Андрей Зайончковский - История русской армии. Том третий
Военный министр генерал-адъютант Дмитрий Алексеевич Милютин принимал горячее и непосредственное участие в войне, сопровождая на театр военных действий государя.
Генерал-адъютант Д. А. Милютин
Несмотря на то что война застала военное ведомство с далеко еще не законченными реформами, первая мобилизация русской армии прошла без особых трений главным образом благодаря мерам, своевременно принятым Милютиным. В этом отношении особую деятельность проявил Дмитрий Алексеевич в деле усиления обороноспособности берегов Черного моря; им же особое внимание было уделено организации обозов армии и интендантской части; к сожалению, интендантство не проявило должной энергии и потому продовольственная часть, по настоянию Непокойчицкого, была передана товариществу Грегера, Горвица и Когана, что следует признать безусловно неудачной мерой.
Будучи на театре военных действий, Дмитрий Алексеевич являлся постоянным и самым близким советчиком государя; мнения его принимались к сведению даже главнокомандующим. Но нельзя при этом не отметить, что в то же время Милютин зачастую подвергал критике многие операции главнокомандующего, и эта критика была особенно чувствительна уже потому, что Дмитрий Алексеевич по своему характеру всегда стоял за действия методические, осторожные, тогда как главнокомандующий являлся ярым сторонником решительной стратегии. Кроме того, он иногда через государя стремился помимо желания главнокомандующего назначать генералов, деятельность которых, по его мнению, была особенно ценна для пользы военных действий (Обручева), а в критические минуты предлагал и собственные планы; этим он зачастую причинял великому князю огорчения. Однако во все продолжение войны он прилагал все свои усилия к тому, чтобы последующие мобилизации шли как можно лучше и чтобы Действующая армия не терпела ни в чем лишений.
Имя генерала Эдуарда Ивановича Тотлебена было популярно во всей русской армии. Деятельность его в войне 1877–1878 гг. достаточно ярко описана ранее. Здесь лишь необходимо отметить, что вызван он был из России, чтобы поправить дела под Плевной, после того как там все, за исключением, кажется, одного М. Д. Скобелева, отчаялись в успешности операций. В душу воюющих стало закрадываться сомнение в успехе войны, утрачивалась вера в себя. Тотлебен водворил порядок под Плевной и сумел всем подчиненным внушить веру в свои силы, в его искусство, а главное, в его авторитет. Даже Гурко, плохо переносивший чью-либо власть над собой, говорил, что никогда еще такого авторитетного и опытного начальника не видал[93].
Генерал Э. И. Тотлебен
Дав каждому из подчиненных ему начальников определенную задачу, он не вмешивался в исполнение, но строго требовал точного выполнения своего поручения; отступления в этом отношении не допускал, что и было поводом к столкновениям с М. Д. Скобелевым. Он не допускал также вмешательства в его распоряжения или отдачи распоряжений подчиненным помимо него; это повело также к серьезным размолвкам между ним и главнокомандующим[94]. Это был человек, отличающийся удивительной систематизацией в работе и строгостью в оценке.
Однако, несмотря на строгость, Тотлебена все очень ценили и чрезвычайно уважали, а войска смотрели на него с благоговением.
Имя Ф. Ф. Радецкого тесно связано со славной переправой через Дунай и тяжелым шипкинским сидением. В этих противоположных по характеру операциях он проявил одинаковую распорядительность и удивительную храбрость, но все это Радецкий выказывал с такой скромностью и простотой, как будто делал самое обыденное дело, оставаясь все время в тени, выдвигая своих помощников, но подавая собой пример. Всегда ровный, спокойный и доброжелательный, Радецкий представлял собой тип чисто русского героя; этим он был особенно близок и дорог русскому солдату. А между тем Шипка держалась наполовину обаянием его личности. Страшные условия службы там казались издали спокойными («На Шипке все спокойно!») в освещении Ф. Ф. Радецкого, считавшего службу царскую всюду одинаковой.
Генерал-лейтенант Ф. Ф. Радецкий
Он обладал в высшей мере непреклонной решимостью в достижении раз поставленной цели, бесстрашием и равнодушием к опасности. В критические минуты он становился перед войсками и лично водил их в штыки (на Шипке 12 августа). Его скромность не знала предела. Когда государь за переправу через Дунай вручил Радецкому Св. Георгия 3-й степени, тот сказал: «Ваше Величество, это не мне следует, а Драгомирову!»[95] Точно так же, когда главнокомандующий, встретив его 31 декабря у подножия Балкан, снял с себя орден Св. Георгия 2-й степени и передал ему, то Радецкий так сконфузился, что сунул орден в карман[96]. А между тем как гордились им солдаты Шипкинского отряда! Это был их шипкинский орел! Это был истинный герой.
Генерал-адъютант И. В. Гурко
Иосиф Владимирович Гурко прославил имя свое в Русско-турецкой войне на Балканах в первый раз как лихой кавалерийский начальник, второй раз — как командующий большим отрядом. Оба раза он проявил себя чрезвычайно решительным начальником, выказавшим изумительную неутомимость и энергию; в основу его характера была положена железная воля. Благодаря ей он добивался во всех своих действиях блестящих результатов, которые обыкновенно ошеломляли турок, трепетавших при его имени. Суровый, подчас резкий на словах, он отличался большой заботливостью о подчиненных, всегда верил в их силы и способности, так как выше всего ставил русского офицера и солдата, чем заслужил любовь солдат; русский же народ причислял его к немногим героям Русско-турецкой войны.
Генерал-лейтенант М. Д. Скобелев
Генерал-лейтенант Михаил Дмитриевич Скобелев 2-й, явившись на войну 1877–1878 гг. в числе многих генералов, жаждавших отличиться, вышел из нее в ореоле героя и кумира русского солдата и народа. Почти все важнейшие операции под Плевной, при переходе через Балканы и движении к Константинополю связаны с именем Скобелева. Во всех критических и самых тяжелых положениях обыкновенно обращались к нему; прибегая к нему, Скобелеву, далеко не всегда давали необходимые средства, но Михаил Дмитриевич и с малыми средствами обыкновенно делал большие дела. В сердце своем он носил «искру войны», и она зажигала не его одного, но и всех его окружавших. В этом он имел много сродного с Суворовым и, подобно ему, на войне больше всего обращал внимание на моральную подготовку успеха, развивая эту сторону виртуозно; стоит только вспомнить атаки Зеленых гор и события 30–31 августа.
Никто не умел водить войска на штурм так, как это делал М. Д. Скобелев. В этом умении уже видна печать гениальности. Его кипучая деятельность, безумная отвага, жесткая настойчивость в атаках в то же время сочетались с теплым, душевным чувством к офицерам и солдатам. «Дисциплина должна быть железной, — сказал он на войне одному из подчиненных ему командиров, ударившему солдата, — в этом нет никакого сомнения, но достигается это нравственным авторитетом, а не бойней… Я очень многим обязан здравому смыслу солдата. Нужно только прислушиваться к ним». И русский солдат это чувствовал, своей принадлежностью к отряду Скобелева он гордился необычайно. «Мы — Скобелевские!» — обыкновенно отвечали они на вопрос, какой они части или дивизии. С каждым днем войны его влияние на солдат и офицеров все более и более росло, и вскоре он стал для своих подчиненных полубогом, а для России — героем, гордостью страны.
Мы здесь не касаемся той удивительной заботливости, какую проявлял всегда Михаил Дмитриевич к своим подчиненным, — заботливостью, проявляемой и в виде стремления вооружить своих солдат более совершенным, лучшим оружием, отбитым у турок, и заказом вьючных седел для перехода через Балканы, когда никто еще необходимости в них не предвидел. Заботливость эта была исключительная. Его войска всегда были одеты, обуты и сыты при самой невозможной обстановке. Эти второстепенные заботы лишь подчеркивали в этой живой, кипучей натуре черты крупного, гениального полководца, основывавшего успех всех своих действий на идеальном знании души русского солдата и офицера, на умении управлять ими безгранично, исключительно на движении вперед, на нападении, на атаке и штурме. Других способов войны Михаил Дмитриевич не знал!
Берлинский конгресс[97]
Сан-Стефанский мирный договор совершенно видоизменял территориальные границы на Балканском полуострове. За Турцией еще оставались Константинополь, Адрианополь, Салунь, Эпир, Фессалия, Албания, Босния и Герцеговина. Но вся Болгария, от Дуная до Эгейского моря, от Черного моря до Охридского озера, обращалась в самостоятельное княжество, с христианским управлением, с правом избрания князя. Порта признавала независимость Черногории, получавшей значительное земельное приращение от Албании и Герцеговины и кусок Адриатического побережья. Провозглашалась независимость Румынии и Сербии, расширявшей свои владения к югу. В Боснии и Герцеговине вводились преобразования, устранявшие возможность повторения турецких неистовств; облегчалось положение Эпира, Фессалии, Албании. Обещаны были реформы и армянам, а равно и ограждение их от неистовств курдов и черкесов.
