Егор Иванов - Честь и долг (Вместе с Россией - 3)
Перемирия все же удалось добиться. Торжественное заключение было назначено в бывшем зале брестского театра, а теперь "офицерского казино No 3" днем 15 декабря. Накануне один из членов германской делегации будто случайно проговорился Соколову, что принц Леопольд Баварский и генерал Гофман очень хотели бы, чтобы военный эксперт генерал Соколов надел к этому праздничному событию все свои двадцать два ордена. Алексей понял этот намек правильно. Немцы хотят сделать его олицетворением старого мира в российской делегации, болваном в форме, который должен санкционировать своим присутствием святость отношений между Российской и Германской империями. Выходит, он должен стоять рядом с матросом Оличем, солдатом Беляковым, крестьянином Сташковым и рабочим Обуховым, символизировавшими в делегации пролетариат России, этаким разряженным павлином или еще хуже - призраком ушедшей в небытие царской власти. Но ведь Советы отменили все внешние отличия - погоны, чины, ордена...
"Нет уж, герр генерал и ваше высочество! Я не доставлю вам такой радости", - решил Алексей. Полночи он занимался тем, что тщательно спарывал с брюк генеральские лампасы, а с кителя - золотые погоны. Утром Алексей снял и шейный крестик Владимира с мечами, с которым почти не расставался. В назначенный час он предстал перед изумленными делегатами в довольно общипанном виде. Однако глаза его искрились весельем и задором. Миша Сенин чуть не расхохотался, увидев его в таком упрощенном одеянии.
...Генерал-фельдмаршал Леопольд Баварский, высшие чины администрации и армий государств Четверного союза, важно вышагивая, подходили к столу в центре зала. На зеленом сукне покоился документ о перемирии. В отведенной им колонке господа ставили подписи с точным указанием чинов и должностей. В другой колонке три советских делегата поставили свои простые росчерки пером. С этого момента и до 14 января 1918 года на всем огромном фронте - от Балтийского до Черного моря в Закавказье - должно было начаться перемирие. Первую свою встречу на мировой арене дипломатия Советов выиграла.
97. Брест-Литовск, январь - февраль 1918 года
В конце декабря на переговорах был объявлен десятидневный перерыв. Члены делегации выехали в Петроград за получением инструкций, военные эксперты были оставлены в Брест-Литовске для сбора и обобщения информации, подготовки рабочих документов к мирному договору. 7 января должна была вернуться в Брест главная группа делегатов России. Для их торжественной встречи - теперь начинались переговоры о мире - экспертов привезли на вокзал. Генерал Гофман, статс-секретарь Германии Кюльман, министр иностранных дел Австро-Венгрии Чернин прибыли на платформу чуть позже. Их лица светились радостью. Причина ее была Соколову известна. Он установил добрые отношения с австрийским министром, некоторыми военными экспертами из Вены, и знал от них, что представители Четверного союза весьма опасались разрыва переговоров российским правительством из-за отрицательного отношения к идее заключения мира многих влиятельных членов Совнаркома. Было известно также, что противодействие Ленину организовывал Нарком иностранных дел Троцкий. Кюльман и Чернин, прибыв в Брест еще четвертого января, даже послали в Петроград телеграмму, угрожая прервать перемирие, если представители России немедленно не явятся в Брест-Литовск.
Короткий состав из четырех пульманов подошел к дебаркадеру, открылась дверь салон-вагона, и, к своему изумлению, Алексей увидел на его площадке знакомую по многочисленным портретам фигуру Троцкого. "Вот те на! пронеслось в голове у военного экспорта. - Главного противника заключения мира прислали вести мирные переговоры... Что-то теперь будет!.."
Троцкий вышел из вагона первым. В левой руке он держал трость. Его лицо с остренькой бородкой, черными усами и острым взглядом черных глаз было бледно от волнения. Он сделал несколько шагов навстречу Гофману, Кюльману и Чернину. Гофман, в свою очередь, величественно приблизился к Троцкому и пожал ему руку, чуть склонившись вперед. Поклон Троцкого был более глубоким. Штатские немцы, австрийцы и болгары поочередно подходили к главе советской делегации и с вежливыми дипломатическими улыбками приветствовали его. На своих военных экспертов, стоявших чуть в стороне, Троцкий даже не взглянул. Вместе с Иоффе и другими членами делегации, не смешиваясь с немцами и австрийцами, направился к автомобилям.
В блоке номер 7, где квартировали российские представители, после завтрака было устроено совещание. Генералу Соколову дали слово, чтобы он проинформировал прибывших о том, что стало ему известно за время отсутствия делегации.
Алексей доложил, что статс-секретарь Кюльман, по его сведениям, имел в Берлине беседы с руководителями империи. К сему моменту там сложилось две группировки. На стороне Кюльмана, который стремится заключить мир как можно скорее, и притом с относительно небольшими территориальными потерями для России, - рейхсканцлер, большинство членов правительства, значительная часть финансовых и промышленных кругов. Рейхсканцлер Гертлинг поддерживает идею Кюльмана о том, что в тексте будущего договора с русскими аннексии Германии должны быть сформулированы так, чтобы не создавать прецедента для документов, которыми закончится война на Западе. Понятие "контрибуции" также не должно фигурировать в тексте мирного договора с Россией. Его могут заменить различные "выплаты" за утрату германской собственности во время войны, на содержание военнопленных и тому подобные скрытые и раздробленные для общественного мнения платежи.
Таким маневром Кюльман рассчитывал обмануть всех в Германии, кто поддался на большевистские лозунги "мира без аннексий и контрибуций", особенно рабочее движение, в котором зрел политический взрыв.
"Военная партия", а к ней примыкал и государственный министр Пруссии Гельферих, обвиняла Кюльмана и Чернина в мягкотелости и излишней деликатности по отношению к большевикам. "Г унд Л" хотели немедленного заключения мира для того, чтобы перебросить войска на Запад и начать новое наступление во Франции, пока американские войска не прибыли в Европу. Военные не собирались играть в дипломатию и поручили Гофману вести переговоры так, чтобы Россия отказалась от прибалтийских и польских областей, вывела свои войска из Лифляндии и Эстляндии. Украина должна быть отделена и превратиться в "независимое государство", служащее противовесом Австро-Венгрии.
Доложил Соколов и о том, что в срединных державах резко обострилась внутриполитическая обстановка, разразились многочисленные забастовки, начинается развал германской армии на Восточном фронте, а среди австрийцев он дошел до крайних пределов. По его сведениям, Чернин получил из Вены телеграмму о том, что в империи вот-вот вспыхнут опасные беспорядки из-за недостатка продовольствия. Ему известно также, что от генерала Гофмана требуют заключения мира как можно скорее. Почти ежедневно ему звонят из Бад-Крейцнаха или от кайзера из Берлина...
Троцкий выслушал все это со скучающим видом и снисходительно махнул рукой Соколову, чтобы тот сел.
Затем он снова изложил свою теорию "ни мира, ни войны" и предложил всем разойтись. Переговоры начались через день. Но атмосфера в зале офицерского казино сделалась теперь совсем другой. Изменился и быт делегации. Вместо совместных трапез, за которыми делегаты разных стран перебрасывались словами, шутками, а иногда и по-приятельски беседовали, пищевое довольствие было перенесено по приказу главы делегации в блок номер 7. В офицерское собрание не рекомендовали ходить даже военным экспертам.
Такой порядок больше импонировал Соколову, хотя и затруднил его информационную работу, которой он предавался скорее по привычке, видя, что главу делегации ничего не интересует, кроме его собственных гениальных мыслей. Сначала Алексею даже нравилось, что Троцкий на заседаниях выступал с большой горячностью, зажигал своими речами не только членов делегации, но и некоторых противников. Оратор он был артистический. Нападки на немцев находили отзвук в сердце генерала. Но Сенин, весьма критически относившийся к главе делегации, разъяснил своему другу, насколько опасна такая тактика для успеха переговоров о мире. "Ленин требует от нас, чтобы мы пошли на разумный компромисс", - говорил он Соколову. Алексею стала более ясной и его собственная задача. Поведение Троцкого, явно старавшегося вызвать разрыв, спровоцировать немцев на уход с переговоров, стало и у него вызывать раздражение. Ему только было непонятно, почему большинство полномочных членов делегации, обладавших правом голоса в ее делах, не возражало Троцкому, если Ленин давал им совсем другие инструкции.
Речи Троцкого, затягивавшего переговоры, заметно бесили самоуверенного Гофмана, который практически отстранил Кюльмана от председательствования. Генерал ввязывался в острую полемику с наркомом по иностранным делам. Начинал он свои выступления против Троцкого резким ударом по столу рукой и злобным выкриком: "Ich protestiere!.."*.
