Олег Лазарев - «Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2
После смерти И. Сталина проводилась амнистия. Из мест заключения возвратились многие репрессированные, среди которых было немало бывших военных. Одним из них был наш известный высший военачальник. Как-то, придя в академическую столовую, где обычно питался преподавательский состав, на общей вешалке в раздевалке я увидел шинель с маршальскими погонами. Подумал: видимо, приехал проверять академию. Удивило, что он не воспользовался вешалкой, где раздевался наш генерал-лейтенант Пестов. Поинтересовался у одного слушателя, только что вышедшего из зала: «Кто это приехал?» – «Маршал Ворожейкин, слышал о таком?» – с усмешкой ответил он. Как же! – подумал я. В годы войны он был очень известен, но потом вдруг пропал. На маршальскую шинель тогда, как и я, многие обратили внимание, и, естественно, всех интересовало, кто это.
Вскоре вся академия знала, что он по амнистии прибыл из мест заключения, но где и за что сидел, никто не знал. Однако вскоре это стало известно. Неподалеку от большого учебного корпуса мы увидели одного из новых слушателей, который, встретившись с Ворожейкиным, стал с ним обниматься. Когда майор остался один, поинтересовались у него: «Он что, родственник тебе?» – «Нет, просто мы с ним хорошо знакомы, сидели в одном лагере на Севере. Он был заведующим бани, а я у него истопником», – грустно ответил он. Прошло совсем немного времени со времени кончины вождя, а его уже начали поругивать, причем шло это сверху.
Возвращаясь к учебе в академии, я всегда вспоминаю тех, кто нас учил. В первую очередь это зав. кафедрой навигационной и бомбардировочной подготовки полковник Горин. Он был высокого роста со своеобразной внешностью. Говорил громким зычным голосом, был строгим, требовательным и в то же время мог пошутить. Среди коллег Горин выделялся особым умением донести слушателям изучаемый материал. На лекциях он умело пользовался красочно оформленными схемами и таблицами. На классной доске он рукой описывал настолько правильные круги, словно чертил их циркулем. Однажды мы даже проверили их с помощью циркуля, и обе линии совпали.
Интересным человеком был и преподаватель аэродинамики полковник Кузьменко. В свое время он летал на многих типах самолетов. Доводилось ему летать и на бомбардировщике «Илья Муромец». С интересом слушали мы его рассказы об этом самолете. Как-то он поставил майору Жукову двойку. После экзамена Кузьменко спросил у меня: «Майор Жуков летчик или штурман?» Я ответил, что он был помощником командира полка по летной подготовке. «Летчик! Срочно позовите его ко мне». Позже Жуков рассказал: «Сначала он извинился за неудовлетворительную оценку, сказав, что принял меня за штурмана. Потом переправил оценку на тройку, говоря при этом, что летчик не может не знать аэродинамики».
Перед большими праздниками много времени у нас отнимала тренировка перед парадом на Красной площади. Начиналась она месяца за два. Ежедневно мы тратили на нее по два часа. В последний месяц раз в неделю тренировки проводились на центральном аэродроме. Руководил ими лично министр обороны. На всех парадах я был командиром второй шеренги второго батальона и одновременно ее инструктором.
В учебную программу академии полеты как предмет не входили, но летная практика проводилась. Делалось это, чтобы за время учебы летчики не потеряли профессиональных навыков в управлении самолетом. Полеты проводились в летнее время после сдачи зачетов и экзаменов. Осенние месяцы обычно не использовались из-за редких летных дней, пригодных для полетов в простых метеоусловиях. За время учебы в Монине мне довелось полетать на трех типах самолетов: Ил-10, Миг-15 и Ил-28. После более чем двyxлетнего перерыва в полетах я был очень доволен, когда сел в кабину и взялся за ручку управления Ил-10. Длительный перерыв на мне почти не отразился. Инструктор выпустил меня самостоятельно после одного контрольного полета. Для некоторых же и десятка провозных было мало. Летная тренировка закончилась зачетным упражнением. Оно напоминало ЛТУ в миниатюре: после полета по маршруту эскадрилья, которую я вел, отбомбилась и отстрелялась из пушек и пулеметов по наземным целям.
Эскадрильи я не водил с мая 1949 года, но за пятилетний перерыв водить не разучился. Командир учебно-тренировочного полка Чернов, где мы проходили летную тренировку, на разборе полетов похвалил нас и сказал, что полет был показательным во всех отношениях. Такую оценку было приятно слышать. Не думал я тогда, что тот полет стал для меня последним на самолете Ил-10 и вообще в штурмовой авиации. На следующий год нам сообщили о снятии его с вооружения и что теперь вместо него будет использоваться истребитель МиГ-15.
Следующую летную тренировку мы проходили в Донбассе на аэродроме Погорелово около города Каменска-Шахтинского. На этом аэродроме я первые вылетел на реактивном МиГ-15. Правда, сделать на нем удалось всего несколько самостоятельных полетов. Может быть, полетал бы и больше, но много времени, отведенного на полеты, ушло на изучение конструкции самолета и инструкции по его эксплуатации. К сожалению, на МиГ-15 я больше не летал. На следующий год наше отделение пожелало летать нa бомбардировщиках, и начальник курса посоветовал мне, учитывая возраст, не переходить на истребительное отделение, а оставаться в своем до конца учебы.
Подумав, я решил воспользоваться его советом. Таким образом, мне пришлось стать бомбардировщиком и на очередной летной тренировке летать на реактивном бомбардировщике Ил-28. К этому времени в связи с сокращением армии дивизия, закрепленная за нами для тренировки, была расформирована, и нас отправили летать в Воронеж. Назначенный нам полк в это время находился в лагерях на полевом аэродроме Усмань. Прежде всего нам предстояло изучить самолет Ил-28, инструкцию по эксплуатации летчику и сдать по ним зачеты, плюс всю необходимую документацию, связанную с полетами: наставление по производству полетов (НПП), наставление по штурманской службе (НШС), наставление по инженерно-авиационной службе (НИАС), район полетов в радиусе 50 и 300 километров. На все это у нас ушло более двух недель. После сдачи зачетов мы приступили к полетам.
Для меня и майора Бусыгина переход на новый тип не был сложным, остальным ребятам было труднее. После нескольких провозных полетов мы вылетели самостоятельно и быстро выполнили программу одиночных полетов.
Самолет Ил-28 сравнивать с МиГ-15 было нельзя – бомбер он и есть бомбер. Поначалу он мне совсем не понравился: тяжел, инертен. Одним словом – не истребитель. Необычным было и присутствие штурмана на борту. На прежних машинах я привык вести ориентировку сам, а на «иле» в первом же самостоятельном полете при подходе к третьему развороту вдруг слышу голос: «Доверните на полтора градуса вправо». «Это еще что? – невольно спросил себя и сразу вспомнил: – Да это же штурман». Пришлось сделать микроскопический доворот.
Переучивание я закончил с оценкой «отлично» и теперь стал бомбардировщиком. В летние месяцы мы не только летали, но и проходили стажировку в строевых частях. Свозили нас и на море. Большой интерес у меня вызвала поездка в Кронштадт и в форт Красная Горка. Я с детства мечтал побывать на боевых кораблях, поэтому эту поездку воспринял с удовлетворением, хотя море и корабли меня уже не так привлекали. В Кронштадте нас разместили в казарме военно-морского училища. Мы побывали на всех классах кораблей – от линкора до торпедных катеров. Как ни мощны эти громадины, подумал я, а авиации боятся.
Осенью 1956 года в академии сменился начальник. Им стал маршал авиации С.А. Красовский, бывший командующий 2-й воздушной армией. Начал он, как водится, с наведения порядка. В это время у нас произошел неприятный случай с двумя выпускниками, офицерами-поляками. Обмывая новую автомашину, они возвращались из Москвы под хмельком. Около южных ворот гарнизона, объезжая рейсовый автобус на стоянке, сбили двух девушек, которые погибли. Разбирая это ЧП со слушателями, среди которых были и офицеры из соцстран, Степан Акимович, разойдясь в красноречии, стал хвастать, что слушатели академии в свое время били и немцев, и румын, и чехов, и поляков. Когда он стал перечислять всех бывших врагов нашей страны, то офицеры-иностранцы стали переглядываться, выражая свое неудовольствие.
Присутствовавший на разборе начальник политотдела академии полковник Точилов обратил внимание на оживившихся при этих словах слушателей спецфака и довольно громко подметил Красовскому: «Били белополяков и белочехов». Степан Акимович поправился: «Да, правильно, я это и имел в виду – всех гадов, которые воевали против нашей страны. Били и будем бить».
Наступил октябрь 1956 года – время сдачи госэкзаменов. Этот месяц для меня стал одним из самых напряженных за весь учебный период. Он не был бы таким, если бы я начал учиться на несколько лет раньше. Возраст дал о себе знать. К госэкзаменам я подготовился неплохо и сдал их на «хорошо» и «отлично». Перед ноябрьскими праздниками Красовский вручил нам дипломы об окончании академии и нагрудные знаки. Годы, проведенные в стенах академии, были не самыми лучшими за время моей службы. Я сильно устал и с нетерпением ждал конца учебы. И в то же время понимал, что академия значительно расширила мои военные и специальные знания. О многом я узнал впервые, научился мыслить военными категориями, правильно оценивать обстановку и принимать решения. В дальнейшем без этого мне было бы намного труднее выполнять свои должностные обязанности. Поэтому учебу в академии я не считал пустой тратой времени.
