Казимир Валишевский - Петр Великий
Личная заслуга Петра заключалась в развитии, надо сознаться, довольно непоследовательном и фантастичном, по крайней мере вначале, этого почина. 30 января 1683 года Сергей Бухвостов, придворный конюший, приставленный к царским конюшням, был первым завербован в потешный полк — затею юного царя. Впоследствии он был первым солдатом Преображенского полка. Затем туда были зачислены остальные конюхи, а потом постепенно и боярские дети, принадлежавшие к партии, враждебной правительству Софьи. В 1684 году уже имелся наличный состав в триста человек и ядро военного образования в Преображенском. В следующем году Петр решил произвести рекрутский набор. Число ополченцев достигло тысячи, и второй потешный полк был создан в Семеновском, откуда произошло название второго гвардейского полка. В 1690 и 1691 годах происходили первые маневры этого войска под названием Семеновской кампании. В 1692 году потешные полки получили свою окончательную организацию. Петр значился сержантом в Преображенском полку. В 1694 году во время Кожуховской кампании — вторых маневров – оба полка принимали участие как правильно сорганизованные тактические единицы, уже потеряв качества и название потешных полков. Прекратилась игра в солдаты, подготовлялось серьезное дело. В том же году была сформирована рота бомбардиров, и царь был в нее зачислен под именем Петра Алексеева.
Это было ядро будущей армии, не имевшей уже ничего общего в смысле устройства, дисциплины и обучения с древней ратью или ополчением разного рода оружия. Только Лефортовский полк – недавнего происхождения – и Бутырский полк, возникший в 1642 году при Михаиле Федоровиче, до известной степени имели сходство с новой организацией.
Она доказала свое сравнительное превосходство под стенами Азова в 1695 году. Однако до 1699 года Петр ничего не предпринимал для распространения и обобщения принципа, положенного в основу этой организации. Он ограничился уничтожением стрельцов, чем разрушил прежнюю армию, не создав на ее место новой. Для возбуждения творческой деятельности великого мужа понадобилась шведская война. Но тут последовал взрыв: мощный поток соображений и приказаний, не считавшихся ни со временем, ни с пространством, ни со средствами, ни с благоразумием.
Приказания дышали бесподобной отвагой и смелостью, соображения часто отличались оригинальностью. Прежде всего Преобразователь отказался от способа вербовки, принятого в большинстве современных армий; он остановился на системе рекрутского набора, отличавшейся от теперешнего обязательного отбывания воинской повинности только своим характером, не индивидуальным, но коллективным. Надо сознаться, что в этом различии заключается коренной недостаток всей системы. Обязательство каждого сословия представить соответствующее количество рекрутов привело к прискорбным уловкам замещения и освобождения посредством наемных ставленников. Петр добавил к этому службу пожизненную, что противоречило принятому принципу общего управления, так как не могли же все служить в армии, ряды которой опустошались только смертью, кроме того, это отделяло армию от народа, придавая ей характер замкнутой касты, и, наконец, создавало из нее армию инвалидов.
Таким образом, опередив Европу в некоторых отношениях, план страдал отсутствием уравновешенности. Вначале все дело сводилось к созданию материальному. Дух военных установлений Запада, составляющий их главную силу, по-видимому, отсутствовал. Доказательством тому вскоре явилась осада Нарвы. Из тридцатидвухтысячного состава регулярных войск, уже находившихся в распоряжении Петра, только полки Преображенский и Семеновский оказались способными на некоторое сопротивление; но, разрядив до двадцати раз свои ружья, по свидетельству Посошкова, они не убили никого.
Это второе испытание наконец открыло молодому государю значение нравственного элемента, с которым он до сих пор совершенно не считался в своих быстро выполненных преобразованиях, и направило его на верный путь. Не забывая об остальных элементах действительного могущества, он стал относиться впредь с особой заботливостью к воспитанию души солдата. В этом главным образом заключается его заслуга, более важная, чем учреждение пушечных заводов на Охте и в Туле, пороховых фабрик, основанных в Петербурге и на Охте, военно-инженерного училища, открытого в Москве, и даже первого, приписываемого Петру опыта конной артиллерии. К концу царствования у него уже имелось сорок полков пехоты, тридцать три драгунских полка, пятьдесят семь тысяч девятьсот пятьдесят шесть пехотинцев и тридцать шесть тысяч триста тридцать три лошади в постоянной армии, не считая войск иррегулярных, казаков, калмыков и т. д. Но самая численность, при всей своей внушительности, является лишь вопросом второстепенной важности в совершенном подвиге. Последний, прежде всего, велик могучим духом, каким творец сумел проникнуть и оживить свое создание. Воспитанный Петром, русский солдат из простого полубессознательного животного превратился в существо мыслящее, повинующееся, что бы ни говорили, также иным побуждениям, кроме страха наказания. У него есть идеал и душевное мужество, сознательная храбрость, не внушенная палкой. Возражая против оценки, слишком легко признанной в этом случае, мы приведем лишь одну черту: в то время как на Западе война из-за испанского наследства привела к окончательному признанию превосходства механического строя в боевых построениях, Петр упорно отстаивал у себя принцип действия, органически независимого, – отдельных тактических единиц, и его военные инструкции и регламенты неизменно проникнуты тем же духом: заботой развить и предоставить свободу личной инициативе сражающихся.
Военное законодательство Петра, хотя весьма тщательно изученное и в виде исключения поддавшееся кодификации, не во всех отношениях заслуживает подобной похвалы. С точки зрения дисциплины и наказания оно идет совершенно вразрез с принципами, положенными в основу организации и воспитания вооруженной силы, является полным нарушением здравого смысла. В защиту его приводился тот аргумент, что в суровости мер, варварстве способов наказания – отрубании голов, казней через повешение, четвертовании, отрезании носов и ушей – оно лишь подражало иностранным образцам, именно французскому военному кодексу, даже смягчая в некоторых случаях его строгость в смысле большей гуманности. Но слова защиты малоубедительны. Законодательство не сообразовалось с различием между составом русской армии и прочих западных армий. Русский солдат, современник великого царствования, не был, по крайней мере в принципе, рекрутом в немецком или французском значении этого слова; он не принадлежал, как очень часто случалось там, к подонкам черни. Скорее, опять-таки в принципе, он являлся представителем лучших сил народа, даже на самом деле по большей части представлял элемент значительно высший. Этого не сумел понять сам Петр. Поэтому он только достиг всеобщего повального бегства, красноречиво выразившегося в количестве его указов, касающихся преследования нетчиков, рекрутов, уклонившихся от набора, ослушников, бежавших от службы, превращенной в безжалостное, бесчеловечное рабство.
С другой стороны, всей энергии и умению Петра не удалось справиться с некоторыми причинами отрицательного качества, еще в недавнее время гибельно отражавшихся на успехе русского оружия: с недостатками администрации, неудовлетворительностью высшего начальства. Нам кажется, что опыт в достаточной степени освещает это второе различие, часто отрицаемое, между природными свойствами и качествами человека, так сказать, инстинктивными, и теми, которые являются последствием долгой и кропотливой культуры. Петр в этом отношении не мог переступить вечных законов мира умственного и нравственного. Храбрость и даже честь – явления элементарного порядка и встречаются даже в состоянии диком.
Другое дело знание или честность. Древняя Московия не отличалась воинственностью; победы князей московских над татарами были плодом политики коварства и терпения; современная Россия могла быстро сделаться воинственной и геройской; Петр легко разбудил инстинкты, способствовавшие такому превращению, такому возврату к далеким заветам норманнской эпохи. Но он напрасно старался подняться выше этого. Однако, подарив государству полтавскую армию, он создал из нее прекрасное орудие, средство осязательного могущества и в то же время нравственного прогресса. Настоящее величие России возникло при его помощи.
IIВ том, что касается мореплавания, – флота военного или флота торгового, современников великого царствования, – мы отважимся выставить иные оговорки. В поспешности и неумеренности, здесь обнаруженной, по нашему мнению, сказалось проявление атавистического инстинкта, сделавшегося нерациональным, принимая в расчет местные условия, и обратившегося в каприз безудержного самовластия. Примеры прошлого, потому что и в этом направлении были примеры, должны были бы предостеречь Петра против увлечений воображения. В царствование Михаила Федоровича, желая использовать течение Волги для сношений с Персией, голштинские купцы испросили разрешения выстроить в Нижнем Новгороде известное количество судов; позднее Алексей Михайлович сам принялся за судостроительство в Дединове, при слиянии Москвы с Окой. Все эти попытки окончились неудачей: гибелью голландских кораблей на Каспийском море, захватом и уничтожением остальных Стенькой Разиным в Астрахани. Сама природа в этой стране, не имевшей морских берегов, казалось, возмутилась против учиненного над ней насилия.
