Даниил Мордовцев - Русские исторические женщины
Но тут же, задумав уже об усмирении Новгорода мечом, велел сказать Пскову:
– Если Великий Новгород не добьет мне челом о моих старинах, то отчина моя Псков послужил бы мне, великому князю, на Великий Новгород за мои старины.
Но и Марфа Борецкая искала уже себе союзников. Ей нужно было показать великому князю, что и Новгород не беззащитен, и потому тон речей Москвы мог бы быть и умереннее. Новгородцы обратились к Литве, откуда король Казимир и выслал для них князя-наместника Михайлу Олельковича. Олелькович прибыл в Новгород с многочисленной свитой; с большими почестями был принят новгородцами и зажил в Новгороде бок-о-бок с наместником московским, которого новгородцы не выгнали однако, «не показали путь» по старине.
За несколько дней до этого умер новгородский владыка Иона, и нужно было избрать ему преемника. Избрание производилось на вече, у святой Софии. На престол положены были три жребия – Варсонофия, Пимена и Феофила. Стали вынимать жребии, и вынулся жребий Феофила. Феофил, по старине, должен был ехать в Москву на ставленье.
Марфа Борецкая была недовольна этим избранием, потому что Феофил оказался приверженцем старины и Москвы. Надо было подыскать сторонника нового движения, литовского, и таким сторонником явился Пимен, жребий которого не вынулся.
– Хотя на Киев меня пошлите, я и туда на свое поставление поеду, – сказал Пимен литовской партии.
Так как Пимен был архиепископским ризничим и следовательно богатая церковная казна находилась у него в руках, то он прибег к подкупу. Борецкая, располагая своими собственными богатствами и получив от Пимена значительные суммы из архиепископской кассы, подобрала себе сильную партию на вече; но это, с другой стороны, и погубило Пимена: за расхищение церковной казны новгородцы московской партии схватили его и казнили; имущество же его разграбили.
Послам, отправленным в Москву от нового архиепископа, Иван Васильевич сказал:
– Отчина моя, Великий Новгород, прислал ко мне бить челом, и я его жалую: нареченному владыке Феофилу велю быть у себя и у митрополита для поставления без всяких зацепок, по прежнему обычаю, как были при отце моем, деде и прадедах.
Новгород сошелся на вече. В это время пришли послы из Пскова.
– Нас великий князь, а наш государь, поднимаешь на вас, – говорили псковские послы: – от вас же, своей отчины, челобитья хочет. Если вам будет надобно, то мы за вас, свою братью, ради отправить посла к великому князю бить челом о миродокончальной с вами грамоте: так вы бы послам нашим дали путь по своей вотчине к великому князю.
Услыхав неожиданно такие слова, вече зашумело: оно в первый раз узнало, что Иван Васильевич поднимаешь уже Псков на Новгород.
– Не хотим за великого князя московского! Не хотим называться его отчиною: мы люди вольные, – кричала партия, давно недовольная Москвою и разожженная деньгами и нашептываньями Борецкой: – не хотим терпеть от Москвы – хотим за короля Казимира! Московский князь присылаешь опасную грамоту нареченному владыке, а меж тем поднимает на нас псковичей и сам хочет идти!
– Хотим по старине: к Москве, – кричала московская партия: – нельзя нам отдаться за короля и поставить владыкой у себя от митрополита латынца!
«Худые мужики-вечники» ударили в колокола.
– Хотим за короля! – кричала толпа.
В приверженцев Москвы бросали каменьями. Бурное вече кончилось тем, что пария Марфы пересилила, и решено было послать к королю. Послы тотчас же отправились.
А псковским послам Новгород сказал:
– Вашего посла к великому князю не хотим поднимать и сами ему челом бить не хотим; а вы бы за нас против великого князя на коня сели, по своему с нами миродокончанью.
Псков на это отвечал: «Как вам великий князь отошлет складную грамоту (т. е. разрыв, объявление войны), то объявите нам, мы тогда, подумавши, ответим».
Но Псков обманул своего «брата старейшего – Новгород, как его тогда называли официально. За то Казимир охотно вошел в союз с Новгородом – «вольными мужами», и в договоре с ними постановил: король держит на городище, в Новгороде, наместника веры греческой, православного христианства. Наместник, дворецкий и тиуны королевские, живя в городище, имеют при себе не более пятидесяти человек. Пойдет великий князь московский на Великий Новгород, или сын его, или брат, или которую землю поднимет на Великий Новгород, то король садится на коня за Новгород со всею радою литовскою; если же король, не помирив Новгород с московским князем, пойдет в польскую землю или немецкую, и без него пойдет Москва на Новгород, то рада литовская садится на коня и обороняет Новгород. Король не отнимает у новгородцев их веры греческой православной, и где будет любо Великому Новгороду, тут и поставить себе владыку. Римских церквей король не ставит ни в Новгороде, ни в пригородах, ни по всей земле новгородской. Что в Пскове суд, печать и земли Великого Новгорода, то к Великому Новгороду по старине. Если король помирит Новгород с московским князем, то возьмет черный бор по новгородским волостям, один раз, по старым грамотам, а иные годы черного бору ему не надобно. [Бор черный слово «бор» вообще означало в Древней Руси побор, подать, черным же он назывался, потому что собирался в пользу великого князя и притом только в Новгородской земле, с черных людей. По недостатку летописных и других указаний на этот бор нельзя сказать, когда и как установился он и все ли новгородские (собственно) волости платили его, постоянный ли он был или временный и как изменялись условия этого побора.]
Король держит Новгород в воле мужей вольных, по их старине и по крестной грамоте, целует крест ко всему Великому Новгороду за все свое княжество и за всю раду литовскую.
Честолюбивая Борецкая могла теперь надеяться иметь и наместника и жениха, несмотря на то, что у нее самой уже были дети и внуки, из которых первые сами уже состояли в должностях степенных посадников! Но она забыла свои лета для Великого Новгорода.
Москва и после всего этого, как говорит летописец, не села на коня. Великий князь снова отправил к новгородцам посла о добрыми речами и с милостью, лишь бы одумался Новгород.
– Отчина бы моя, новгородцы, – говорил Иван Васильевич через посла, – от православия не отступали, лихую мысль из сердца выкинули, к латынству не приставали, и мне бы, великому князю, челом били да исправились, а я, великий государь, жалую вас и в старине держу.
Московский митрополит Филипп с своей стороны послал увещание детям своим, «мужам вольным» – новгородцам.
– «Сами знаете, дети (писал он), с какого времени господари православные, великие князья русские начались: начались они с великого князя Владимира, продолжаются до нынешнего Ивана Васильевича. Они господари христианские русские и ваши господа, отчичи и дедичи, а вы их отчина из старины, мужи вольные. Господин и сын мой князь великий сказывает, что жаловал вас и в старине держал, и вперед жаловать хочет, а вы, сказывает, своих обещаний ему не исполняете. Ваши лиходеи наговаривают вам на великого князя: «Опасную-то грамоту он владыке нареченному дал, а меж тем псковичей на нас поднимает и сам хочет на нас идти». Дети! такие мысли враг-дьявол вкладывает людям: князь великий еще до смерти владыки и до вашего челобитья об опасной грамоте послал сказать псковичам, чтобы они были готовы идти на вас, если вы не исправитесь; а когда вы прислали челобитье, так и его жалованье к вам тотчас пошло. И о том, дети, подумайте: царствующий град Константинополь до тех пор непоколебимо стоял, пока соблюдал православие, а когда оставил истину, то и впал в руки поганых. Сколько лет ваши прадеды своей старины держались неотступно; а вы, при конце последнего времени, когда человеку нужно душу свою спасать в православии, вы теперь, оставя старину, хотите за латинского господаря закладываться! Много у вас людей молодых, которые еще не навыкли доброй старине, как стоять и поборать по благочестии, а иные, оставшись по смерти отцов не наказанными, как жить в благочестии, собираются в сонмы и поощряют на земское неустроение (намек на молодых детей Марфы Борецкой). А вы, сыны православные, старые посадники новгородские и тысяцкие. и бояре, и купцы, и весь Великий Новгород, сами остерегитесь, старые молодых понаучите, лихих удержите от злого начинания, чтоб не было у вас латинские похвальбы на веру православных людей».
Но было уже поздно: молодых и старых – всех увлекла честолюбивая женщина и вольность новгородская.
Москва, наконец, села на коня. В мае 1471-го года сам великий князь выехал с войском, отправив в Новгород «разметныя грамоты» – объявление войны. За великим князем следовали выступившие из разных мест со своими ратями удельные князья и воеводы братья великого князя – Юрий, Андрей Меньшой и Борис, князь верейский с сыном, татарский служилый царевич Даньяр, воеводы: князь Холмский, боярин Федор Давыдович, князь Оболенский-Стрига. Нуждаясь в знатоке летописей, великий князь выпросил у своей матери такого знатока в лице ее дьяка Степана Бородатаго, который бы, в случай нужды, мог – по выражению современника – «воротити летописцем», т. е. когда явятся новговродские послы, то Степан «ворочая летописцем», мог бы подыскивать в нем все необходимое для напоминания новгородцам об их старых изменах, как изменяли они и в давние времена отцам, дедам и прадедам.
![Даниил Мордовцев - Тень Ирода [Идеалисты и реалисты]](/uploads/posts/books/167850/167850.jpg)
