Павел Лукницкий - Ленинград действует. Книга 2
К, празднику город ждал каких-либо новых пакостей от немцев, но чего-либо необычного не случилось. В эти дни были только яростные артиллерийские обстрелы из осадных дальнобойных орудий. Немцам не удалось использовать их для штурма, и за срыв его они теперь мстили населению Ленинграда. Еще много домов разъято снарядами.
Немцы силились и бомбить Ленинград после долгого летнего перерыва, были многочисленные воздушные тревоги, а в небесах – бои, но свиста бомб я ни разу не слышал, а зенитки наши били не сплошным валом всей своей мощи, а только участками, там, где пролетали воздушные пираты. И все же бомбы коегде падали: 5 ноября торпедная бомба упала на здание Куйбышевского райкома, но повреждения оказались незначительными; четыре дома разбиты на Боровой улице… При воздушных налетах люди продолжали ходить по улицам, останавливались только трамваи.
К празднику город получил свет от Волховстроя, по проведенному по дну Ладоги кабелю; в квартирах многих жителей зажглись лампочки Ильича; а в «Астории», все еще не отапливаемой, электрический свет включался с восьми вечера до часа ночи.
7 ноября состоялась премьера пьесы «Раскинулось море широко», накануне была премьера пьесы А. Корнейчука «Фронт», а третьим подарком к празднику была премьера оперы «Евгений Онегин», состоявшаяся 8 ноября.
А я праздничный день провел плохо: не дойдя в ДКА до ярко освещенного зала, внезапно почувствовал дурноту и пролежал в темном коридоре на стульях, слушая издали, как сквозь туман, гремящую всюду музыку, песни, шум танцев и звонкие голоса веселящихся, празднующих Октябрьскую годовщину людей. Этот мой, частный, случай, конечно, не характерен для ленинградцев, в общем здоровых, сытых, живущих почти нормальной жизнью после осенних трудов.
После праздников меня осмотрели врачи амбулатории Смольного и немедленно направили в стационар штаба Ленфронта, во Всеволожскую, и там я провел десять дней, как в земном раю, под внимательнейшим уходом начальника стационара – врача С М. Дрейзенштока и душевнейшей старшей сестры Феодосии Ивановны Игнатьевой, которые меня поставили на ноги, а потом на своей машине привезли в Ленинград.
23 ноября общее ликование вызвала переданная по радио великолепная весть о крупных победах на юге. Враг не только был опрокинут ошеломительным началом нашего наступления, но оказался перед угрозой полного уничтожения. Наши войска прошли шестьдесят – семьдесят километров, взят был Калач, и мы продолжали двигаться дальше.
В этот день.…
… я был вызван в Смольный, и мне показали телеграмму из ГлавПУРККА на имя начальника Политуправления фронта, всегда ко мне внимательного и заботливого К. П. Кулика:
«Приказом НКО No 06781, от 8 ноября 1942 года, военный корреспондент ТАСС Лукницкий Павел Николаевич зачислен кадры РККА. Прошу объявить ему этот приказ. 32543. Баев. Усачев».
Странно, конечно: с первых дней войны я на фронте и в кадрах действующей армии!.. Но при какой же я воинской части, в чьих «штатах», телеграмма не объясняет. И все-таки смысл ее ясен: меня следует кормить и обмундировывать в армии!
На следующий день я был оформлен во всех правах и получил зимнее обмундирование, а 25-го перебрался из «Астории» в ДКА – в общежитие группы писателей, работающих в Политуправлении, и мне была предоставлена пустующая койка Бориса Лихарева, который, как и большинство других членов группы, живет теперь в своей отепленной Литфондом, освещенной и хорошо оборудованной на зиму квартире.
… «Правда» принесла всем советским людям еще одну вдохновляющую, чудесную радостную весть об успехе продолжающегося на юге наступления.
Отступают в разных направлениях гитлеровцы и их союзники. Поля донской излучины завалены тысячами вражеских трупов. Лишь за один день 24 ноября 15 тысяч вражеских солдат и офицеров жизнью своей расплатились за преступную авантюру. 12 тысяч взято в плен. Нарушена связь вражеских частей, утрачено единство управления. Три дивизии, вместе со штабами своими, вместе с генералами, взяты в плен. Брошенные врагом во время отступления и захваченные нашими частями орудия, танки, автомашины, винтовки, автоматы составляют целый арсенал – 1164 орудия, 431 танк, 3 миллиона снарядов, 18 миллионов патронов и т. д. Нашими войсками заняты многие города и населенные пункты…
На Мойке после бомбежки.
И еще радость: учреждаются медали за оборону четырех городов – Ленинграда, Одессы, Севастополя и Сталинграда. Английская газета «Ивнинг ньюс» пишет: «В течение полутора отчаянных лет Красная Армия вынуждена была выдерживать натиск лавины вражеских войск. Никогда в истории ни одна армия не сражалась с таким хладнокровием и стойкостью, с таким непревзойденным мастерством, с такой неослабевающей мощью…» И дальше: «Давайте искренне признаем, что, не будь подвигов Красной Армии, судьба свободных народов была бы поистине мрачной…»
Наша взяла!
… Я решил с утра выехать в 55-ю армию, чтоб осуществить давнее свое желание: познакомиться с теми нашими артиллеристами, которые ведут контрбатарейную борьбу, уничтожая дальнобойные орудия оголтелых гитлеровцев, яростно обстреливающих Ленинград. Надо все узнать, увидеть своими глазами!..
Но мне хочется привести здесь еще один эпизод, который я записал ночью, перед отъездом…
Ленинградской ночью
Ночь на 26 ноября
Я шел в ДКА из «Астории».
Время близилось к полуночи, и Ленинград был пуст. В прорыве туч показалась луна, залила призрачным светом снежную улицу, перекресток, руины огромного, давно разъятого бомбой дома.
За разбитой стеною мне почудились голоса. Я приостановился, прислушался, тихо подошел ближе. Сомнения быть не могло: в хаосе кирпичей разговаривали двое мужчин.
Это было странно и подозрительно. Осажденный город… Пустые улицы… Кто и зачем может скрываться ночью в холодных развалинах?.. Расстегнув кобуру пистолета, я тихо встал в проломе разбитой стены. Разговаривающие теперь были где-то рядом со мною, но я их не видел. Завывание ветра мешало мне расслышать слова.
Я подкрался еще ближе. Один сказал громко:
– Ну, что, скоро ли?
– Пора! – ответил другой.
– А может, не будет? – Будет наверняка…
И замолчали. Я был готов ко всему. Они опять тихо заговорили, и на этот раз я, конечно, расслышал бы их слова, но тут на весь тихий и пустынный квартал раскатился голос громкоговорителя, прикрепленного на одном из углов перекрестка:
«В последний час… Наступление наших войск продолжается…»
Не спуская глаз с тех руин, где скрывались двое мужчин, я прослушал новые, еще более радостные и волнующие известия о наших прекрасных делах на юге. Те двое также, должно быть, слушали.
Радио умолкло, и я услышал восклицание одного из них:
– Замечательно! Пятьдесят одна тысяча пленных!.. А ты не хотел вылезать из постели. Праздник-то, сынок, и на нашей улице начинается!
– Папа! Это – цветочки, ягодки впереди… А насчет постели… Да я бы сейчас туда хоть пешком!
– Ну-ну… И в Ленинграде нынче неплохо! Пойдем-ка лучше до дому, спать!..
Прямо на меня из руин вышли бородатый старик в меховой шубе и парень в ватнике. Оба, испуганные, остановились…
Все дальнейшее можно объяснить в двух словах. Старик оказался учителем музыки Иваном Сергеев и своими 152-миллиметровыми гаубицами они ведут контрбатарейную борьбу с тяжелыми орудиями гитлеровцев, обстреливающими Ленинград. А кроме того, уничтожают все другие огневые средства врага; бьют по любой цели – по обнаруженным разведкой ротам гитлеровцев на марше, по их штабам и наблюдательным пунктам, по их железнодорожным составам, автомашинам, повозкам. Артиллеристы, особенно разведчики-наблюдатели, завели у себя хороший обычай: выходят по двое, по трое на передний край, в боевые порядки пехоты, и даже в нейтральную полосу, выкапывают себе ячейки; часами выслеживают с помощью перископов и стереотруб гитлеровцев и истребляют их из винтовок.
Полк еще недавно, до марта этого года, назывался 101-м гaп. Свою историю он ведет с 1927 года. В 1936 году, на Первых всеармейских состязаниях, он занял лучшее место в военном округе. В войне с белофиннами, круша в упор железобетонные доты, проламывая линию Маннергейма, полк стал Краснознаменным. Отечественная война застала его за Выборгом, там вел он оборонительные бои, потом долго и мучительно, уничтожив по приказу командования свою технику, выходил из окружения. Сформированный заново, опять вел упорные бои сначала под Урицком, позже на одном из самых опасных и трудных участков обороны – у Невской Дубровки, против левого берега Невы, где нами был создан плацдарм для будущего прорыва блокады – знаменитый героизмом наших десантников и уже не раз описанный мною «пятачок», принявший в свою землю много русской крови…
