Олег Мороз - Как Зюганов не стал президентом
Как мы знаем, ни одно из этих требований Зюганов не выполнил. Да и вряд ли сам Чубайс всерьез надеялся на это. При всем при том уже один тот факт, что Зюганов признал результаты выборов, – это, как сказал Анатолий Борисович, «гигантский шаг на пути создания «оппозиции с человеческим лицом».
Торжество и ликование по случаю поражения коммунистов
8 июля 1996 года, через пять дней после второго тура выборов, около Театра эстрады в Москве состоялась уличная акция под названием «Праздник народного согласия. Торжество и ликование по случаю поражения КПРФ на президентских выборах». Торжествующих и ликующих было немного – человек десять. Среди них – лидер Демсоюза неугомонная Валерия Новодворская, ее неизменный спутник депутат Госдумы Константин Боровой. Однако, думаю, по всей России чувства, близкие к торжеству и ликованию, в тот момент испытывали миллионы. Хотя и опечаленных, надо признать, было не намного меньше.
Торжествующие и ликующие отслужили короткую панихиду над символическим гробом коммунизма, после чего сбросили его в Москву-реку.
Заключение
Во время Великой либеральной революции, занявшей последнее пятнадцатилетие минувшего века, было, пожалуй, три момента, когда эта революция могла быть свернута и придушена. И всякий раз избежать худшего развития событий – возвращения России к коммунистическим временам – удавалось, можно сказать, благодаря чуду.
Первый такой критически опасный момент – август 1991 года, утро 19-го числа. Правительственная дача Архангельское, где находится Ельцин, блокирована группой «Альфа». По словам тогдашнего ее командира генерал-майора Виктора Карпухина, у него приказ арестовать Ельцина и доставить на одну из специально оборудованных точек в подмосковном Завидове, где с ним, естественно, могут сделать все что угодно. Как говорится, «при попытке к бегству». Вряд ли кому-нибудь надо объяснять, что без Ельцина победа гэкачепистам обеспечена.
«…Мне был известен каждый шаг Ельцина, – вспоминал Карпухин, – арестовать его мы могли в любую минуту и сделали бы это без лишнего шума… И на дороге к шоссе, и под мостом, где это было бы особенно удобно, и на автостраде в Москву. Мои ребята так натренированы, что никто ничего не заметил бы, случайные свидетели просто подумали бы, что какая-то из машин сломалась, а пассажиров пересадили в другую».
Однако командир «Альфы» не выполнил приказ.
Вот такая вот тоненькая ниточка, готовая в любую секунду оборваться. Не оборвалась. Разве не чудо?
Второй критический момент – октябрь 1993 года. Вечер 3-го числа. Армия колеблется, чью сторону занять – президента или мятежников. Колонна боевиков под командой Макашова собирается в Останкино на захват телецентра. Сделать это легче легкого: штатная охрана телевидения – кучка милиционеров, готовых к тому же перейти на сторону Верховного Совета. Дальнейшие события предвидеть нетрудно: после захвата телецентра на всю Россию разносятся пафосные слова «президента» Руцкого – обращение к стране и к армии: «преступник» Ельцин низложен, отныне законный президент – он, Руцкой, и все Вооруженные Силы, все органы власти обязаны подчиняться только ему, Верховному Совету и Съезду, и никому больше. Все, дело сделано. Контрреволюционный переворот состоялся.
И снова чудо: по какой-то причине Макашов замешкался возле Белого дома. Всего лишь на пятнадцать минут раньше его в Останкине появляется отряд спецназа внутренних войск «Витязь» – единственное вооруженное подразделение, верное правительству, находящееся в ту пору в Москве. Бойцы занимают оборону в обоих зданиях телецентра. Попытка штурма малого здания – АСК-3, – где сконцентрирована передающая аппаратура, терпит провал. Видя, что чаша военного успеха склоняется в сторону президента, на его сторону переходит и армейское начальство.
Третий критический момент Великой либеральной революции – президентские выборы 1996 года и кульминация их – 3 июля, второй тур. Мало кто верил, что больной, разбитый бесконечными инфарктами человек, имеющий практически нулевой рейтинг, способен одержать победу на этих выборах. Казалось, на этот раз победа коммунистам обеспечена. Такое мнение все более крепло не только внутри страны, но и за ее пределами. Достаточно вспомнить Давос: Зюганов там принят как стопроцентный будущий президент.
И опять, в который раз, происходит чудо: неслыханная концентрация воли, иссякающих физических сил самого Ельцина, концентрация сил и воли его команды – той ее части, что сделала ставку именно на выборы, а не на силовой способ сохранения Ельцина у власти, – останавливает победный марш коммунистов.
Провидение словно бы специально вознамерилось не допустить коммунистической реставрации на российских просторах. Все, хватит, баста! Довольно семидесятилетнего большевистского владычества, унизительного народного рабства!
Итак, угроза реванша вроде бы миновала. Казалось бы, воспользуйтесь этим благоволением небес, устройте на своей земле нормальную жизнь. Но нет, словно бы какая-то неведомая Черная сила мешает нам это сделать. Снова по ее зловещей воле погружаемся в беспросветный мрак, в кромешную тьму…
Понятное дело: те недавние политические катаклизмы – когда стране удавалось пройти по самому-самому краю пропасти – сегодня уже мало кого волнуют. Не дали коммунистам вернуться? Ну и что? Как писал поэт, «вместо цепей крепостных люди придумали много иных». Вместо бюрократии коммунистической в стране безраздельно властвует пришедшая ей на смену новая бюрократия, которая ничем не лучше своей предшественницы. А скорее даже хуже ее. Если на прежнюю была хоть какая-то управа (в случае чего – «Партбилет на стол!»), на эту вообще никакой управы нет. Несопоставимы с прежними размеры взяток, несоизмеримы масштабы коррупции. За что, как говорится, боролись?
Все же, думается, боролись не зря. Вполне ведь ясно: коммунистический режим – исторический атавизм. Его давно пора было выбросить на свалку. Здесь мы сильно припозднились. Замешкались.
Да, мы снова барахтаемся в застойном болоте, пусть не коммунистическом, ином, но как-никак у нас все же было Великое либеральное пятнадцатилетие. Мы ощутили на губах вкус свободы, вкус демократии, узнали, что значит жить при рынке. Теперь нелегко нас заставить этот вкус позабыть, до конца отречься от созданного в годы реформ.
Что касается продажной правящей бюрократии – да, это действительно самая тяжелая, самая неподъемная проблема. Вообще-то одной из главных реформ в ходе Великой либеральной революции должно было стать стреноживание, обуздание бюрократического аппарата, подчинение его воле общества, наконец, возможно, решительная его замена. Но, во-первых, никто такую задачу всерьез не ставил, во-вторых, не очень-то и понятно, как к ней подступиться.
Михаил Ходорковский в одном из своих тюремных писем ссылается на опыт своей компании ЮКОС, которую он и его коллеги за несколько лет из «позднесоветской» развалюхи превратили в крупнейшую российскую корпорацию, мирового гиганта с капитализацией в 40 миллиардов долларов. «Во всех областях, – пишет он, – мы выбирали: а) лучших; б) там, где это возможно, – молодых (до 35 лет)».
Вот, однако, вопрос: можно ли таким же образом организовать отбор управленческих кадров (этой самой бюрократии, высшего ее слоя) в масштабах всей России? Если мы посмотрим на нее тоже как на некую корпорацию, некое предприятие, то, во-первых, это предприятие чересчур огромное, то есть по определению малоуправляемое, а во-вторых – «государственное». Думаю, Михаилу Борисовичу лучше, чем кому-либо другому, известна разница между частным и государственным учреждением: если в первом по преимуществу действительно происходит положительный искусственный и естественный отбор (зеленый свет, как в ЮКОСе в былые времена, дается самым умным, образованным, порядочным, энергичным), в последнем сплошь и рядом – отрицательный (карьерный рост, как правило, быстрее идет у всякого рода подхалимов, угодников, исполнительных бездарей, деятелей, склонных к мздоимству и просто воровству). Причем разница эта мало зависит от субъективных качеств руководителей. В большей степени – от самой природы частного и государственного.
Так что повторить опыт ЮКОСа (или других успешных компаний) по быстрой замене правящей бюрократии в масштабах всей страны вряд ли удастся, даже если бы для этого «наверху» был хотя бы какой-то минимум политической воли. Призывы «Делай с нами! Делай, как мы! Делай лучше нас!» тут мало что дадут. Пока что проблемы – в том числе и самые острые – придется решать с той бюрократией, какая имеется в наличии. Несколько перефразируя знаменитое, часто повторяемое изречение товарища Сталина насчет писателей, можно сказать: «У меня для тебя других чиновников нет» (хотя где-то, в каких-то российских закоулках, они, невостребованные, наверное, есть, и в достаточном количестве, – тут Ходорковский, по-видимому, прав).
