Олег Соловьёв - Русские масоны. От Романовых до Березовского
Масоны всех стран чрезвычайно любят церемонии и особенно посиделки с возлияниями посте них в банкетных залах. И потому на торжества в Москву поспешили иностранные гости, в том числе французская делегация «очень высокого уровня». Произноси лись торжественные речи, поднимались велеречивые тосты. Ка кие-то весьма богатые спонсоры преподнесли Елене, отныне жене великого мастера peiyjwpnoro отечественного послушания, золотой перстень с одиннадцатью бриллиантами. Сделанный важный шаг щюдстояло закрепить признанием ВЛР другими законными федерациями, что побудило деятельную чету перебраться в отдельный дом на Лазурный берег Франции, в Канны, и оборудовать там офис. В Англии нашелся «удивительный старичок-доброхот и энтузиаст» Питер Д. Уотер, подтвердивший свое участие в британском масонском журнале. Впервые он заинтересовался русскими делами в 1992 г. при посещении нашей столицы но линии Интуриста и сумел ознакомиться там с известной книгой «Масонство в его прошлом и настоящем» под редакцией С.II. Мельгуно-ва и П.П. Сидорова (М., 1914), только что переизданной. После инсталля1цш братства «Гармония» между Уотером и Дергачевым установились связи по орденским каналам. В апреле 1992 г. англичанин встречал у себя двух молодых русских масонов, которые сообщили о намечавшемся основании Великой Ложи России. Тогда он написал Дергачеву письмо, не оглашая его фамилии, о ряде правовых особе!тостей признания регулярности новых федераций и.предложил оказывать любую необходимую помощь. Ответа пришлось ждать довольно долго, из-за чего «доброхот» начал терять терпение.
Только 9 июля 1995 г. тот же француз уведомил его о создании ВЛР и запросил совета о дальнейших действиях. Питер поздравил собеседника, сообщив, что их Великая Ложа считается нерегулярной до формального признания иностранными центрами. На следующий день он поведал о знаменательном событии члену секретариата Объединенной Великой Ложи Англии (ОВЛА) П. Робертсу и получил «прекрасные» советы по поводу необходимых демаршей со стороны русских. Питер объяснил им принципы признания радулярносги, практикуемые ОВЛА в качестве материнской ложи всемирного масонегва, приложив на сей счет типовые документы ее и Великой Ложи Шотландии, список признанных и непризнанных англичанами федераций для учета этого русскими в их переписке. В заключение последовал совет набраться терпения в ожидании главного признания британской стороной, что та позднее и сделала367.
По прошествии двух лет поступило немало признаний регулярности ВЛР зарубежными объединениями, включая американские. К концу 2000 г. в ее союзе находилось 12 лож, ежегодно проводились ассамблеи для выбора должностных лиц и решения текущих проблем. Появился и Верховный Совет России, кури-рующий адептов высоких степеней древнего и принятого шотландского устава во главе с собственным великим командором. Но принятие важнейших решений замыкалось на Дергачеве и ближайшем окружении, которые в первую очередь улаживали собственные дела, уделяя мало внимания рядовым членам. Влияния масонства на общество почти не о1цущалось, часть мастерских числилась на бумаге. Ни своего храма, ни печатного органа федерация по-прежнему не имела. Зато лидер и супруга разъезжали по свету, Дергачев охотно давал одинаковые интервью о достижениях «вольных каменщиков».
Уже летом 1996 г. семейство имело от масонства «кое-какой доход». У Георгия впервые появилась настоящая зарплата, правда, получаемая как-то странно. «Один из твоих зарубежных «братьев», руководитель известнейшей радиостанции, платил тебе доллары, не Бог весть какие, но доллары. «IIo-братски». То есть ты не работал, а только числился и деньги получал потому, что вроде как бы не очень прилично великому мастеру вечно сидеть на шее жены. Да, я знаю, ты говоришь всем, будто пишешь для этой радиостанции концепции. Но уж мы то с тобой знаем, что это не так. Разлад наш только начинался». Тайком от жены муж купил в Москве квартиру для отпрыска от первого брака и получил приглашение на его свадьбу. Возникли и неведомые благодетели, давшие деньги на сотовый телефон и цифровую видеокамеру. Тогда между ними произошел первый серьезный разговор. Супруг обрушил на спутницу жизни упреки за «авторитарное руководство», постоянное вмешательство в его дела, выступления против масонства. Ему это надоело, и он, мол, решил пожить один. Потрясенная Елена растерялась, даже пустила слезу. И — о ужас! Собравшись в очередную командировку, тот сбрил усы и бороду, задев ее за живое. «Голое лицо стало таким каким-то бабьим, очень почему-то еврейским, а главное — чужим и неприятным» (с. 271, 276). События все убыстрялись.
Однажды возвратясь домой, она заметила на столе прощальное письмо, приведенное в дневнике полностью, мы же ограничимся главным. «Я решил жить один, чувствую, что нам все труднее жить вместе. Ты хочешь, чтобы я все больше времени занимал ся дачей, домом, бросил свое дело. Но я этого не могу сделать. Наоборот, чтобы что-нибудь сдвинуть с мертвой точки, необходимо прикладывать намного больше усилий. Мне очень часто придется ездить в командировки, причем не за рубеж, а в Воронеж, Архангельск, Петербург и т.д. Мне нужно проводить очень много встреч. И я надеюсь на успех. У меня уже не хватает сил и энергии противостоять твоему напору и натиску, но я все же с тобой не согласен, что нужно готовиться к пенсии. Я хочу сам распоряжаться своим временем. Я хочу сам принимать решения относительно моих дел. Для меня сегодня самое огромное желание — это жить без страха ожиданий крика, ругани, истерик. Моя нервная система уже этого не выдерживает. Но я не хочу, чтобы мы расстались врагами. Я очень хорошо к тебе отношусь, уважаю и надеюсь, что ты не будешь меня уничтожать». Далее сообщалось о готовности перевести на нее квартиру и дачу, следовали повые мольбы не вредить ему, подкрепленные «веским» доводом. «Я много разговаривал с отцом Н. о нашей организации, и все-таки он взял на себя ответственность за нее перед Богом, а не ты» (с. 277—278). Ради умиротворения безутешной женщины Дергачев начал часто к ней наведываться, она же все твердила о греховности масонства и готовила месть, возможно, во искупление собственных действий по вовлечению знакомых в число «вольных каменщиков». Да и сама она в женской ложе Парижа дошла до второй степени подмастерья и пока ее не покидала.
И тут на сцене появился всемогущий секс. В перерывах между молитвами соломенная вдова случайно обнаружила стопку фотоснимков какой-то девицы в концертном одеянии и закатила очередной скандал мужу, который не замедлил подтвердить факт грехопадения. «Ты сказа.!, — пишет Елена в дневнике, — что у тебя «большая любовь» и «сильная привязанность». Я поражалась тому, как ты с охотой и готовностью, будто ждал давным-давно этого разговора, отвечал на все мои вопросы. Ты говорил, что дама твоя на 25 лет моложе тебя, что зовут ее Машей, что она твоя аспирантка и что дома с мужем у нее «тоже не ладно». А еще у нее есть пятилетний сын, и жить вам негде — в этом вся проблема. Ты не стыдился, ты гордился тем, о чем поведал» (с. 84). Супруг, конечно, сильно приврал. Пассию звали на еа-мом деле Викой, она не имела никакого отношения к аспирантуре и приходилась женой самому доверенному приближенному Дергачева «великому секретарю» Саше, который обо всем прекрасно знал, предпочитая помалкивать, ибо сопровождал хозяина в роли переводчика, ездили с ними и обе женщины.
Нашей героине не слишком зрелая дева не нравилась давно. Она плохо воспитана и развязна, говорит нескладно, пузырит жвачкой и сразу стала, мол, фамильярничать. «Даже мои богем -пые студенты, — вздыхает Елена, — ведут себя приличнее! А эта еще с порога со мной на «ты» почему-то. Все присутствующие в тот вечер дамы переглянулись: негласный договор о совместном воспитании странного существа был подписан. И ее полуторагодовалый сын Алеша, и сама она оказались некрещеными. Крестить их Саша согласился так, как будто только и ждал этого моего предложения. Я же была выбрана крестной матерью. Готовилась старательно. Купила и прочла книжки про таинство кре щения, долго выбирала крестильные рубашечки». Церемония свершилась. «Она по-прежнему не выпускала изо рта жвачки или грызла леденцы, беспечно отбрыкиваясь от моей опеки. Она была неподражаема в своем нахальстве и упрямстве — эдакая пере зрелая нимфетка в короткой грязной маечке, без штанов сидящая на захламленном столе, качающая своими нескладными мужскими ногами, с «холсом»368 за щекой! Развороченная постель, куча испачканного детского белья, огрызки яблок и ореховая скор лупа. О себе Вика с жеманством говорит исключительно в третьем лице и мужском роде: «Он хочет коньячку и на дискотеку, а тут Васька орет». По странному совпадению, она тоже выросла в Ярославле, и от нее несет «шинным заводом и пьяными танцами в клубе» (с. 220, 221). Характеристика куда как уничижительная и вряд ли оправданная.
