Коллектив авторов - Новейшая история стран Азии и Африки. XX век. 1900–1945. Часть 1
В большинстве стран Востока в начале XX в. доминировали социальные слои и классы-сословия докапиталистического (а кое-где и дофеодального) типа. Крупные феодалы, сдававшие землю крестьянам в кабальную аренду, были еще сильны и занимали самую верхушку социальной пирамиды. Всего в руках феодалов находилось от 60 % до 90 % всех пахотных земель (до 70 % в Бирме, до 80 % в Индии, до 90 % в Ираке). Некоторые из них владели сотнями и тысячами гектаров. Но более многочисленны были средние и мелкие помещики, скорее, полуфеодального типа, которые наряду с использованием допотопных методов феодальной эксплуатации применяли также (или начинали это делать) капиталистические методы хозяйствован и я, нанимали рабочую силу и закупали новую технику. Однако преобладал среди землевладельцев любого уровня помещик-абсентеист, обычно проживавший в городе и не занимавшийся хозяйством. Нередко такие абсентеисты даже не принадлежали к родовитой знати, а представляли собой чиновников, офицеров, городское купечество. Они, как и наиболее зажиточные крестьяне, не гнушались прибегать к самым жестким способам феодальной эксплуатации, при которых непосредственному производителю доставалось от 1/5 до 1/10 выращенного им урожая. Социальный антагонизм при этом особенно усугублялся, если помещик принадлежал к другому этносу, конфессии (например, на Ближнем Востоке) или касте (особенно в странах Индостана), нежели угнетаемый им крестьянин.
В то же время реальные социальные противоречия нередко вуалировались принадлежностью помещиков, крестьян-арендаторов и даже батраков к одной общине или касте, к одному племени или клану. В этих случаях коллективная этноконфессиональная и иная патриархально-общинная психология часто доминировала и обычно усложняла и деформировала направление социальных интересов. В условиях господства в деревне и частично в городе многообразного комплекса добуржуазных социальных связей (вплоть до связей патрон – клиент и господин – вольноотпущенник) развитие капитализма обычно носило ограниченный, анклавный характер, не захватывало всего социального пространства той или иной страны.
Восточная деревня в первой половине XX в.
Подавляющее большинство населения Востока (до 70–80 %) вплоть до середины XX в. составляло крестьянство. Однако оно не было единым и фактически распадалось на множество социальных групп и категорий. Формально большинство крестьян входило в сельские общины, сохранявшие во многих случаях не только социоисторическое, но и хозяйственное значение (особенно в районах преобладания натурально-патриархального хозяйства в Юго-Восточной, Южной и Юго-Западной Азии). Вне общин обычно оказывались либо полностью деклассированные люмпены, либо традиционно отвергаемые представители низших каст и «неприкасаемых» (в странах Индостана). Обычно же связи с общиной (как кровно-родственной, так и соседской) сохраняли даже ушедшие в город мигранты, количество которых постоянно возрастало, а с деревней – слабели. Впрочем, в городах (а еще чаще – за границей, куда устремились с начала XX в. многие жители Востока) мигранты из одних и тех же мест обычно воспроизводили свою общину в виде землячеств, совместных предприятий, рабочих ассоциаций и т. п. Нередко городские предприниматели старались нанимать работников из числа своих земляков, соплеменников или родственников, а часть прибылей переводили на финансирование нужд своей деревни или общины. Это обеспечивало им поддержку общины в тяжелые времена кризиса, конкуренции или преследований. Крестьянские движения, восстания и бунты были характерны для всей первой трети XX в. Но они, как правило, были не столько специфически крестьянскими, сколько выступлениями этноконфессионального и политического характера, опиравшимися на крестьянство (при учете ряда его требований), но руководствовавшимися иными целями и при господстве иных сил. Таковы были национально-освободительные восстания 1918–1927 гг. на Ближнем Востоке, в основном проходившие под руководством выходцев из феодальной среды, направленные против иностранного господства и опиравшиеся на внутриплеменную солидарность или солидарность конфессиональную (друзов в Сирии, сенуситов Ливии, шиитов Ирака). Крестьяне были основной базой антиимпериалистических движений от Китая до Турции, но самостоятельной роли в них не играли, выступая в качестве участников общенационального блока во главе с буржуазными и даже феодальными (в Иране и Юго-Восточной Азии) элементами.
Во многом это объяснялось усилением дифференциации в рядах самого крестьянства, делившегося даже в пределах одной страны на ряд этносов, конфессий, каст и племен, на сословия и прочие категории феодального и даже рабовладельческого общества, а также – на докапиталистических производителей, почти не знавших рынка и мелких хозяев, работавших на рынок, связанных с его конъюнктурой и его законами. Среди них все время шло расслоение на зажиточную верхушку (своего рода эмбрион сельской буржуазии) и разорявшиеся низы, поставлявшие батраков, опутанных сетями кабальной аренды. Кроме того, систематический отток в города, как правило, наиболее молодых и работоспособных, также ослаблял крестьянство.
Надо учесть и фактор инонационального засилья в деревне. Наряду с традиционными помещиками в XX в. во многих странах Востока действовали европейские плантаторы и колонисты (в Магрибе, Южной и Восточной Африке, Индии, Индонезии, Малайе), что не могло не концентрировать на этом внимания не только крестьян, но и всего общества, во многом руководствовавшегося этноконфессиональными побуждениями и предрассудками. В этом же ряду стоит проблема инонациональной буржуазии на Востоке, достаточно широко представленной почти всюду до середины XX в., в частности – китайцами «хуацяо» во всей Юго-Восточной Азии, индийцами – от Малайи и Бирмы до Восточной Африки, арабами – от Юго-Восточной Азии до Западной Африки (особенно ливанцами), греками, армянами и евреями – от Ирана и Турции до Марокко. Обычно инонациональная буржуазия занималась торговлей, финансами и посредничеством, выполняя функции компрадоров. Но были среди них, как и вообще среди городских коммерсантов и ростовщиков Востока, землевладельцы, спекулянты недвижимостью и крупные арендаторы и плантаторы. Естественно, они были объектом ненависти самых разных групп крестьянства, видевших в них одновременно эксплуататоров, иноверцев, чужеземцев и агентов влияния той или иной колониальной державы. Их ненавидели тем больше, что и национальная буржуазия считала их конкурентами, да и колониальные державы непрочь были натравить на инонационалов население колоний, дабы дезориентировать его и «выпустить пар» из кипящего котла социальных противоречий.
Сельская буржуазия на Востоке (за исключением иностранной и инонациональной ее фракций) формировалась как за счет богатевшей верхушки деревни (зажиточных крестьян, старост, глав патриархальных семей и кланов), так и путем обуржуазивания феодально-помещичьих групп, включавших представителей знати, феодалов-абсентеистов, крупных землевладельцев из городских купцов и чиновников. Одновременно и конкурентом, и источником пополнения ее рядов был торгово-ростовщический капитал, представленный выходцами из всех вышеперечисленных эксплуататорских слоев города и деревни. Этот капитал лишь частично превращался в предпринимательский, очень редко занимаясь инвестициями в производство. В первые десятилетия XX в. он предпочитал просто копить богатства в сундуках и кубышках, где они оседали мертвым грузом. Ростовщичество, высасывавшее из крестьян и низших слоев сельской буржуазии последние соки, серьезно тормозило развитие экономики. Вместе с тем оно было чрезвычайно выгодным делом для самих ростовщиков, способствуя созданию слоя ничем не рискующих богачей и нанося в то же время огромный вред социальному прогрессу, а главное – поощряя развитие, заводившее экономику любой страны в тупик. Неудивительно, что в результате соединенного действия колониального ограбления, феодальной и капиталистической эксплуатации, а также – экономической, технической и культурной отсталости восточной деревни, полузадушенной ростовщичеством, до 70 % крестьян Востока принадлежали к сельской бедноте. Среди остальных преобладали средние крестьяне, положение которых было крайне неустойчиво. Малочисленная верхушка далеко не всегда имела возможность пойти по пути предпринимательства.
Разумеется, положение деревни на Востоке не было статичным. В годы Первой и Второй мировых войн, всемирного экономического кризиса 1929–1933 гг., партизанских войн 40—50-х гг. в Юго-Восточной Азии деревня голодала, разорялась, теряла людей и производственные мощности, поставляла миллионы трудовых мигрантов, солдат и политических бойцов. Одновременно она обновлялась, в основном медленно, но неуклонно, осваивая новые земли и агротехнику, застраивая новые участки и разводя новые культуры. Постоянные миграции и контакты с городской средой повышали уровень грамотности и образованности, квалификации труда и комфортности быта, осовременивали архитектуру, одежду, нравы и нормы жизни крестьянства. К середине XX в. связь с городом, вовлеченность в переживаемые городом или инициируемые им экономические, социальные, культурные и политико-идеологические процессы стала определяющей для сельской среды большинства стран Востока.
