Владимир Карпов - Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира. Книга I
— Впервые узнал о нем из этого фильма.
Беда с Зорге произошла потому, что Берия в докладах Сталину заявил, что Зорге — двойник, перевербованный немцами, и что его сведения — дезинформация. Когда Сталин сказал об этом подозрении Голикову, тот не сумел отстоять честность Зорге, и все его телеграммы (добытые с таким искусством и риском!) перестали принимать во внимание. Зорге вызывали «на совещание» в Москву, но Рихард, зная о судьбе некоторых военных разведчиков, исчезавших после таких вызовов, не поехал. Вскоре он был схвачен и казнен японской контрразведкой. У нас же его «зачислили» во «враги народа», а жену с дочерью репрессировали. Вот такая страшная судьба у замечательного патриота, талантливого военного разведчика Рихарда Зорге.
В Германии действовала хорошо законспирированная сеть советской военной разведки. Об этой секретной работе не раскрывают многих подробностей даже после окончания войны. Но проходят годы, «накал» секретности снижается, обжигающе-горячие сведения, прикосновение к которым в свое время могло стоить жизни, постепенно раскрываются. Недавно вышла книга Леопольда Треппера «Большая игра». Он один из участников подпольной разведывательной организации, которую называют «Красная капелла». Это название дало гестапо. Дело в том, что наши разведчики передавали сведения в «Центр» по радио. Эти радиопередатчики находились: три в Берлине, три в Бельгии и три в Голландии. Начинали они свою работу с условленной мелодии, по ней, как по паролю, в Центре опознавали своих «пианистов». Контрразведка гитлеровцев запеленговала несколько передатчиков и по этой мелодии назвала «музыкантов» «Красной капеллой».
Насколько это была широко осведомленная организация, можно судить только по двум примерам: с 1940 по 1943 год «Красная капелла» передала в Центр около полутора тысяч донесений о передвижении войск, производстве военной техники, разработке новых видов вооружения и даже планах верховного командования. Так, рассказывая о разработке наступательной операции на Москву осенью 1941 года, Л. Треппер пишет:
«Один из членов „Красной капеллы“ присутствовал на этом совещании в военных верхах — сегодня я могу открыть эту тайну. Стенограф, тщательно записывавший высказывания Гитлера и его генералов, был членом группы Шульце-Бойзена».
Разведка любой страны могла только мечтать о таком бесценном источнике! Я уж не говорю о других наших немецких друзьях, работавших в этой сети. А было их немало! В своей книге Треппер приводит такие цифры: 48 членов группы арестованы в Бельгии и Франции. Некоторые из них были казнены, 29 выжили, 30 избежали ареста.
Кстати, сам Леопольд Треппер тоже был арестован, только не гестапо, а нашим НКВД. После победы над Германией Особое совещание «оценило» его великолепную работу в нашей разведке 15 годами. Треппер провел в советских тюрьмах и лагерях до 1954 года и был наконец освобожден и реабилитирован. Его книга «Большая игра» вышла в 1975 году, была издана в 15 странах, но мы о ней узнали только в 1989 году.
Приведу еще свидетельство о самой широкой возможности получать разведывательные сведения быстро и, как говорится, из первых рук. В германском посольстве в Москве работал наш разведчик — антифашист Герхард Кегель. Он тоже написал книгу воспоминаний «В бурях нашего века», она вышла в Берлине в 1983 году, а у нас в 1987 году.
Вот только один пример, показывающий ценность информации, которую давал Кегель. Перед нападением Германии на Советский Союз в нашу страну под личиной представителя химической промышленности приехал один из руководителей нацистской разведки Шелленберг. В посольстве, в кругу людей, которым он доверял, Шелленберг не только говорил о скором начале войны, но и довольно подробно излагал, как и в какие сроки будут действовать войска. «Все значение рассказанного Шелленбергом я понял лишь позднее, — пишет Кегель, — когда стало ясно, что суть сообщенных им сведений является частью… плана „Барбаросса“. Эти и другие сведения „я, разумеется, тщательно накапливал“ и передавал Павлу Ивановичу. А последний был работником нашего разведывательного управления Генерального штаба, который в те дни уже возглавлял Жуков. Накануне нападения Кегель позвонил Павлу Ивановичу, вызвал его на экстренную встречу и предупредил о начале войны.
Куда шли эти сведения? Почему их не знал Жуков?
В большинстве армий других государств стратегические задачи разведке ставит начальник Генерального штаба, он же анализирует, оценивает и вырабатывает и проекты решений, соответствующие общей обстановке и данным, добытым разведкой. Жуков пишет сам по этому поводу, что начальник разведуправления генерал Голиков был выведен из непосредственного подчинения начальнику Генерального штаба и ходил на доклады к наркому обороны или к Сталину.
И это, несомненно, было еще одной из причин наших неудач в начале войны. Однако будет неправильным полагать, что Жуков находился в неведении о подготовке Германии к нападению, о силе ее армии, сосредоточении ударных группировок на наших границах и даже сроках начала войны. Все эти сведения были и у него, и у работников Генерального штаба, так как сводки разведывательного управления регулярно поступали в управления центрального аппарата и в штабы военных округов. Да и с генералом Голиковым разговоры в служебном порядке происходили нередко.
Но, имея достовернейшие сведения (а их было много!), мы оказались под сокрушительным ударом, а для того чтобы оправдаться, появился миф о внезапности.
Кто же виноват в этих бедах? Виновника установить можно без долгих поисков. Кто породил миф о внезапности нападения, тот и думал скрыть за ним свою вину. А кто породил? Первое официальное, на государственном уровне, заявление об этом было сделано в 12 часов дня 22 июня заместителем Председателя Совнаркома СССР и наркомом иностранных дел В. М. Молотовым. В первых же словах своего выступления Молотов назвал того, кто был автором формулировки о «внезапности»:
«Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление…»
Следовательно, поручили «Советское правительство и его глава товарищ Сталин…».
А что такое вообще внезапность в военном деле? Наша советская военная наука определяет ее так:
«Внезапность — неожиданные для противника действия, способствующие достижению успеха в бою, операции, войне. Внезапность является одним из важных принципов военного искусства и заключается в выборе времени, приемов и способов боевых действий, которые позволяют нанести удар тогда, когда противник меньше всего подготовлен к его отражению, и тем самым парализовать его волю к организованному сопротивлению».
Жуков понимал роль внезапности в современной войне. В своем выступлении на совещании перед большими маневрами в декабре 1940 года (о нем рассказывалось в предыдущих главах) он говорил:
«Все приемы и способы оперативной тактической маскировки и обмана противника должны быть широко внедрены в Красную Армию и войти составной и неотъемлемой частью в систему обучения войск, командиров и штабов… Части Красной Армии в будущих наступательных сражениях и боях должны показать высокий класс оперативной и тактической внезапности».
В том же докладе, анализируя возможности войск в связи с появлением новой техники и массовым применением ее в боевых операциях в Европе, Жуков приходил к выводу, касающемуся именно внезапности:
«Особенно важно то, что моторизация армии дает возможность в полной мере применить внезапность действий крупных размеров. Войска, предназначенные для наступательных действий, могут быть рассредоточены и скрыты в районах, удаленных от линии фронта на расстоянии 80-100 км, и к месту наступления могут быть переброшены одним маршем… Современное оперативное искусство и тактика, в результате внедрения в армию новых современных технических средств борьбы, получили такие могучие факторы, как скорость, внезапность и сила удара. На основе этих новых качеств значительно увеличилась оперативная и тактическая маневренность войск и их ударно-пробивная способность».
Знать-то мы про все это знали, но действовали не в ладу с таким знанием. После войны, обобщая ее опыт, Жуков в своих воспоминаниях говорит и о причинах, породивших «внезапность»:
«Генеральный штаб, нарком обороны и Сталин не делали практических выводов из новых способов ведения войны в начальный период. Наши оперативные и мобилизационные планы не отвечали характеру возникшей войны. Они соответствовали минувшим войнам, когда от объявления войны до вооруженного столкновения основных группировок проходило значительное время, позволявшее сторонам провести мобилизацию, сосредоточение и развертывание войск.
Все мы, и я в том числе, как начальник Генерального штаба, не учли накануне войны возможность столь внезапного вторжения в нашу страну фашистской Германии, хотя опыт подобногорода на Западе в начале второй мировой войны уже имелся».
