Евматий Макремволит - Повесть об Исминии и Исмине
Мало-помалу Панфию убедили эти слова отца, и, немного успокоившись, она согласилась лечь, с тем чтобы подняться для жертвоприношений. На этом мы разошлись.
Кратисфен, оставшись со мной вдвоем в нашем покое, говорит: "Время не терпит; Зевс вместе со мной обо всем позаботился, и тебя ждет корабль, отправляющийся в Сирию. Гость по отцу114живет в Сирии; он окажет нам гостеприимство и радушно нас примет".
Я отвечаю ему: "Если ты не предал нашей дружбы, любишь своего Исминия и считаешь его своим вторым "я", ты отправишься с нами".
Он говорит: "У меня никогда и мысли не было покинуть тебя, и я готов страдать с тобой и страдать за тебя.115Меня радует, что ты не медлишь".
Я: "Ты, если хочешь, пойди к морю и распорядись обо всем, а я, пока длятся ночные жертвоприношения и Сосфен и Панфия вместе с моими родителями у алтаря, пойду к Исмине и открою ей наш замысел. Твое дело не упустить времени отплытия и позвать нас в гавань".
Кратисфен ушел, а я, лежа на постели, чувствовал, как целые моря забот затопляют мою душу, и волны захлестывали меня, как корабль в бурю и прибой; я печалился, радовался, страшился, смелел, весь был полон наслаждения и страха. Ведь надежда на удачу наполняла мое сердце несказанной радостью, неверие в удачу потрясало страшным смятением.
Пока я боролся с этими волнами, морем и непогодой, сон смежил мне глаза; я вижу перед своей спальней неисчислимую толпу юношей и девушек с венками из роз на головах, с руками, точно цепью прикованными к рукам друг друга, поющих, подобно Сиренам.116Песня их славила Эрота и восхваляла Афродиту. Она была похожа на гименей и на песни, которые перед спальней поют Эроты.117И вот все они пели, наполняя мне душу наслаждением и любовной отрадой, и весь я словно был охвачен неистовством из-за любви. Среди этого разноголосого, блистательного и сладостного хора, среди венков, среди песен, среди любовных напевов я снова замечаю того, сидевшего на высоком троне, по-царски облаченного Эрота, ведущего за руку Исмину. При виде его я весь замер. А он говорит мне: "Исминий, вот твоя Исмина" и, вложив ее руку в мою, улетел прочь с моих глаз, увлекая за собой и сон.
КНИГА СЕДЬМАЯ
Так Эрот передал мне Исмину, и после пробуждения мне казалось, что она все еще со мной, и бог перед моими глазами. Так как пришло время жертвоприношений и снова Сосфен и Панфия вместе с моей матерью и отцом Фемистием отправились в святилище, я снова у Исмины чтобы пожертвовать себя без остатка или всю без остатка Исмину получить в жертву.
Снова я обнимаю и целую девушку, снова она целует и обнимает меня в ответ, и я говорю ей: "Эрот вручает мне тебя, а Зевс вещим знаком указывает на похищение". Она отвечает: "Ты и не повинуешься загадочным вещаниям Зевса и залог, вверенный Эротом, не желаешь сберечь. Ты видел жертвоприношение и орла, неужели же ты ждешь, чтобы Зевс стал перед тобой и своими устами сказал бы это тебе".
Я говорю Исмине: "Сейчас мне приснилось, что Эрот держал тебя за руку и вложил ее в мою правую руку".
Исмина поцеловала мне правую руку, а я ей; и снова мы обменялись любовными поцелуями.
Девушка говорит мне: "Сладки, Исминий, поцелуи, очень сладки и исполнены прелести, но жертвоприношения близятся к концу, и снова Исмина будет в Авликомиде, а ты, мой прекрасный Исминий, ты - луг отрад, ты - улей любовных радостей и владыка твоей Исмины - здесь, в этом Еврикомиде. Но, свет моих глаз, сердца одушевление и души моей покой, пусть не поднесут тебе напиток забвения ни время, ни превратности судьбы, ни (это для меня горше смерти) дева из Еврикомида". Снова она целовала меня и снова плакала.
А я, обняв ее всю и всю любовно покрыв поцелуями, сказал: "Ты знаешь Кратисфена, который вместе со мной приплыл в твой родной Авликомид. Он мой согражданин, мой родственник, мое второе "я"". Она перебила меня: "Я ему прислуживала и смешивала для него вино". "Он, - продолжаю я, - нанял корабль и позаботился обо всем необходимом для нашего побега, отправится вместе с нами и во всем нам поможет".
Девушка поцеловала меня в губы, говоря: "Я целую твои уста и при ветствую твои слова, возвещающие мне столь радостную весть".
Снова я обращаюсь к деве: "И Зевс, и сам великий Эрот вверяют тебя этой вот моей руке. Почему же мне не снять спелых гроздьев, которые уже совсем потемнели? Почему не срезать колоса, склонившегося к земле?". Я осмелел и весь предался своему намерению - приникал к девушке, целовал, сжимал в объятьях, дерзновенно касался, делал все, что служит любви. Но я не мог склонить Исмину.
"Не убедишь, хотя б и убеждал,118- говорила она, - я воровски не нарушу брака, уготованного Зевсом".
Такая между нами была любовная битва и игра не на шутку. А Кратисфен, подойдя к дверям, позвал: "Исминий!". "Это Кратисфен!" - говорю я девушке. Мой слух был обращен к звукам его голоса, глаза и руки к деве, а внимание к Кратисфену. Мы с Исминой встали с ложа, охваченные стыдом и радостью, и, подбежав к двери, сказали Кратисфену: "Здравствуй".
"Не время, - отвечает он, - медлить. Пойдем в гавань, взойдем на корабль, покинем Еврикомид". Так он сказал и вышел, мы последовали за ним.
Придя в гавань, мы воздели руки к сверкающему небу со словами: "Зевс, отец, повинуясь тебе и твоим знамениям, мы отправляемся в этот путь. Твой сын Эрот обложил нас осадой и как свою добычу увлекает прочь от родины. Ты же, о Посейдон, пошли нашему кораблю попутный, а не встречный ветер. Не противоборствуй тихому ветру Зевса и легкому дуновению Эрота, которые счастливо привели нас сюда".
Помолившись так и взойдя на корабль, мы поплыли при попутном ветре. Ведь сначала Посейдон нежно дул нам в корму, натянул паруса, придал кораблю крылья, нес нас охотно. Мне корабль был ложем, колени Исмины постелью, и, распростершись, я так сладко спал, как, клянусь Эротом, никогда. Девушка же, прижимая губы к моим глазам и губам, тихо целовала меня: корабль стал для нас брачным покоем, ложем, постелью и спальней. Эрот, проникнув в душу и поработив ее полностью, заставляет забыть обо всем остальном и всю ее полностью приспособляет к себе.
Так проходила ночь; когда же над землей поднялось солнце и ночь миновала, Посейдон насылает встречный ветер, изо всех сил дует в нос корабля и старается захлестнуть его волнами и увлечь в пучину вместе с людьми, с грузом, с ульями Эрота, полными любовного меда (сколько бы Посейдон ни тщился наполнить их вместо сладости полынью), прекрасной Исминой и мной, Исминием. О, ужасное морское волнение, о, горчайшее кораблекрушение! Порывы ветра бросали корабль, волны перекатывались через него, и все мы еще до того, кдк нам погрузиться в морскую бездну, испускали дух и лишались жизни.
Дева же, крепко обхватив мою шею, обрушила на меня еще более ужасную и устрашающую бурю, лила из глаз целые моря слез и всего меня затопляла своим криком, своим объятьем, своими слезами. "Исминий, - умоляла она, - спаси свою Исмину! Жестокий ветер вырывает меня из твоих рук, безжалостный ветер гасит меня, твой любовный светильник, высокая волна хочет залить любовный огонь. Ни отец, ни мать, ни родина, ни богатства не отняли у меня твоей любви, ныне же ветер и волны похищают меня из твоих рук. Эрот записал нас в рабство друг другу, Зевс во время жертвоприношений дал знак, чтобы ты похитил меня, а жестокий и бурный Посейдон вздымает водяные горы, противоборствует знамению Зевса и волнами смывает запись о нашем любовном рабстве. Я бежала от отца, но кораблекрушения не избежала, скрылась от матери, а от тебя, Посейдон, не могла скрыться.
О, мать, теперь тебе надо плакать - девой я вырвана из твоих рук и девой сойду в Аид.119Это предсказал тебе орел. Корабль у меня - брачный покой, волна - могила, рев ветра - гименей,120а невеста - я, дева. О, небывалый брачный покой, о, горький брак, о, наше злосчастное бегство! Спасаясь от дыма, мы попадаем в пламя, а горящих в пламени, нас поглощает море. О, ветер судьбы, жестоко и беспощадно налетающий, губящий нас в пламени и воде!".
Так говорила девушка, глазами споря с морскими волнами, голосом - с громким ревом ветра, и, опережая потоки вод, пучину и море, затопляла всю мою душу.
Я отвечал: "Исмина, дева (ведь это имя даровало тебе божество), напрасен наш побег и все остальное, к чему мы тщетно стремились. Воистину Эрот насмеялся надо мной, и сны, которыми он меня тешил, воистину только сны и видения. Ведь полные кратеры121огня, которые он заставил пылать в самом моем сердце, морские волны грозят потушить. Но даже если извергну целые моря воды, мне не загасить пламени, которое Эрот возжег в моей душе, воспользовавшись, словно хворостом, Исминой. Я сплетусь, дева, с тобой, в объятии, вместе с тобой меня увенчает пена волн - я уготовил тебе брачный покой под водой. Быть может, Посейдон сжалится, увидев, как мы обнимаем друг друга. Истинно этот корабль - ладья смерти, доставляющая в Аид мертвецов,122истинно - покой мфитриты123и брачный терем Персефоны,124истинно - пресловутая Сирена".125Девушка говорит мне: "Материнское проклятие воздвигает против меня эту бурю, материнские руки, воздеваемые к небу, толкают нас в пучину и топят на ее дне. О, слова матери, ввергающие нас в бездну моря, о, ее руки, поднимающие все эти волны, о, кипение ее души, цепенящее наши души. Ведь мы уже, как говорит поэт, вкушаем леденящий холод Аида.126Но, мать, утишь свои пени, чтобы Посейдон утишил непогоду, опусти руки, чтобы мы спаслись, пощади наши жизни, уйми плач, чтобы защитить нас от бури, волн, морского волнения и пучины".
