Ирина Карацуба - Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов
Мужицкие «армии» в 300–400 человек были бессильны перед пушками и пулеметами. У крестьян не было оружия, кроме отобранного у продотрядовцев и красноармейцев (по 5–10 винтовок на отряд). Остальные шли в бой как во времена Разина и Пугачева — с кольями, вилами и косами; в Новодевичьем провели «мобилизацию» кузнецов, чтобы обеспечить повстанцев пиками. Сказались и противоречия между селами: «10 марта в Кирилловке были повстанцы из Мусорки численностью около 400 человек, вооруженных 6 винтовками, вилами, кольями, и хотели заставить кирилловцев совместно наступать на Филишювку, но кирилловцы, за отсутствием оружия, присоединиться к ним отказались. Повстанцы ушли обратно в Мусорку, угрожая за отказ кирилловцам 11 марта пойти в наступление на них».
Крестьяне пытались договориться с властями, но переговоры «по-крестьянски» — это не выработка компромисса на правовой основе, а стремление убедить власть в своей «правде», которую она не может не признать очевидной. На практике они превращались в диалог глухих. Советский деятель воспринимал происходящее как «контрреволюционное восстание» кулаков и собирался устранить «всякие причины» пушками от имени «трудящихся крестьянской массы» и для их же безопасности. А представитель этих масс не понимал, почему прибывший «для следствия виновников» начальник не желает с ним потолковать с открытой душой и не видит разницы между хорошими большевиками и плохими коммунистами.
Председатель волсовета Русской Бектяшки Михаил Поручиков по телеграфу взывал к секретарю Симбирского губкома РКП(б) Иосифу Варейкису: «Приветствуем партию большевиков и против них не идем, мы идем против насилия коммунистов. Вообще же контрреволюции нет, мы идем против неправильной реквизиции хлеба и скота… Мы желали бы, чтобы вы сами к нам приехали, дабы вы сами видели, кто восстал… Ведь, товарищ Варейкис, мы не саботажники, нам бы хотелось с вами самим поговорить; вы сами увидите, что мы правы и народ с удовольствием выслушает вас. Ответьте сейчас же, приедете к нам или нет». Варейкис: «Пока что к вам не еду, потому что высланы соответствующие ораторы, то есть пушки. Второе, я, конечно, у вас буду, иначе бы не приезжал в Сенгилей. Третье, вы не правы, что заставляете нас возиться с вами, причем, применять заставляете орудия. Контрреволюционный бунт, в котором, вы, Поручиков, тоже, по-видимому, являетесь участником, дает повод нам в корне на будущее время устранить всякие причины. Лично наша партия и губисполком, опирающиеся на трудящихся крестьянской массы, должна в этом случае в дальнейшем обезопасить их…», Поручиков: «Напрасно посылаете пушки, потому что они нам не страшны, а вот если вы не хотите кровопролития и идете рука об руку с нами, крестьянами, то приезжайте сами, если вы действительно справедливы, понятно? Я кончил». Варейкис: «Больше никаких переговоров я не веду, а из ваших речей понял, что необходимо действовать. Варейкис». Поручиков: «Значит, не приедете? Плохо, а мы вас ждем, чтобы вы пролили нам свет. Приезжайте, товарищ Варейкис, и все уладится. Мы вам выскажем, что у нас на душе, и вы нас поймете».
(Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.: Документы и материалы. М., 2002. С. 128).В итоге вопрос решался силой или угрозой ее применения: «Последнее предложение Новодевиченскому совету — немедленно сложить оружие; начинаю производить обход. Усольская, Печерская и другие волости идут за мной все как один. Волостной совет приговаривается к смертной казни. Красная армия с фронта движется на восставшую волость. Смерть врагам коммунизма. Да здравствует коммунизм и коммуна. За начальника войск, командир карательного отряда Самарского рабочего советского полка Г. Буйлов».
Действия четырех мобильных и хорошо вооруженных карательных отрядов, согласованно двигавшихся с разных сторон, в считаные дни сломили сопротивление мятежников. 11 марта были заняты Узюково, Васильевка и Кирилловна. 12-го — Мусорка, Ивановка, Старая и Новая Бинарадка и Чувашский Сускан. 13-го после боя захвачены Хрящевка и Ставрополь; сдались Новодевичье и Ягодное. В ночь на 14 марта после артиллерийской подготовки взята деревня Мордово. Утром крестьяне Бектяшки пробили «прекратить войну» и вышли с повинной. 15-го пала Ташелка.
«Чапанная война» закончилась. Общее число ее участников достигало нескольких десятков тысяч человек. По донесению командующего 4-й армией М. В. Фрунзе, «при подавлении движения убито, пока по неполным сведениям, не менее 1000 человек. Кроме этого, расстреляно свыше 600 главарей и кулаков. Село Усинское, в котором сначала был истреблен целиком отряд в 170 человек, сожжено совершенно». Потери советской стороны составили 200 человек убитыми; соотношение потерь противоборствующих сторон было, по всей видимости, таким же и при подавлении других крестьянских выступлений.
Как писали газеты, «в противоположность этим единичным, ничего не значащим выступлениям, в общем течении жизни наблюдается заметный прогресс в политическом просветлении трудового народа деревни». «Просветленные» селяне принимали резолюции о взыскании с себя чрезвычайного революционного налога и каялись: «Заслушав доклад т. Ковалева, мы поняли, что нас, простяков, одурачили кулаки, спекулянты, помещики, которые нашим трудом набивали себе карманы, и шлем проклятие всем негодяям, преступникам, буржуазии, угнетателям рабочих масс и будем стоять твердо за Советскую власть. Да здравствуют наши вожди рабочих и крестьян: товарищи Ленин и Троцкий и доблестная Рабоче-Крестьянская Красная Армия! Декреты мы будем проводить в жизнь, а также приветствуем хлебную монополию, которая только и может нас вывести из беды».
Такие «заявления» еще недавно приводились в трудах по истории Гражданской войны в качестве доказательств поворота «трудящихся» от белых к красным. Но наблюдательный «агитатор» Петров счел необходимым предупредить: крестьяне по-прежнему перевыбирают в Советы авторитетных «кулаков»; «идея свободной торговли для новодевиченских обывателей — святая аксиома и, как таковая, сможет их воздвигнуть на самое отчаянное сопротивление и, может быть, еще одно восстание».
«Зеленый» путьНекоторые исследователи крестьянского движения убеждены, что «зеленые» могли бы составить противовес и красным, и белым, стать «третьей силой» в Гражданской войне (надо отметить, что на советском языке той эпохи «зелеными» называли не всех восставших крестьян, а подавшихся в партизаны дезертиров). Появившиеся в последнее время, немыслимые прежде фундаментальные публикации документов военных и чекистских архивов показывают действительно массовое сопротивление деревни «рабоче-крестьянской» власти.
Мечтавшие получить по 20 десятин и тройке лошадей крестьяне обнаружили, поделив по ленинскому декрету землю, что «черный передел» не решил их проблем. «Прирезки» к наделам не компенсировали повышения цен на промышленные товары, не возмещали утраты посторонних заработков и рынков сбыта. К тому же приходилось наделять землей вернувшихся из голодных индустриальных центров односельчан. Ликвидация крупных товарных хозяйств и начавшиеся на хлебородных окраинах военные действия привели к сокращению хлебных поставок в северные губернии и города.
На почве голода произошло более 120 выступлений. Начались разгромы Советов и самосуды над их членами в Вятской, Тверской, Рязанской, Смоленской, Псковской, Пензенской, Тульской, Тамбовской, Орловской, Курской, Казанской, Самарской губерниях. Весенние перевыборы показали сдвиг настроений вправо: крестьяне выдвигали крепких «хозяев». Гражданская война еще усилила нажим на деревню.
В мае 1918 г. вводится «продовольственная диктатура» — принудительная сдача зерна государству по твердым ценам. В июне начинается мобилизация в Красную армию пяти возрастов в Приволжском, Уральском и Западно-Сибирском военных округах; за первую половину 1919 г. были призваны еще 14 возрастов. В июле 1918 г. была введена военно-конская повинность: последовали пять мобилизаций лошадей. В августе Совнарком издал серию декретов: «О привлечении к заготовкам хлеба рабочих организаций», «Об организации уборочных и уборочно-реквизиционных отрядов», «Положение о заградительных реквизиционных продотрядах, действующих на железнодорожных и водных путях». В октябре объявляется о единовременном чрезвычайном налоге в 10 млрд руб. Местные органы, в свою очередь, увеличивали это обложение для собственных нужд.
Ответом было «тихое» сопротивление: мужики запутывали учет, дезертировали, убивали лошадей, прятали хлеб. В других случаях — особенно там, где новая власть не выплачивала деньги или применяла репрессии (аресты, распродажу имущества, избиения, купание в ледяной проруби), деревня восставала. Именно крестьянское недовольство позволило относительно легко скинуть советскую власть в Сибири и Поволжье. По данным НКВД, только летом 1918 г. в 22 центральных губерниях произошли 73 восстания и 130 антисоветских выступлений; всего же в этом году было зарегистрировано более 400 крестьянских восстаний. Количество мелких конфликтов едва ли можно учесть. Только в одной Нижегородской губернии исследователи насчитали в том же году 128 «антисоветских выступлений». Даже в Московской губернии восстал весь Верейский уезд. В августе г. Ливны был окружен десятью тысячами крестьян, разобравшими железнодорожные пути. Гарнизон и отряд ЧК были разбиты, город разграблен, советские и партийные работники растерзаны.
