Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке
С каждой телеграммой работали два криптографа. У них имелись уже готовые коды, и после расшифровки перехваченной депеши они заносили результаты своей работы в особую книгу. Книга передавалась в следующую комнату, в которой полученная информация сортировалась по темам. Если в шифротелеграмме затрагивались два-три разных вопроса, то из неё делались две-три разные выписки. Один экземпляр выписок хранился здесь же, второй посылался министру иностранных дел.
В третьей комнате располагались перлюстраторы, у них тоже была пневматическая связь с главным почтамтом, так что с изобретением пневматики надобность в специальных курьерах, к счастью, отпадала. Получив безлично нужное письмо, перлюстраторы немедленно вскрывали постпакет, фотографировали или списывали текст вложения, переводили его на русский язык и направляли в соседний кабинет дешифровалыцикам. Постпакет закрывали, заклеивали, опечатывали подделанной печатью и по пневматической трубе отправляли его обратно на главпочтамт. Работа была поставлена буквально на поток.
«Чёрные кабинеты» существовали везде, но нигде это подразделение так чисто и аккуратно не работало, как в Петербурге, вспоминал один из асов перлюстрации С. Майский. Он же писал, что немецкие и австрийские перлюстраторы работали очень грубо — в секретном деле немецкая аккуратность почему-то не подтверждалась. Вскрытые русскими перлюстраторами письма не носили на себе никаких следов этого злоупотребления. Даже опытный перлюстратор не мог иногда обнаружить факт вскрытия того или иного письма. Никакие ухищрения отправителя — царапины на печати, заделка в сургуч волоска, нитки или клочка бумажки — не гарантировали письмо от искусного вторжения сотрудника «чёрного кабинета». Просто на перлюстрацию «хитрого» письма требовалось чуть больше времени.
Граф Ламздорф в своём дневнике описывает случай, когда о возможной перлюстрации своей корреспонденции стал догадываться германский посол в Петербурге. Причиной этого послужила излишняя болтовня министра Лобанова-Ростовского — частый порок русских высокопоставленных лиц. В беседе с одним иностранным дипломатом министр повёл речь о том, что явно не могло быть известным из официальных источников. Собеседник министра сообщил об этом немцу, а тот известил Берлин и потребовал для своей переписки новый шифр. Всё это в конечном итоге стало известно сотрудникам «чёрного кабинета», и чиновник секретной экспедиции Сабанин был вынужден сделать Лобанову деликатный реприманд[18], который князь ловко переадресовал вице-директору канцелярии Вакселю, порекомендовав ему «высокую осмотрительность при обращении с секретными документами». Как говорится, с больной головы на здоровую!
Сохранились документы, позволяющие нам судить о характере кипучей деятельности секретной экспедиции канцелярии МИД России в начале XIX века. Управляющий 1-й экспедицией А. А. Жерве 8 марта 1812 года писал главному «цифирному» специалисту X. И. Миллеру
«Г. Канцлеру (то есть Румянцеву. — Б. Г.) угодно, чтобы Вы, милостивый государь мой, Христиан Иванович, немедленно занялись составлением двух совершенно полных лексиконов как для шифрования, равно и для дешифрования на российском и французском языках, и чтобы Вы снеслись по сему предмету с Александром Фёдоровичем Крейдеманом, стараясь соединёнными силами привести работу сию к скорейшему и успешному окончанию».
В этот период лексиконы или словари для шифрования и дешифрования (цифирь) уже изготавливались типографским способом.
После изготовления «цифири», то есть кода, составлялась докладная записка примерно следующего содержания:
«В Государственную коллегию иностранных дел
От нижеподписавшегося покорнейшее доношение.
Составив по приказанию сей Коллегии новую генеральную цифирь на российском и французском языках, ею одобренную, и отобрав цены за изготовление передвижных машин, равно и за напечатание наборных и разборных таблиц и за бумагу, имею честь представить о том подробную записку, прося покорнейше помянутую Коллегию благоволить на сей расход определить сумму.
Коллежский советник Христиан Миллер.
Октябрь дня 3-го 1804 года».
В прилагаемой записке указывалась смета расходов:
«За машины:
За 15 машин с двойными передвижными дощечками по 125 рублей, за пару — 1875 рублей.
Типографщику:
за набор разборных таблиц для российской цифири с напечатанием по 20 рублей, за таблицу — 40 рублей;
за набор двух разборных таблиц для французской цифири с напечатанием по 20 рублей, за таблицу — 40 рублей;
за набор одного листа и напечатание чисел и букв, принадлежащих к разборным таблицам обеих сих цифирей — 10 рублей;
за набор 112 ½ страниц российской наборной азбуки и напечатание по 30 рублей за страницу, а за все 112 ½ страниц — 3375 рублей;
за набор 122 ½ страниц французской наборной азбуки и напечатание по 30 рублей за страницу, а за все 122 ½ страницы — 3675 рублей.
Бумаги.
Александрийской 83 листа по 2 рубля 50 копеек каждая — 207 рублей 50 копеек.
Итого 9222 рубля 50 копеек.
Коллежский советник Христиан Миллер».
В это время в Министерстве иностранных дел действовал так называемый Цифирный комитет, в который входили наиболее опытные и квалифицированные криптографы. Коллективными усилиями чужие коды было легче «форсировать». Комитет занимался анализом и введением новых систем шифров, контролировал их правильное использование и хранение, выводил из употребления устаревшие или скомпрометированные шифры, составлял заключения и докладные по «цифирным» вопросам как руководству МВД, так и императору Александру I.
Надзор за цифирной службой МВД всю первую половину XIX века осуществлял лично министр и канцлер К. В. Нессельроде. Наши криптографы внесли огромный вклад в победу русской армии над наполеоновской, потому что им удалось расшифровать используемый Наполеоном для общения со своими маршалами код, и русское командование могло читать все или почти все его депеши.
После войны Александр I имел беседу с командующим одним из французских корпусов маршалом Ж. Э. Ж. Макдональдом (1765–1840) и сказал ему, что «мы всегда знали намерения вашего императора из его же собственных депеш».
— Я считаю очень странным, что Вы смогли их прочесть, — удивился француз, — кто-нибудь, наверное, выдал вам ключ?
— Отнюдь нет! — заверил его русский император. — Даю Вам честное слово, что ничего подобного не имело места. Мы просто дешифровали их.
Секретными экспедициями при Нессельроде заведовали П. Л. Шиллинг фон Канштадт (шифры и литография), X. А. Бек (дешифрование) и Н. С. Лаваль (перлюстрация). Учебным заведением иностранных языков заведовал Ф. П. Аделунг. Перепиской по политическим вопросам ведали два барона: по делам Востока — Ф. Бруннов, будущий посол в Англии, а по делам Запада — П. Л. Шиллинг. Говоря современным языком, бароны пользовались допуском № 1, то есть им доверялись все важные государственные секреты.
Как уже упоминалось ранее, в 1828 году секретные экспедиции канцелярии были преобразованы в департаменты внешних сношений, а в 1846 году — в особую канцелярию министерства, в которой стала сосредоточиваться вся политическая переписка МИД со своими загранучреждениями.
Постоянный рост шифрообмена потребовал поиска способов быстрого размножения шифродокументов, и такой способ был найден упомянутым выше Павлом Львовичем Шиллингом фон Канштадтом, выдающимся учёным и изобретателем. Он родился в Ревеле (Таллин) в 1786 году в семье командира Низовского мушкетёрского полка, окончил Первый кадетский корпус в Петербурге, служил в чине поручика в Генштабе русской армии, затем по семейным обстоятельствам оставил военную службу и перевёлся в Министерство иностранных дел и работал переводчиком русской миссии в Мюнхене. Будучи патриотично настроенным и преданным России, он во время Отечественной войны 1812–1814 годов возвратился в армию и в качестве штаб-ротмистра воевал в составе 3-го Сумского полка, получил награды за храбрость в боях. После войны он снова вернулся в систему МИД и обратил на себя внимание К. В. Нессельроде. По его поручению отправился в Баварию и изучил там изобретённый А. Зенефельдером способ литографирования. В 1817 году он установил в Министерстве иностранных дел литографию и был назначен её управляющим. В 1832 году цифирная часть МИД преобразовалась в экспедицию, и П. Л. Шиллинг стал её заведующим.
Шиллинг был страстным любителем и знатоком восточной культуры и скоро завоевал всеобщее признание как наилучший в мире литограф китайских рукописей. Он становится близким другом А. С. Пушкина, который в альбоме Е. Н. Ушаковой оставил его карандашный портрет. В отзывах современников этот выдающийся русский криптограф и литограф, а также востоковед, этнограф, электротехник (изобретатель электрической мины и электромагнитного телеграфного аппарата) и коллекционер остался как умный учёный, необычайно толстый человек, весельчак, отличный говорун, игравший в шахматы две партии одновременно, не глядя на шахматные доски, и побеждавший обоих противников в один момент.
