Сергей Беляков - Гумилёв сын Гумилёва
Решение ВАК основывалось на рецензии Юлиана Глебовича Саушкина, заведующего кафедрой экономической географии МГУ. Чистобаев называет Саушкина «тогдашним лидером экономико-географической науки». Прежде Саушкин Гумилева хвалил и ставил его работы по исторической географии выше «классических трудов С.П.Толстова». Но в своей рецензии Саушкин подчеркивает, что Гумилев – историк, а не географ: «…диссертация Л.Н.Гумилева ничего не внесла в географическую науку, не обогатила ее новыми научно доказанными положениями. В лучшем случае она показала направления и проблемы, еще ждущие своего научного решения. Не подлежит сомнению то, что работа вполне самостоятельна, написана ученым большой культуры с исключительно большой научной эрудицией, вызывающей всяческое уважение рецензента. В этом отношении (несмотря на серьезные ошибки) она стоит выше многих докторских диссертаций, и если основной критерий – научная эрудиция и общая культура, то Л.Н.Гумилев есть доктор наук. (Впрочем, он и есть доктор исторических наук.) Но, повторяю еще раз, в географическую науку он должного вклада не сделал, даже уводит ее в сторону».
Лев Николаевич считал, что Саушкин просто свел с ним счеты, ведь Гумилев еще в 1967 году критиковал взгляды Саушки на на страницах «Вестника ЛГУ». Можно ли предположить такую злопамятность у гумилевского рецензента?
Свою версию выдвинул ленинградский биолог Юрий Вахин. По его словам, «научная общественность» (видимо, речь шла не столько о географах, сколько о биологах) возражала против, мягко говоря, нестрогого, а вернее, дилетантского подхода Гумилева к биологической науке вообще, а особенно – к генетике. Но открыть дискуссию с Гумилевым на защите эта «научная общественность» не решилась, зато «привычными закулисными маневрами она добилась отрицательного решения ВАК».
Сергей Лавров, друг и покровитель Гумилева, обращает внимание еще на одно обстоятельство: Льва Николаевича подвели «благодушие и некоторая расслабленность». Автореферат диссертации был написан и оформлен так небрежно, что Лавров пришел в ужас. А ваковский номер специальности, по которой защищался Гумилев (07.00.10 – «История науки и техники»), совершенно не соответствовал теме и содержанию диссертации.
Вероятно, чтобы оценить решение ВАК, надо вспомнить, какой год стоял на дворе. Диссертацию Гумилева не утвердили в 1976-м, когда Гумилев уже начал превращаться из уважаемого советского ученого в скандальную, почти одиозную фигуру: годом ранее Гумилев невольно спровоцировал большой скандал.
СКАНДАЛ В МУЗЕЕ ЭТНОГРАФИИ
История Тибета давно занимала Гумилева хотя бы из-за военного, политического, а позднее и религиозного влияния этой высокогорной страны на историю Монголии, Китая и китайского Западного края. К тому же у Гумилева был консультант, помощник и даже соавтор по одной из «тибетских» статей – уже известный нам востоковед и преподаватель тибетского языка Бронислав Кузнецов. «Тибетские» главы «Древних тюрков» и несколько специальных статей, посвященных политической истории Тибета, тибетской религии бон, древнетибетской картографии и даже стране Шамбале – из самых интересных и профессиональных у Гумилева.
С Тибетом Гумилева связывала и одна давняя работа. Вспомним, как в 1949 году профессор Н.В.Кюнер поручил своему ученику Гумилеву составить опись коллекции Агинского дацана. Хотя этот буддийский монастырь и располагался в Забайкалье, но лучшая часть коллекции (литые статуи будд и бодхисатв, буддийские иконы) имела тибетское или китайское происхождение. Опись Гумилев составил, деньги за нее получил, но по неопытности наделал много ошибок, о которых, вероятно, и не подозревал.
Когда Гумилев получил от издательства «Искусство» предложение написать книгу о коллекции Агинского дацана, то, конечно же, согласился. Тем более что жанр, на первый взгляд, не требовал много работы. «Старобурятская живопись» состоит из сравнительно небольшого художественного альбома из 54 иллюстраций (статуи и картины на буддийские религиозномифологические сюжеты), составленной Гумилевым синхронистической таблицы (история Европы, Ближнего Востока, Центральной Азии с Тибетом и Китая с Маньчжурией) и вступительной статьи «История, открытая искусством». Впрочем, тут надо сделать поправку: вместо обычной вступительной историкоискусствоведческой статьи Гумилев написал увлекательное эссе об истории Тибета, буддизма, бона и даже манихейства. Бон и манихейство к сокровищам Агинского дацана отношения не имели, но ведь Гумилеву важнее была его мысль, а не картины и скульптуры, которые в лучшем случае годились на роль иллюстраций, да и то не всегда. Гумилев был ученымисториком, а не искусствоведом.
Рассуждения Гумилева о тибетском буддизме и особенно о боне как варианте митраизма были интересны, оригинальны и не вызвали возражений у востоковедов. К тому же Гумилев, работая над статьей, консультировался с Борисом Ивановичем Панкратовым, синологом и специалистом по буддизму. К сожалению, он не догадался показать Панкратову иллюстрации и свои комментарии к ним. В 1975-м книга Гумилева вышла из печати, и только тогда престарелый (Панкратову было восемьдесят четыре года) востоковед обнаружил, что Гумилев совершенно не разбирается в тибетской иконографии.
10 июня 1976 года в конференц-зале Музея антропологии и этнографии Панкратов выступил с разоблачением Гумилева. В 55 иллюстрациях Панкратов нашел 20 ошибок. Например, на одной из картин архат – ученик Будды – сидит на олбоках, специальных подушках, а Гумилев решил, будто архат сидит на книгах. Позолоченное изображение Зеленой Тары (в буддизме – благое существо, помогающее людям, наподобие Богоматери в христианстве) Гумилев назвал Золотой Тарой и так далее.
Скандал состоялся, зал был полон, так что свидетелей оказалось больше, чем достаточно. Сотрудники музея были потрясены.
«Книга Гумилева – пятно для востоковедов! Дефектные описи составлены были 30 лет назад, мы благодарны Борису Ивановичу Панкратову», — воскликнула этнограф Б.Я.Волчок.
«Такие несообразности в иллюстрациях! Нельзя допустить, чтобы эта книга Гумилева попала за рубеж!» – горячился востоковед В.И.Рудой.
Гумилев оправдывался: он ориентировался на справочную литературу, однако негодующий Панкратов тут же ответил: «В иконографии каждое лыко в строку! Описывая иконы, нужно пользоваться консультацией специалистов, а не старыми справочниками!»
Наконец, «некто лысый» (журналистка И.Ломакина, сохранившая для нас запись этого обсуждения, не знала его имени) «с запальчивостью» обратился к автору книги: «Если у вас есть совесть, Лев Николаевич, вы должны добиться, чтобы работа, проделанная Панкратовым, была обнародована. Как? Так же, как добились, чтобы напечатали вашу книгу с такими ошибками! Так же добейтесь и этой публикации!»
Гумилев просто не ожидал, что дело примет такой оборот. Он готовился говорить о махаяне, хинаяне, боне, даже о манихействе, но иконографии он, скорее всего, не придавал значения, так что удар застал мастера научных дискуссий врасплох. Сначала он пытался защищаться, но позиция оказалась слишком слабой даже для такого опытного бойца. Его финальная реплика эмоциональна, но сумбурна, что вообще не характерно для Гумилева, которого всегда отличали логика, ирония и умение защитить практически любое, пусть и самое спорное утверждение:
«Я считаю, что это провокация! Пусть попробует Панкратов это напечатать, ни "Искусство", ни другие издательства этого не сделают, им подавай печатные авторитеты! Борису Ивановичу давно пора не выступать, а писать и печатать… Унд зо вайтер!»
Даже друг Гумилева Юрий Ефремов, рецензировавший «Старобурятскую живопись» для «Природы», признал: «Аннотацион ная часть книги отражает уровень научных требований тридцатилетней давности». Это была еще очень мягкая, беззубая критика. Несколько жестче, но и точнее был специалист по кочевому искусству Джангар Бадмаевич Пюрвеев в журнале «Искусство». Перечислив несколько довольно грубых ошибок Гумилева, рецензент заметил: «…ценность работы не в аннотациях к иконам, заимствованных из общеизвестных справочников А.Грюнведеля и А.Гетти, а в оригинальном исследовании первой части книги, где автор прослеживает судьбу иконописной традиции, прошедшей от Индии до берегов Байкала».
Добавлю от себя: ценность – в оригинальном и блестящем исследовании по истории религий. С идеями, высказанными Гумилевым в 1975 году, мы встретимся еще не раз.
УНИВЕРСАЛЬНОЕ ОРУЖИЕ
В декабре 1974 года, за полгода до скандала вокруг «Старобурятской живописи», «Вопросы истории» напечатали статью Виктора Ивановича Козлова «О биолого-географической концепции этнической истории». Это была уже третья антигумилевская статья Козлова. Первая, как мы помним, вышла в «Природе» в 1971-м, вторую опубликовала «Советская этнография» в 1973-м. Но третья статья была совершенно особой. Не уверен, что ее можно даже назвать полемической. Это иной жанр. Судите сами.
