Сергей Соловьев - Император Александр I. Политика, дипломатия
Тревога была сильная. Штейн, которого прусский король называл республиканцем, — Штейн писал великому герцогу Веймарскому, как его печалит усиление дурного направления в Германии; он просил великого герцога обратить особенное внимание на брошюру под заглавием «Книжка вопросов и ответов»[18], на которую Штейн смотрел как на катехизис немецкого якобинства, заключающий в себе почти все принципы бывшего тогда в ходу либерального учения, но приспособленные к понятиям простого народа и подтверждаемые местами Св. Писания; в основании был выставлен принцип полновластия народа; после сильной выходки против германских государей высказывалось, что все беды Германии происходят оттого, что она не едина. Невозмутимый и сильно дороживший своим спокойствием Гёте был также встревожен состоянием умов в Германии. По его мнению, неустановленность и волнения, господствующие здесь, не позволяют рассчитывать на следствия мер, которые хотят принять; не позволяют предугадывать, какие меры поведут к добру и какие ко злу. Убийство Коцебу внезапным впечатлением, какое оно произвело, и сильными мерами, к каким должно повести, может породить благоприятное для общественного порядка направление, если правительство сумеет принять меры разумные и согласные с общественным настроением.
Для принятия сильных мер положено было министрам главных германских дворов собраться летом в Карлсбаде; должны были приехать министры иностранных дел — австрийский, прусский, баварский, саксонский, ганноверский, виртембергский, баденский, мекленбургский и нассауский. Но прежде начатия дела в Карлсбаде Меттерних свиделся с прусским королем в Теплице, где между двумя главными германскими государствами было улажено насчет мер, которые должно было предложить в Карлсбаде. 7-го августа начались конференции в Карлсбаде и окончены были в двадцать дней. Меттерних с особенным искусством, отличавшим его, изложил, в чем дело; указал на необходимость принять быстрые и действительные меры для предохранения германской конфедерации вообще и каждого государства, ее составляющего, в особенности от опасностей, которыми грозят революционные движения и демагогические общества. Члены союза, обязанные взаимною защитою и помощью, имеют полное право принимать общие меры для поддержания внутреннего спокойствия в Германии. Это спокойствие может быть нарушено не одним материальным движением кого-нибудь из членов союза против другого: оно может быть нарушено и нравственным действием одного правительства на другое, также движением партии, которая найдет терпимость и покровительство в одном или многих государствах союза. В этом случае спокойствие самой конфедерации подвергается опасности, и государь, который будет терпеть подобные беспорядки, явится виновным в измене против союза. Печать в Германии стала исключительным достоянием партии, враждебной всякому общественному порядку, всякому существующему учреждению, и столь могущественна, что могла заставить молчать всех благонамеренных писателей. Общность языка и другие многоразличные отношения держав союза не позволяют ни одной из них оцепить свои границы от заразы, которая началась в других государствах; ясно, следовательно, что если одно государство, даже самое малое, откажется содействовать общепринятым мерам для прекращения зла, то от него будет зависеть заразить всю конфедерацию.
Такой порядок вещей невозможен; конфедерация имеет право принять оборонительные меры против злоупотреблений печати и принудить всех своих членов сообразоваться с ними; параграф союзного акта, обещающий Германии общий устав о свободе печати, должен быть понимаем в этом смысле. Для достижения этого однообразия нужно или уничтожить цензуру и там, где она существует, или восстановить ее в тех государствах, где ее уничтожили. Первое из этих средств неисполнимо: государства, сохранившие цензуру, — самые многочисленные и самые значительные; остается достигнуть обещанного однообразия восстановлением цензуры там, где она уже не существует, тем более что правительства, поспешившие уничтожить цензуру, превысили свою власть, ибо сейму принадлежит власть изъяснять и приводить в исполнение параграфы союзного договора.
В союзном акте существовал еще параграф 13-й, обещавший введение конституции с земскими чинами. Меттерних счел нужным распространиться и насчет этого параграфа. По его мнению, выражение: конституция с земскими чинами — было употреблено в противоположность выражению: конституция представительная. Первая из этих правительственных форм была более сродна древним обычаям германским, более национальна, чем другая форма, пришедшая из-за границы, созданная революциями. Первая форма состоит в праве членов или депутатов существующих корпораций участвовать в законодательной деятельности; а в конституциях представительных лица, призванные к прямому участию в законодательстве и важнейших делах правительственных, не обязаны защищать исключительно интересы известных сословий или корпораций, но представляют целый народ. Конституция с земскими чинами, защищая все права и вольности, оставляет неприкосновенными существенные прерогативы государей. Но конституция представительная основана на ложном начале народного полновластия: она постоянно стремится призрак мнимой национальной свободы, то есть общенародной воли, поставить на место общественного порядка и подчиненности и химеру общего равенства перед законом — на место различия состояний и прав, различия, установленного самим Богом.
Внушения Меттерниха производили тем большее впечатление, что министры, собравшиеся в Карлсбаде, не могли чувствовать себя очень спокойно и удобно. Ни один из них, не исключая и самого Меттерниха, не мог найти в своем департаменте или в своей стране человека, на убеждения которого можно было бы положиться и которому можно было бы доверить тайны совещаний, так что сами министры должны были исполнить должность секретарей, вести протоколы и переписку со своими дворами. Революционная партия в Германии, чувствуя, что ей готовится беда в Карлсбаде, действовала устрашением: министр герцога Нассауского получил эстафету от редактора Рейнского листка, который извещал, что отказывается от редакции журнала и просит для себя охраны, чтобы быть безопасну от страшных угроз, которые он слышит в собственном семействе и получает в анонимных письмах. Революционная партия грозила ему за то, что он аристократ, а между тем в Австрии его журнал был запрещен как слишком либеральный.
Все это помогло Меттерниху провести пять предложений, которыми ограничивалось полновластие отдельных держав союза и усиливалось значение сейма, ограничивалась свобода печати на пять лет, установлялся надзор над университетами, учреждалась в Майнце следственная комиссия с целью открытия демагогических заговоров. 20 сентября эти предложения были переданы Франкфуртскому сейму, и сейм утвердил их. В ноябре назначены были конференции в Вене для пересмотра и уяснения параграфов союзного акта. Некоторые германские правительства были недовольны карлсбадскими и франкфуртскими решениями и спешили заявить на деле свое несогласие с принципами, провозглашенными Меттернихом; но это не помешало реакции.
Государственные люди, сочувствовавшие движению, должны были поплатиться за его крайности, за то, что не умели и не могли направить дело, должны были отказаться от общественной деятельности и уступить место другим, которых убеждения или отсутствие убеждений приходились теперь ко времени. Профессора, пасторы, известные привычкою подмешивать политику в лекции и проповеди, были отставлены или отданы под строгий надзор; школы гимнастики были закрыты, потому что здесь был главный притон революционного духа; в приведенной выше книжке «Вопросов и ответов» говорилось: «В мирное время солдат не нужно; каждый смолоду должен упражняться в военном деле». Отсюда — особенное значение, какое получили в это время в Германии гимнастические школы. Схвачен был профессор Ян, пользовавшийся особенною популярностью между университетскою молодежью, один из передовых людей в патриотическом движении 1813 года; в Берлине, Бонне, Гессене захвачены были студенты, военные, горожане, известные крайностью своих мнений. Этими мерами прекращена была немецкая Фронда, движение школьной молодежи, разыгравшейся с 1813 года в политику и патриотизм.
Меттерних достигал своей цели. Немецкие правительства под влиянием страха прижимались друг к другу и готовы были слушаться опытного вождя, которого мудрая предусмотрительность была оправдана событиями; благодаря влиянию Меттерниха усилилось и влияние Австрии на дела Германского союза. Но кроме этого союза существовал еще другой союз, и что скажет главный член его, император Русский? Прежде его взгляд сильно разнился от взгляда австрийского канцлера; останется ли он и теперь при этом взгляде и своим могущественным влиянием остановит реакцию, которая пошла так успешно? Этот вопрос сильно беспокоил Меттерниха. Германские волнения, поступок Занда огорчали императора Александра более, чем кого-либо. Он надеялся, что революционное движение прекратится всеобщим миром и дарованием новых либеральных начал для народной жизни. Тяжело было обманываться в этой надежде; тяжело было привыкать к мысли, что направление, освященное его именем, начинает слыть несостоятельным; тяжко обмануться, еще более тяжко считаться обманувшимся — и высота положения усиливает эту тяжесть.
