности его решений, должны пострадать в пример всем остальным».
Впрочем, 21 мая 1800 года, за три дня до приведения приговора в исполнение, президент Адамс подписал помилование и амнистию всем приговоренным, пояснив, что «проучить этих мелких людей было бы полезно, однако не следует сдавать козырь на руки большим людям», то есть Джефферсону. Что было, в общем, здраво, но нисколько не помогло: немецко-голландские общины Новой Англии беспредела не простили, и федералисты проиграли выборы с позором: м-р Адамс оказался даже не на втором месте. Новое же руководство, встав у руля, провело через Конгресс закон о недопущении впредь введения центральными властями «чрезвычайных» налогов без консультаций с властями штатов.
В общем, как ни парадоксально, «диссиденты» немножко победили. На долгие шесть десятилетий, аж до начала Гражданской войны, претензии федерального центра на исполнение любого его каприза были пресечены, и «маленькие люди» Пенсильвании оценили это по достоинству: оставшиеся 18 лет жизни Джон Фрис прожил в почете и уважении, как подобает народному герою. Вот только добиться возвращения народу незаконно отобранных денег ему так и не удалось, – хотя судился с правительством, что называется, до самыя смерти. У других, тоже требовавших реституции незаконно отобранного – плантаторов и бизнесменов, – высудить компенсации как-то получилось, а вот обитатели «немецких графств» так и остались на бобах. И когда Джон Фрис скончался, не то чтобы вовсе в нищете, но близко к тому, выяснилось, что многолетнюю тяжбу он вел на свои деньги, заложив все, что имел.
Глава 6. Арифметические большевики
А теперь, дорогие друзья, давайте скажем себе, что все описанное можно списать на издержки роста. Типа, «молодая демократия» утрясала прорехи, не сразу строилась и шероховатости были неизбежны. Зато потом… Вот, стало быть, и посмотрим, что потом. Героическую трагедию мы уже видели, трагифарс тоже, стало быть, нет причин не посетить и театр легкого абсурда…
