Владимир Брюханов - Мифы и правда о восстании декабристов
Рассмотрим теперь еще раз обстоятельства, сопутствовавшие доносу Витта.
Обращался ли Витт со сделанным им открытием непосредственно к П.Д. Киселеву — это в точности неизвестно, как об этом и предупреждал в своем отчете А.К. Бошняк. Точно известно, что Витт письменно обратился к барону И.И. Дибичу, сопровождавшему тогда царя в поездке в Варшаву. Следовательно, Витт должен был получить и ответ — по-другому быть не могло! В результате этого ответа Витт перестал интересоваться делами заговорщиков вплоть до августа 1825. Что же это мог быть за ответ?
Деятеля, подобного Витту, Дибич не мог послать куда подальше; нельзя было и запугивать его — черт знает, как прореагирует этот бывалый головорез! Ответ не мог содержать и прямого возражения предупреждениям, высказанным Виттом: мало ли, что Дибичу или кому-нибудь другому подобные опасения покажутся не заслуживающими внимания: заговор — дело серьезное, и в подобных ситуациях всегда необходимо проявлять бдительность! Поэтому ответ должен был быть одновременно доброжелательным, успокаивающим и неопределенным: дескать, спасибо, сами знаем и бдим.
Как профессионал-разведчик Витт только в таком случае и должен был временно успокоиться: если Дибич, Киселев или кто-нибудь другой из начальства уже ведут игру с заговорщиками, то всякое дополнительное вмешательство недопустимо. Мало ли кто является тайным агентом правительства — может быть даже В.Л. Давыдов или В.Н. Лихарев, хорошо известные Витту и Бошняку! Ведь если сам Витт не первый год присматривался к заговору, то и никому другому из начальства это не было противопоказанно!
Если Витт действительно обращался к Киселеву, то от того тоже получил такое же заверение — никакого иного и быть не могло! Тут даже Дибичу и Киселеву не нужно было заранее договариваться — ведь они были профессионалами!
Факт тот, что Дибич, получив предупреждение Витта, принял меры не к разоблачению заговора (хотя бы одобрив действия Витта или запросив дополнительную информацию), а к пресечению расследования, начатому Виттом! Отсюда единственный возможный вывод — Дибич был участником заговора! Сделав этот вывод, мы легко получим последующие.
Что еще должен был сделать Дибич, если был заговорщиком? Разумеется, выяснить, к кому еще могло попасть донесение Витта.
Если Витт все-таки обращался к Киселеву, а Киселев был заговорщиком (последнее имело место без вариантов — с учетом рассказанного эпизода после ареста В.Ф. Раевского и предупреждения Киселева Давыдову и Лихареву об опасности Витта и Бошняка), то теперь неважно, кто кого предупредил первым: Киселев Дибича, или Дибич Киселева, или их предупреждения взаимно столкнулись, или они проследовали через некоторую третью инстанцию (предположительно, Милорадовича) — это уже все равно. В итоге ведь и Дибич, и Киселев оказались предупреждены, а последний предупредил и дураков Давыдова и Лихарева — в этом положении все замерло до августа.
Было ли такое решение проблемы окончательным для заговорщиков? Ни в коем случае — это был только выигрыш времени: Витт был успокоен отнюдь не навсегда. Ведь как профессионал он не должен был выпустить ситуацию вовсе из поля зрения, а как карьерист имел более чем достаточно оснований вернуться к ней позже — так именно и произошло! Следовательно, в мае 1825 года перед руководством заговора должен был встать вопрос: что делать дальше с Виттом и что делать теперь с царем? Вторая часть вопроса, разумеется, была гораздо важнее!
Что и кто думал тогда делать с Виттом — это так и осталось неизвестным. Но вот с Якубовичем произошли тогда же очень интересные вещи: его не отправили вслед за Вадковским или еще куда-нибудь подальше, а только попросили не торопиться с осуществлением цареубийственного замысла. Ждать же все равно было нужно — хотя бы до возвращения царя из Варшавы.
Что сие означает? Только то, что на повестке дня действительно оказался вопрос о цареубийстве, хотя тогда еще, возможно, он не был решен окончательно и тем более доведен до технических и тактических подробностей!
Но если именно так было решено, то, с одной стороны, заговорщики должны были удвоить осторожность, а с другой — время для раздумий миновало, и впору было заняться абсолютно всеми вопросами, от которых зависела судьба предприятия.
Заметим, что можно быть монархистом, а можно таковым не быть; можно быть против конкретного царя, а можно быть за, но в любом случае более значимого преступления в самодержавной России, чем цареубийство, не было и быть не могло! Люди, которые на такое решались (если это не были трепачи типа Якушкина или Якубовича), брали на себя как бы сверхчеловеческую задачу, ставящую их самих выше всех и всяческих моральных принципов. Такие люди приобретали значительное моральное превосходство над всеми прочими (пусть это было превосходство с заведомо отрицательным знаком!), и могли решаться на поступки, совершенно немыслимые при любом ином раскладе — так действительно происходило с некоторыми террористами второй половины XIX века и позднее.
Если же за дело брался такой супермен, как Милорадович, то могли произойти и вовсе чудеса. Они и стали происходить!
Что еще должны были сделать Дибич и его сообщники, временно отделавшись от Витта? Проверить, а не получил ли еще кто-нибудь аналогичное предупреждение от последнего.
Непосредственным начальником Витта был А.А. Аракчеев. Выше упоминалось, что между ними были плохие отношения; в этом не было, как будто, секрета, а потому считается, что Витт с ним не сносился, а обращался лишь к Дибичу и, возможно, к Киселеву. Это логично, но невозможно утверждать такое гарантированно: ведь какими бы плохими отношения ни были, но лезть через голову начальства с информацией чрезвычайного значения — не есть способ эти отношения улучшить! Поэтому мы просто не знаем, доносил ли Витт также и Аракчееву.
Мы этого не знаем и имеем право не знать. А вот Дибич, Милорадович и другие заговорщики не имели такого права — тут можно было запросто потерять головы! Это для них было неважно только в одном случае: если Аракчеев также был заговорщиком. Тогда он либо не получал послания Витта, либо получил, предупредил подельников, а самому Витту также послал успокоительную реляцию. Если Аракчеев, будучи заговорщиком, ничего от Витта не получил, то нужно было его самого предупредить: ведь Витт — его непосредственный подчиненный, с данного момента крайне опасный для заговора.
Но что же делать, если Аракчеев в заговоре не состоял?
Князь А.Н. Голицын (при всем его масонстве и при зловредном руководсте Библейским Обществом!) точно в заговоре не состоял — по крайней мере вплоть до 27 ноября 1825 года, когда он чуть не провалил всю игру Милорадовича. Как было с Голициным в последующие за тем три недели — теперь уже никому не важно.
До 27 ноября это было важно чрезвычайно, ибо по должности Голицын был единственным человеком, контролировавшим всю почтовую переписку в России: по традиции, уходившей в XVIII век и вплоть до 1917 года, такой человек всегда был только один на всю страну — помимо непосредственного заведующего «черным кабинетом» на почтамте в столице. Ему последнему, своему другу детства, доверял Александр I до самой своей смерти, хотя и подвергал его нападкам и опалам в угоду сиюминутной политической конъюнктуре; в нем одном император гарантированно не ошибся!
Не имея Голицына в своих рядах, заговорщики не могли и контролировать содержание почтовой переписки. Следовательно, если Аракчеев получил что-нибудь от Витта (а он регулярно что-то должен был получать от этого непосредственного подчиненного), то о содержании послания можно было узнать только от самого Аракчеева (или от Витта, разумеется).
Ситуация, созданная Виттом, была вполне серьезной: из ее анализа был сделан вывод о целесообразности цареубийства. Рисковать при этом тем, что иметь за спиной Аракчеева, оказавшегося в курсе заговора и ему не сочувствующего, было смерти подобно! Это был как раз тот случай, когда масоны были обязаны трепетать перед «железным графом»! Терпеть такую ситуацию было не в характере Милорадовича.
Следовательно, не позже, чем в мае-июне 1825 года Аракчееву предстояло стать заговорщиком — хотел он этого или нет! Ведь без такой вербовки трудно было надеяться получить гарантированно честный ответ на вопрос: а не получал ли ты, разлюбезный и сиятельный Алексей Андреич, какого-то такого странного послания от твоего сатрапа графа Витта?
Единственный способ вербовки Аракчеева, никак объективно не заинтересованного в успехе заговорщиков, мог быть только в открытии ему тайны заговора и участия в нем непосредственных участников вербовки, после чего Аракчееву предлагалась альтернатива: вступление в заговор с обязательным соучастием или немедленная смерть. В какой обстановке это происходило и кто конкретно в этом участвовал — выяснить, разумеется, не удастся. Но сделано это было так, что деваться «железному графу» было просто некуда: противостояли ему не какие-то жалкие таинственные масоны, а сообща Милорадович вместе с Дибичем — а каждый из них и по отдельности был отлит из металла покрепче!
