Россия: народ и империя, 1552–1917 - Хоскинг Джеффри
Авторы «Вех» обвинили интеллигенцию в том, что та отдаёт чрезмерный приоритет политике, приоритет, явивший свою саморазрушительность, так как не признаёт самостоятельное значение закона, культуры и созидания, этики и даже религии. Богдан Кистяковский, профессор права Киевского университета, поставил в вину левым, что те оказались неспособными соблюдать элементарные гражданские свободы: «На наших собраниях свободой речи пользовались только те, кто был приемлем большинству… правовое сознание нашей интеллигенции… соответствует формам полицейского государства».
Интеллигенция, утверждали авторы «Вех», допустила, чтобы служение народу превратилось в ревностное суеверие для избранных. Экономист Сергей Булгаков, позднее принявший сан, заметил по поводу интеллигентского чувства вины перед народом, что «общественное покаяние не… перед Богом, но перед «народом» или «пролетариатом»». Оно стало формой идолопоклонства, обожествления человеческих существ.
Струве пришёл к выводу: «Интеллигентское служение народу не предполагало никаких обязательств у народа и не ставило ему самому никаких воспитательных задач. А так как народ состоит из людей, движущихся интересами и инстинктами, то просочившись в народную среду, интеллигентская идеология должна была дать очень неидеальный плод. Народничества, не говоря уже о марксистской, проповедь в историческая действительности превращалась в разнуздание и деморализацию».
Для оздоровления государственной атмосферы Струве предлагал культивировать в народе и среди интеллигенции осознания ценностей государства и нации. Никакое государство не может выжить в нынешний век, а тем более вести успешную внешнюю политику без опоры на национальное сознание. «Национальная идея современной России — это примирение между властями и народом, который пробуждается к пониманию самого себя. Государство и нация должны органично соединиться».
Струве чувствовал — это может совершиться наиболее естественным образом на Балканах в ходе борьбы за национальное самоопределение славянских и православных народов в Австро-Венгерской и Османской империях.
Это наблюдение вернуло его к панславистскому рецепту демократизации русского национализма и сблизило с октябристами, также проповедывавшими панславизм и поставившими в центр своей кампании внешнюю и военную политику ради того, чтобы Дума приобрела большее влияние в имперских делах. Однако поддержка Струве объединения Германии как модели показывает — он недооценивал трудности, связанные с внедрением государственного национализма в многонациональной Российской империи, и не сознавал, насколько мало поднялись крестьяне над уровнем локализированного сознания.
Представление Струве о русской нации было близко к тому мировоззрению, которое все с большей самоуверенностью насаждалось торговой и промышленной буржуазией, особенно московской. Вначале предприниматели склонялись к одному мнению с октябристами, но вскоре поняли: их проблемы — например, налоговая реформа или демократизация местного управления — не будут решены до тех пор, пока этому противодействуют помещики, господствующие в «Союзе 17 октября». Две московские семьи, Рябушинские и Коноваловы, обе из староверов, взяли на себя инициативу по основанию новой открыто торговой политической партии, прогрессистов, и газеты «Утро России», чтобы исполнять роль рупора «Лопахиных, скупающих вишнёвые сады».
В речи по поводу 100-летней годовщины семейной фирмы А.И. Коновалов выразил кредо новой партии: «Для промышленности, как воздух, необходим плавный и спокойный ход политической жизни, обеспечение имущественных и личных интересов от произвольного их нарушения, нужны твёрдое право, законность, широкое просвещение в стране… Непосредственные интересы русской промышленности совпадают с заветным стремлением всего русского общества».
К 1914 году попытка использовать Думу как форум для создания нового, более демократичного имперского русского национализма в основном провалилась. Этнические конфликты, хотя временно затихшие, явно не ушли в прошлое. Вновь проявились социально-экономические противоречия, несколько затушёванные к 1905 году общей борьбой против самодержавия. Ни рабочие, ни крестьяне, участвовавшие в работе Думы, не были удовлетворены результатами своей деятельности. Подъём рабочего движения в 1912–1914 годах показал, что молодое, более грамотное и урбанизированное поколение рабочих ощущает себя отчуждённым от системы и готово на любые проявления недовольства.
Со своей стороны общественность относилась к монархии с неприязнью и отвращением, вызванными косностью, продажностью и безнравственностью, что вскрыли — каждый по-своему — Азеф и Распутин. В результате десятилетия существования Думы и распространения серьёзных газет общественность стала более информированной и в основном — хотя и не полностью — утратила чувство общих интересов с народом. В 1914 году рабочие Петербурга без поддержки других слоёв общества поднялись на баррикады.
Первая мировая война
У режима и общественности оставался ещё один, последний шанс, чтобы сделать шаг навстречу друг другу. Как и во всех воюющих странах, Первая мировая война исключительно высоко подняла политические ставки, делая необходимым сотрудничество различных социально-экономических групп. Нужды войны требовали беспрецедентной мобилизации промышленности и вызвали беспрецедентное вторжение внешнего мира в крестьянскую жизнь. Следовательно, война создавала новую возможность — и безотлагательную необходимость — полнее интегрировать в общество как рабочих, так и крестьян.
В августовские, 1914 года, дни пьянящего патриотизма Дума согласилась пойти на неопределённо долгий перерыв в работе на том основании, что депутатам лучше посвятить себя непосредственному участию в военных усилиях страны, чем выступать с речами в палате. На этой стадии патриотизм означал поддержку императора и правительства и не допускал ни создания каких-либо помех, ни даже критического контроля за деятельностью властей. Все социальные классы остро осознали свою причастность к России как к общему дому, который все призваны защищать. Настроение общества выразилось в переименовании столицы, Петербурга, в безупречно русский Петроград, в массовом изгнании людей с немецкими фамилиями (на деле часто евреев) из Москвы и во всеобщей шпиономании, затронувшей даже императрицу, которую все презрительно стали называть «эта немка».
Однако к весне 1915 года сотрудничество элит и режима было омрачено тяжёлой ситуацией на фронте. Крупные потери, отчасти вызванные катастрофической нехваткой боеприпасов, и отступление из Польши посеяли сомнение в компетентности правительства и, соответственно, в его праве продолжать правление страной.
Потенциальный союзник — или противник — уже расправил крылья. Со времени начала войны по инициативе московского земства были образованы союзы, взявшие на себя заботу о раненых и больных, их эвакуацию с фронта и последующий уход. Во время кризиса с военными поставками два из таких союзов объединились в «Земгор» (комитет земского и городского союзов) под председательством беспартийного либерала, князя Георгия Львова. Новая организация оказывала помощь правительству в мобилизации трудовых ресурсов и размещении военных заказов, в этом ей содействовали военно-промышленные комитеты, учреждённые для надзора за конверсией гражданских предприятий и вовлечением их в военное производство. Здесь инициатива тоже исходила из Москвы, в частности от Рябушинского, и была рассчитана не только на увеличение выпуска продукции, но и на противостояние монополии государственных предприятий и петроградских синдикатов. Подлинное значение комитетов состояло в том, что те представляли все заинтересованные стороны: правительство, земства и муниципалитеты, работодателей и рабочих. Впервые — если не считать Думу — рабочие участвовали в публичных органах, имевших официальный статус.
Если бы эти ассоциации дополнялись образованием правительства, готового на полное сотрудничество, тогда стал бы возможен новый призыв к гражданскому патриотизму, к которому присоединились бы общественность и рабочие. Для достижения этой цели в августе 1915 года центристские партии Думы и Госсовет образовали так называемый «Прогрессивный блок», имевший большинство голосов в Думе и треть в Госсовете. «Прогрессивный блок» потребовал формирования «министерства общественного доверия» с включением членов Думы, опубликовал программу реформ, представлявшую собой манифест гражданского общества: полное равноправие крестьян, прекращение всей дискриминации по этническим и религиозным основаниям (включая меры по эмансипации евреев), амнистию политическим заключённым и узникам совести, гарантию прав рабочих, включая легализацию профсоюзов. Программа получила некоторую поддержку у отдельных министров, и какое-то время казалось, что «правительство общественного доверия» может быть сформировано.
