Светлана Плетнева - КОЧЕВНИКИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ поиски исторических закономерностей
Керамика второй группы — парадная лощеная посуда встречается на стойбищах в значительно меньшем количестве. Объясняется это просто — посуда эта лучшего качества, разбить ее не так легко, к тому же ее по возможности берегли, так как она была сравнительно дорогая. Обломки сосудов этой группы керамики попадаются даже на стойбищах, расположенных в поймах. Очевидно, в первое время эту посуду вывозили из тех центров, где ее производство было давно освоено. Такие центры находились в тот период па Северном Кавказе — в собственно Хазарии, у алан Центрального и Западного Предкавказья. Качество ее, крепость стенок позволяют предполагать как длительные сроки пользования, так и долгие и длинные перевозки. Видимо, только на третьей стадии развития производство ее было освоено и в донских степях.
Третья группа керамики — тарная в течение всего периода второй стадии кочевания была экспортной. Это характерные византийские и крымские амфоры, привозимые кочевниками в степи вместе с содержимым—виноградным вином. Производство их было освоено, когда эти сосуды стали необходимы населению нижнего Дона — на третьей стадии (оседлое население, занявшееся вино-градорством, нуждалось в сосудах для вина) [101].
Весьма существенной группой керамики являлась также лепная посуда — яйцевидные или слегка приземистые горшки. Они были основной кухонной посудой на пойменных стойбищах, большое количество их попадается и на надпойменных поселениях, в том числе и третьей стадии развития кочевничества. Естественно, что чем большее распространение получала гончарная посуда, тем меньше на поселениях использовались лепные горшки. Изготовлялись лепные горшки непосредственно женщинами-хозяйками для собственного потребления. Чрезвычайно интересен тот факт, что горшки таких пропорций (округло-бокие, яйцевидные), сделанные из рыхловатого теста с примесью растительных остатков (травы?) и нередко заглаженные пучком травы, встречаются на всей территории евразийских степей в гуннских, сарматских, средневековых памятниках. Различия их очень незначительны: в основном они заключаются в наличии или отсутствии орнаментации па венчиках и тулове сосудов. Это несомненно свидетельствует об известной преемственности, о единых, очень глубоких общих культурных и даже духовных традициях, которые сохранились и находили материальное воплощение в этом массовом и общеупотребительном материале, который был в руках самой консервативной части общества — женщин, носительниц древнейших верований и традиций. Характерно, что пропорции именно этой группы посуды легли в основу круговых кухонных горшков[102] .
Наконец, на надпойменных поселениях вслед за изготовлением гончарных горшков мастерицы и мастера стали делать так называемые котлы с внутренними ушками. Это по существу обычные горшки, иногда более низкие и еще реже — с круглым дном. На венчике или шейке с внутренней стороны примазывались довольно массивные выступы с двумя отверстиями (очковидные). Сквозь отверстия продевался ремень для подвешивания такого сосуда над пламенем очага. Этот тип посуды у кочевников появлялся на стойбищах, как правило там, где намечались тенденции к оседанию. На поселениях тех этнических групп, где еще не был освоен гончарный круг, их делали подобными лепным горшкам, а на болгарских — гончарным, с линейным орнаментом по всему тулову[103]. Кочевники готовили пищу па кострах или открытых очагах, и поэтому подвешивающиеся сосуды-котлы были им абсолютно необходимы. Обычно они были металлические (бронзовые или железные, литые, кованые, клепанные из нескольких листов). Подвешивались они на крупнозвеньевых цепях[104]. Видимо, это были довольно дорогие сосуды, недаром они не только играли практическую роль в быту, но и были символами единства аила, рода и пр. Оставшиеся на поселениях бедняки вряд ли могли пользоваться этой дорогостоящей посудой. Поэтому и был изобретен для нее глиняный дешевый «заменитель». До тех пор, пока в жилищах преобладающим типом отопительного устройства оставался открытый очаг, такие котлы были, вероятно, необходимой принадлежностью каждой семьи. Возможно даже, что и они, подобно металлическим, в бедняцкой семье служили наряду с очагом символом единения семьи или символом «главенства» — пользовались ими только главы семей. Последнее предположение подтверждается как будто тем, что на поселениях котлов с внутренними ушками немного, хотя очаги были в каждой юрте, в каждой полуземлянке.
Так складывался характерный для болгар Хазарского каганата керамический комплекс. Мы специально подробно остановились на этом частном вопросе для того, чтобы на конкретном примере, на массовом материале продемонстрировать начало формирования культуры внутри кочевой этнической общности. Отчетливо выявляется при этом синкретичность новой культуры: древние традиции (формы горшков) переплетаются с заимствованиями в первую очередь от непосредственных соседей. Сначала кочевники привозили в степи обмененные или захваченные сосуды (лощеные, амфоры), затем осваивали гончарный круг и новый ассортимент сосудов. Характерная для римской и византийской посуды орнаментация — линейный узор — была принесена в степь вместе с гончарным кругом, на котором особенно легко было наносить на сосуд линейный орнамент. Параллельно с освоением круга и производства рождались и необходимые только для кочевников новые формы керамики (котлы).
Логично предположить, что те же явления, выявляющиеся с большей или меньшей четкостью, можно проследить и на других категориях вещей и в других общностях, на других территориях. Нам представляется, что таков был общий ход сложения культуры оседающих кочевников в целом.
Наиболее выразительным и освещенным письменными и археологическими источниками примером перерастания первой формы кочевания во вторую представляют собой в восточноевропейских степях половцы[105].
Мы уже говорили, что пришедшие в южнорусские степи половцы в первые пятьдесят лет, как и печенеги, вели таборное кочевание. Однако печенеги так и не смогли, очевидно, перейти на вторую стадию кочевания или во всяком случае находились в начале первого этапа этой стадии, почти неразличимого по источникам от таборной стадии. Половцы прошли полностью через оба периода, как через полукочевой, так и через полуоседлый.
Переход ко второй стадии знаменуется ограничением территорий кочевания и четким определением границ кочевок. Этот процесс у половцев, как уже говорилось в первой главе, начался довольно быстро после завоевания южнорусской степи — примерно в конце XI в. Это выявляется прежде всего благодаря данным русских летописей. На протяжении всего XI в. русские князья ни разу не смогли ударить по кочевникам в степи — на их территории. Разгром печенегов и торков произошел благодаря тому, что сами кочевники подступили (подкочевали) к границам Руси, к русским городам для войны и были там уничтожены. Половцы же первое время вообще отказывались от столкновений с Русью, и в 1055 г. хан Блуш постарался даже заключить мир с русскими князьями. Однако уже через два года быстро набиравшие силы половцы нарушили мир и началась, как писал летописец, «от половец... рать беспрестани». В основе отношений половцев с Русью в XI в. лежали постоянные и ожесточенные военные действия, заключавшиеся в ежегодных набегах на русские земли, грабежах, угоне пленных. Летопись пестрит описаниями результатов этих набегов. Под 1092 г. летописец говорит: «рать велика бяше от половец отовсюду», а в следующем году он рассказывает о взятии Тор-ческа на Роси: «половце же, приемыне град, запалиша огнем, и людие разделиша и ведоша я оу веже к сердо-болям своим и сродникам своим»[106]. В этом сообщении существенно то, что после взятия и разрушения города половцы вовсе не оставались на захваченной земле, а, забрав полон, уходили в свои степи. Так поступали они всегда, даже в случае больших удач, когда доходили до Киева (1096 г.) и Переславля (1096, 1107, 1110, 1167, 1179, 1185 гг.).
Несмотря на несомненную силу молодого русского государства, русские не отвечали им тем же, хотя и успешно в целом отбивались от набегов и сохраняли прежние южную и юго-восточную границы. Объясняется это только тем, что подвижные степняки были неуловимы — вежи на колесах отходили в глубь степей, стада отгонялись при первых тревожных сообщениях о намерениях русских выйти в поход.
Первые походы в степь были организованы только в начале XII в. Очевидно, к этому времени степь была уже поделена на отдельные кочевья, а вежи с колес перебазировались на землю — появились более или менее постоянные зимники и летники, постоянные кочевые маршруты. Получившие относительную оседлость половцы стали наконец уязвимыми для своих грозных соседей.
