Николай Григорьев - Бронепоезд Гандзя
И вдруг он закашлялся, весь подался вперед, словно кто толкнул его в спину. Лицо его мгновенно изменилось, в глазах появился испуг. Щеки пошли багровыми пятнами, а из груди вырвался хриплый бухающий лай.
У меня у самого от этого кашля перехватило дыхание.
Смазчик замахал руками и бессильно повалился на правило...
Что такое? Что с ним?
- Воды, ребята! - крикнул я. - Дайте же ему воды! Он задохнется!
- Что же, для него поезд останавливать, что ли? - нахмурился матрос. К тендеру с котелком бежать?
Он сгреб смазчика за шиворот и приподнял:
- Ну? Очухался?
Смазчик виновато взглянул на матроса и дрожащей рукой обтер струйку крови в углу рта.
Кровь! Теперь я понял, какой это кашель...
Смазчик уже оправился, и матрос задал ему трепку.
- Башку-то имеешь или нет? - говорил он гневно. - Что же ты хорохоришься, босиком ходишь, если ты грудью больной? Скажите какой кавалер - обязательно к лафету. Мамки нет доглядеть? Вот надо под ребра тумаков, будет тебе тут мамка!
Смазчик, сев на пол, торопливо натягивал сапоги и только сконфуженно поглядывал в сторону троих артиллеристов, стоявших впереди у орудия.
Но те делали вид, что ничего не слышат и не замечают. Только парень в розовой рубахе развесил было уши, как на ярмарке, но железнодорожник-замковый так шикнул на него, что тот сразу отпрыгнул к своим снарядам.
Смазчик обулся и встал на свое место.
Я подошел к нему и взял его за руку.
- Васюк, - говорю, - ты бы отдохнул. Пусти-ка меня поработать!
Но он уцепился за правило, как кошка за мышь, которая ускользает.
- Э, нет, брат! Теперь я четвертый номер гаубичного расчета. А ты уж, знаешь ли, подавайся к своему динамиту...
Смазчик сердито взглянул на меня и вдруг фыркнул и рассмеялся. Глядя на него, засмеялся и матрос, и я сам не удержался. Перед нами опять был прежний беззаботный смазчик.
- Ладно уж, - сказал Васюк миролюбиво, - так и быть, дам и тебе постоять. Только в другой раз.
Наш поезд все продвигался вперед. Шли самым тихим ходом. Было слышно, как колеса растирали попадавшие на рельсы камешки. Под вагоном что-то уныло скрипело и побрякивало. Во все стороны расползался жидкий дымок паровоза...
- Эгей, машина! - крикнул каменотес, оборачиваясь, и потянулся за рупором. - Крути швидче! - прогремел он в рупор. - А то бряк да бряк... добавил он и поглядел на всех нас, как бы ожидая одобрения.
- И верно, что это там Федор Федорович?.. - нетерпеливо отозвался рослый железнодорожник-замковый. - Словно молоко везет на сыроварню.
Матрос поглядел по сторонам:
- Холмы да холмы, хоть бы уж на ровное место, что ли, выехать... Ищи тут ее, батарею!
- А вон слышишь, она стукает? - сказал смазчик, схватив матроса за рукав.
- Тс... - вдруг зашипел каменотес и показал нам свой дюжий кулак, тихо!
Приседая на каждом шагу, он прокрался к борту.
- Вон они, собачьи дети! - сказал он, быстро обернувшись.
Все бросились к борту.
- Где? Где? Где ты видишь?
- Да вон же! - Каменотес ткнул рукой по направлению к горизонту. - Вон где заховались!
И вдруг на самом горизонте в тени леса мы увидели бойкую игру огней. Раз-раз-раз - мигали огоньки. Потом перерыв, опять - раз-раз-раз, и опять раз-раз-раз...
- Да это ж полная батарея, ребята! - быстро проговорил матрос и сгоряча стукнул меня под ребро. - Это они, гады, беглым огнем по Проскурову бьют... А ну-ка ударим и мы по ним!
Матрос и смазчик, оба навалившись на правило, начали поворачивать лафет. Конец лафета медленно поехал по укрепленному на полу бревну, как по рельсу.
- Гляди, отец, в очко, - кряхтел матрос. - Ладно так? Или еще двигать?
Каменотес пятился к пушке и, не спуская глаз с черневшего леса, бормотал, перебирая пальцами:
- Пять, да пять, да пять - пятнадцать делений. Да еще пять да пять... двадцать пять... Да помножить на три...
Он прильнул к прицелу и стал что-то подвертывать, приговаривая:
- Двадцать пять на три, двадцать пять на три...
Левую руку он отставил назад и, помахивая ладонью, показывал матросу, насколько еще надо подвинуть конец лафета.
- Досыть, довольно! - проговорил наконец каменотес и быстро убрал руку.
- Есть досыть! - гаркнул матрос. - Да ты сам-то шевелись, батька! Гляди, уже...
Тут над самым поездом с резким свистом лопнула шрапнель, и по вагону, точно помелом, хватило пулями. Матрос подпрыгнул и закружился, ощупывая свои бока.
- Не замочило? - крикнул он нам. - Я-то цел!
- Орудия... - протяжно скомандовал сам себе каменотес. - По батарее противника. Прицел семьдесят пять... - Он махнул замковому, и тот, стукнув по рукоятке, открыл затвор.
- Снаряд! - гаркнул каменотес.
Племянник мигом сдернул брезент со снарядов, ухватил блестящую стальную штуку и, кряхтя, свалил на лоток. С лотка он кулаками пропихнул снаряд в камеру орудия.
- Заряд! - крикнул каменотес.
На этот раз с места сорвался матрос. Он выхватил из-под другого брезента медную гильзу размером с кастрюлю и тоже подал в камеру. Гильза была набита шелковыми пакетиками бездымного пороха.
Щелкнул, закрывшись, замок... Каменотес рванул за шнур.
И вдруг меня разом ослепило и словно лопатой ударило по уху... Что за черт! Вижу матроса, который опять тащит гильзу, вижу каменотеса у пушки, а ничего не слышу. В ушах звон, пение какое-то, и голова словно не своя, словно с места сошла. Опомнившись, я стал прочищать пальцами уши...
- Недолет!
Это было первое слово, которое я наконец услышал. Выкрикнул его каменотес. Он опять стоял у прицела, подкручивая свои винты.
- Орудия... прицел восемьдесят пять... по батарее!
И тут без перерыва пошла работа. Племянник подтаскивал к орудию снаряд за снарядом. Розовая его рубаха сразу взмокла и на спине и на груди. Еще бы: ведь в каждой этой стальной чушке два с половиной пуда весу - покидай-ка их на лоток!
Все работали как черти, и каменотес только поспевал браться за шнур. Он дергал его наотмашь, приседая на одну ногу, словно траву косил.
А матрос то подбегал к гаубице с гильзой, то отскакивал назад и выравнивал правило.
Я глядел на лихую работу артиллеристов. Теперь даже нельзя было сказать, кто из них действует лучше: все десять рук соединились в одном яростном усилии - одолеть батарею врага! А бородач... каков бородач! Разве мы справились бы без такого человека?
Однако что же я сам - зритель, что ли?
Спохватившись, я бросился помогать артиллеристам, заменил матроса у правила - и работа пошла еще спорее. То и дело перед глазами, как молния, взблескивало пламя, и мне казалось, что оно всякий раз обдувает меня словно горячим ветром. От беспрерывных ударов гаубицы все звенело и грохотало кругом. Вагон сотрясался, как под огромным молотом. При каждом выстреле ствол орудия резко откатывался назад - и было похоже, что гаубица, сама пугаясь грозного своего рева, прячет голову в плечи.
С бульканьем и шелестом неслись наши снаряды по воздуху, и следом на горизонте вдруг вырастали как бы кусты невиданной породы - огромные, чернокурчавые, с огненными стволами. Но они держались только мгновение. Это были наши разрывы. Дым от разрывов валился набок, застилал лес и неприятельскую батарею.
Батарея отвечала и временами переносила с города на нас свой беглый огонь. Но мы сразу отходили с поездом назад или проскакивали через зону огня вперед; каменотес заново подсчитывал прицел, и гаубица продолжала реветь неистовым своим голосом.
Не знаю, сколько времени длилась эта яростная схватка... Только вдруг каменотес вскинул руку и повернулся к нам: "Отбой!" Разгоряченные бойцы не сразу даже поняли сигнал. Все по-прежнему тащили к орудию снаряды, заряды...
- Отбой! - крикнул каменотес в рупор, и только тут бойцы, словно вдруг очнувшись, отошли, тяжело дыша, от орудия.
- Нема батареи, - медленно проговорил каменотес в тишине.
- Сбили? Да неужто?
Матрос бросился глядеть в стеклышко прицела.
- Ах ты окаянная сила... И верно - не видать! Неужто сбили?
Каменотес развел руками:
- Может, и порешила их наша орудия, а может, они, собачьи дети, позицию сменили...
Мы все бросились где попало устраивать наблюдательные посты: кто влез на штабель со снарядами, кто на груду опорожненных ящиков, кто на борт. Смазчик вскарабкался выше всех - на колесо орудия.
Глядели мы, глядели в то место, где несколько минут перед этим мигали злобные огоньки, - и фуражками заслонялись от солнца, и наставляли подзорные трубы из кулаков... Нет больше огней, пропала батарея!
- Ну, братва, - сказал матрос, оторвавшись наконец от прицела. Он громко прокашлялся. - Кажись, товарищи, в этот раз мы потрудились не напрасно. Белым гадам...
Но не успел он договорить, как перед самым бронепоездом грохнул, раскрошив шпалу, снаряд. Рванул поблизости другой снаряд, третий. Повалился, качаясь на проводах, телеграфный столб...
- Ушли, дьяволы! Тьфу! - закончил матрос свою поздравительную речь и махнул рукой. - Наводчик тоже, стрелок... - огрызнулся он на каменотеса. Давай рупор!
