М Бок - Воспоминания о моем отце П А Столыпине
{74}
Глава XI
К очень веселым дням в Колноберже относились дни наших именин, почти все приходящиеся на летние месяцы.
Самым торжественным образом, конечно, справлялось 29-ое июня, День Ангела моего отца, и 11-ое июля - именины мамa.
Накануне праздничных дней, вечером, приходили рабочие поздравлять с наступающим праздником: на именины папa - мужчины, на именины мамa - женщины, а на мои - девушки. Младших сестер поздравлять не полагалось.
Издалека, в теплом, душистом, летнем воздухе слышится пение; довольно нестройное и заунывное, как все литовские песни, издалека оно кажется поэтичным и нежным.
Заслыша пение, мы выходим на балкон. Пение всё громче и ближе и, наконец, из темноты выходят, освещенные теперь светом наших окон, фигуры рабочих. Тот из нас, кому приносится поздравление, выслушивает пожелания и дает на чай и поздравители с пением уходят.
В честь папa стараются петь русские песни. Бывший солдат Казюк лихо запевает:
Три деревни, два села,
Восемь девок, один я,
Куда дееевки, туда я!
а хор весело подхватывает:
{75}
Девки в лес, я за ними,
Девки сели и я с ними...
А когда папa сходит со ступеньки подъезда, тот же Казюк выходит из толпы и ясно и четко, держа руки по швам, декламирует всегда одно и то же стихотворение Кольцова, видно единственное, запомнившееся ему со школьной скамьи.
На следующий день с утра всё в доме и усадьбе другое, чем всегда. Торжественно и необычно. Мы, дети, даем наши подарки к утреннему кофе. Мамa-то легко сделать подарок, а вот подарок для папa всегда огромное затруднение, и наша творческая фантазия не идет дальше вышитых или разрисованных закладок в книгу. Когда у папa собралось около дюжины таких закладок, мы стали дарить рисунки. Папa их трогательно берег, и они впоследствии, вставленные в рамки работы домашнего столяра, украшали стены комнат папa в Колноберже.
Сам папa в юности, пока была здорова его рука, рисовал; очень любил живопись и поощрял мое стремление совершенствоваться в этом направлении.
Позже, когда сестры подросли, стали мы ставить, в виде подарка и сюрприза, домашние спектакли. Текст писала моя сестра Наташа, с детства обладавшая литературным талантом. И родители и гости хвалили эти представления, но мы довольны не были и всё думали, что вот бедный папa обижен, получая только "Des cadeaux en l'air" ("Воздушные подарки".), как говорила Наташа. Папa смеялся и советовал шутя: "Вот что, вышейте мне галстук с большой красивой розой или шерстяные ночные туфли с незабудками крестиком". Я понимала шутку, но маленькие очень настойчиво просили гувернанток помочь им изготовить подобное великолепие.
На именины никто никогда не приглашался - {76} соседи сами приезжали поздравлять: к папa одни мужчины, к мамa целыми семьями.
Но на Петров день всё же было больше народу, чем на Ольгин, так как поздравить своего "пана маршалка" (Предводитель дворянства по-польски.) приезжали дворяне из очень отдаленных имений. Съезжалось в этот день не меньше тридцати человек, некоторые из них жили за 50-60 верст. На Ольгин день приезжали лишь близкие соседи.
Готовились к этим дням заранее. Леснику было приказано принести ягод, орехов, дичи; экономка с гордостью приносила на кухню откормленных к этому дню птиц, но больше всех старался садовник Яша.
Задолго до именин приходил он по вечерам к мамa докладывать о проектах всяких улучшений и нововведений, задуманных им, как он выражался, "кодню".
А в самый "день" как кипела у него работа и в саду, и в оранжереях, и на балконах! Сам Яша, его постоянные помощники и помощницы, и нанятые по этому случаю поденные, работали, не покладая рук: чистили дорожки, приводили в порядок ковровые клумбы, ставили новые букеты в вазы и, главное, украшали цветами доску, клавшуюся посредине обеденного стола, в центре которой стояла высокая корзина с самыми красивыми цветами.
К шести часам вечера всё было готово, и начинался съезд гостей. В семь часов обедали, а потом сидели на балконе, гуляли, а иногда и танцевали.
Конечно, никто из детей на мужском обеде не присутствовал, на именинах же мамa, большие дети и гувернантки обедали за "взрослым" столом.
Во время обеда перед окнами столовой, в хорошую погоду, или в передней, в дождь, играл еврейский оркестр, тоже являвшийся на именины без {77} приглашения. Папa любил заказывать музыкантам еврейский танец "майюфес", который они с особенным удовольствием и задором исполняли. Если организовывались танцы, то танцевали, конечно, все, и стар и млад, как в деревне полагается. Даже моя старенькая Эмма Ивановна делала тур вальса, после чего довольно улыбаясь говорила:
- Das bleibt immer in den Gliedern (Это всегда остается в членах.).
Самое чудное, конечно, было для меня, когда пригласит папa. Он такой большой, что всё время летишь по воздуху, лишь изредка касаясь ногами земли.
Раз как-то был у нас большой обед. По какому случаю не помню, но не в день именин, и я должна была обедать с маленькими, что мне в мои четырнадцать-пятнадцать лет казалось очень обидным. Мне вовсе не было веселее обедать со взрослыми, откровенно говоря, в детской было даже гораздо веселее, но быть поставленной наравне с восьмилетней Наташей казалось настолько оскорбительным, что я молилась:
- Господи, сделай чудо, сделай так, чтобы я сидела за большим столом!
Мне это казалось ужасно важным, и молилась я искренно. И чудо совершилось. Почти перед самым обедом, когда, казалось, была потеряна всякая надежда, вдруг в мою комнату входит папa и говорит:
- Матя, скорей надевай свое самое нарядное платье, ты будешь обедать с нами. Из Тотлебенов одна не приехала и для тебя есть место.
Несмотря на то, что я весь обед промолчала, это был один из счастливейших дней моей жизни.
{78}
Глава XII
Соседей у нас было в Колноберже довольно много. Были мои родители знакомы с помещиками очень отдаленных имений, как те, о которых я упоминала при описании дня именин моего отца, так и, конечно, с близкими.
Самыми близкими были Кунаты. Наши имения разделяла только река Невяжа, но ездить мы могли к ним только вкруговую или когда они присылали за нами лодку.
Имение у Кунатов было небольшое и жили они скромно, но сам Кунат, человек энергичный и деятельный, устроил у себя в имении ряд мелких промышленных предприятий. Изготовлялись у него соломенные шляпы, одеяла и пледы. Последние выходили особенно удачно. Завод работал долгие годы и уже во время войны Кунат выставлял свои изделия на какой-то выставке в Петербурге. Выставку эту посетил государь, и Кунат преподнес ему один из пледов своего производства, а потом рассказывал нам, как государь, взяв подарок из его рук, сказал:
- Благодарю вас, у меня, как раз, не было хорошего пледа.
Когда же государь уезжал с выставки, Кунат, бросившийся к окну, увидел, как император покрыл себе колени его пледом.
Эти предприятия в Шатейнах с самого своего возникновения очень интересовали моего отца. Во время {79} каждого своего посещения он ходил их осматривать, а позже, будучи министром, способствовал их расширению и процветанию.
Ездили мы тоже к Кудревичам и к Комаровским. Эти усадьбы были видны из Колноберже.
Были тоже нашими соседями владельцы имения Датново, переходившего из рук в руки, пока оно не было куплено по желанию моего отца казной, для устройства в нем сельскохозяйственной школы. Осуществить эту идею удалось лишь впоследствии предводителю дворянства Ковенской губернии, князю Васильчикову, много над этим делом потрудившемуся и неоднократно говорившему мне, как ему приятно было провести в жизнь этот проект моего отца.
В данное время (Воспоминания М. П. Бок писались до Второй мировой войны.) в Датнове сельскохозяйственная академия; таким образом идея моего отца разрослась; и принесла богатые плоды.
Когда же я была еще ребенком, это имение принадлежало графу Крейц. Граф умер, когда мне было лет шесть, а у графини я часто бывала с моими родителями и хорошо помню, как она к нам приезжала в желтом экипаже-корзинке. С семьей Крейцев были еще дружны дедушка и бабушка. Иногда в Датнове гостила дочь графини Крейц, Бутурлина, и ее сын, Вася, был товарищем моих игр и в Датнове, и в Колноберже. Кто мог подумать, когда мы так весело бегали по Датновском парку, что краснощекий, толстый шалун Вася, так больно дергавший меня за косу, через несколько лет погибнет отравленный из-за каких-то наследственных недоразумений со своим зятем О Бриен де Ласси!
Когда же Васи в Датнове не было, я играла с собачкой Бианкой, бегала она почему-то только на трех {80} лапах, но отлично понимала все игры и не командовала мною, как Вася.
Как сейчас вижу картину: сидят папa и мамa на балконе второго этажа со старой толстой графиней, а я бегаю под балконом среди знаменитых датновских роз. Папa встает и, приставивши две руки ко рту, кричит:
- Матя, графиня говорит, чтобы ты пошла в оранжерею и велела садовнику принести персиков, абрикосов и винограду.
