Эрнест Лависс - Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая
Но, излив свой гнев, каждый в глубине души должен был признать, что война повела бы к политическому банкротству, к национальной и социальной опасности Для всех монархических правительств. И все продолжали угрожать друг другу войной только для вида, чтобы принудить противника отступить перед такой комбинацией сил, которая (на бумаге) делала борьбу слишком неравной и оправдывала компромисс. Одни лишь прусские военные надменно, и может быть без притворства, потрясали мечами; но прусские дипломаты, более благоразумные, не отказываясь от своих притязаний, готовы были начать переговоры о средствах к практическому осуществлению этих претензий. Волей-неволей им приходилось пойти на компромисс. Во второй половине декабря происходил обмен нотами; одна из них, посланная Талейраном Меттерниху, предназначалась для обнародования. В ней Талейран в очень изящной форме повторял свои декларации о бескорыстии Франции и делал важную уступку, говоря, что после восстановления саксонского короля во всех его правах Людовик XVIII первый готов будет посоветовать ему воспользоваться именно этими правами и уступить Пруссии ту часть своих владений, которая признана будет необходимой, для того чтобы вернуть Пруссии ее прежние (до 1806 года) территориальные размеры (нота 19 декабря).
Пруссаки упорно отстаивали свои доводы: им было обещано, говорили они, не только восстановление в прежних размерах, но и округление их владений; притом, прибавляли пруссаки, намекая на свободные территории на левом берегу Рейна, саксонскому королю можно предоставить владения в другом месте[10]. Но Александр, видя, что ему не удастся присвоить себе великое герцогство Варшавское целиком и что ему придется отказаться от мысли получить Галицию от австрийцев, встречая притом даже со стороны русских сопротивление своим планам восстановления Польши, стал падать духом. Стоило ли расторгать Шомонский союз и рисковать новой войной из-за комбинации, которую осуждали лучшие его советники, которая была не популярна в Российской империи и которая далеко не приводила в энтузиазм поляков.
Александр уже допускал восстановление на престоле саксонского короля с условием, чтобы этот государь уступил часть своих владений пруссакам. Царь соглашался на то, чтобы Пруссия получила обратно от Польши Познань. Пруссия должна была только отказаться от своей доли в разделе 1795 года, т. е. от Варшавы, за известную компенсацию, которую ей следовало получить как в Саксонии, так и в Германии. Австрия и Англия выказали готовность войти в соглашение на основе этого принципа, и начались переговоры относительно числа жителей, размеров территории и пограничных линий. А так как пруссаки оспаривали правильность подсчетов, то Кэстльри задумал учредить статистическую комиссию. В состав ее должны были войти представители только четырех союзных держав. Во всяком случае он счел полезным уведомить об этом Талейрана. Последний не пожелал сделать никаких возражений против образования комиссии; он дал свое согласие, как будто бы у него просто спросили совета и как будто не подлежало никакому сомнению, что в комиссии должен заседать также представитель Франции. Затем он прибавил, что лучше было бы Англии, Франции и Австрии предварительно принять постановление, гласящее, что права саксонского короля ими признаются. Кэстльри удалился в крайнем смущении; у него не хватило духу сказать Талейрану, что французы исключены из комиссии. Он доложил об этом союзникам. Пруссаки и слышать не хотели о Талейране. Ни Меттерних, ни Кэстльри не имели мужества признать, что они состоят в конфиденциальных сношениях с французским посланником, и на Чарльза Стюарта была возложена не слишком приятная миссия объявить Талейрану об его исключении из предполагаемого состава комиссии. Это значило через три месяца рисковать повторением сцены, имевшей место 30 сентября.
Талейран совершенно не допускал, чтобы право французского уполномоченного участвовать в комиссии могло подвергаться сомнению. «Против этого есть возражения», — признался ему Стюарт. — «Кто возражает?» — «Не мой брат (Кэстльри)». — «А кто же?» — Стюарт нерешительно ответил: «Это…» и пробормотал слово «союзники». При этом слове у Талейрана лопнуло терпение. Он заговорил о том, что Европа ждет от английского посланника другой линии поведения; он сказал, что с самого начала переговоров Кэстльри от этой линии отклонился, что его манера держаться не останется в тайне и будет осуждена в Англии и что на Кэстльри падет ответственность за последствия. Он жаловался на услужливость обоих английских представителей по отношению к Пруссии и в конце концов заявил, что «если они пожелают все время оставаться людьми времен Шомонского договора и действовать как члены коалиции, то Франции придется удалиться с конгресса»; что он ни одного дня не останется в Вене, если уполномоченный французского короля не будет приглашен в комиссию. Стюарт передал об этом ультиматуме союзникам, и, вопреки желанию пруссаков, представитель Франции был приглашен.
Это произошло 23 декабря. В тот же вечер Талейран и Меттерних столковались относительно порядка и характера предстоящей работы. Талейран предложил, чтобы при исчислении населения принимались во внимание цифры населения не только с чисто количественной, но и с качественной стороны. «Польский крестьянин, не имеющий ни капитала, ни земли, ни промышленности, — говорил он, — не должен быть поставлен на одну доску с жителем левого берега Рейна или самых плодородных и богатых областей Германии». Меттерних согласился с этой мыслью и тут же набросал на бумаге в форме инструкции эти соображения высшей политики касательно подсчетов народонаселения. Комиссия собралась 24 декабря. Дальберг представлял в ней Францию.
Заседания комиссии происходили 24, 25 и 28 декабря. Но ей приходилось в некотором смысле лишь разбираться в материалах. Распределение людей и территорий подготовлялось на стороне, и эту работу союзники также попытались произвести вчетвером, в величайшем секрете, на совещаниях, состоявшихся 29 и 30 декабря. 29 декабря Гарденберг предложил перевести саксонского короля на левый берег Рейна и предоставить ему там часть бывшего архиепископства Трирского и Люксембург. Саксонию же он требовал всю целиком для прусского короля. 30-го Разумовский от имени царя развил следующий общий проект: Пруссия получит обратно Познань и возьмет всю Саксонию; саксонский король будет переведен на Рейн, где ему достанутся Трир, Бонн и Люксембург; русский император получит остальную часть герцогства Варшавского в качестве присоединенного к России государства, оставляя за собой возможность дать ему в будущем независимую конституцию, а со стороны России — расширить его границы настолько, насколько он найдет это нужным. После этого следующее совещание было назначено на 2 января.
Трактат 3 января. 1 января 1815 года Кэстльри получил известие, которое сильно изменило положение вещей. Между Англией и Соединенными Штатами был заключен мир; отныне Англия получала возможность свободно располагать всеми своими силами, а принц-регент был всецело согласен со взглядами французского короля на германские дела. Почувствовав себя свободнее, Кэстльри воспрянул духом. Добавим, что зависть к Франции и страх перед ней также сыграли свою роль. Мысль о водворении саксонского короля на берегах Рейна внушала англичанам чувство беспокойства. «При таких условиях, — писал лорд Ливерпуль, — саксонский король, вероятно, станет всецело креатурой Франции и будет склонен в дальнейшем скорее поддерживать виды французского правительства на Нидерланды, чем противодействовать им». С этого момента притязания пруссаков стали казаться англичанам совершенно недопустимыми, а сами пруссаки невероятно дерзкими. Что же касается русских, то Кэстльри составил себе о них совершенно определенное представление. Он прямо высказал это Талейрану. «Русские, — сказал он ему 2 января, — намерены предписать нам решения; не в характере Англии принимать их от кого бы то ни было». Исходя из этих заявлений, Талейран начал намекать на необходимость достигнуть соглашения трех держав. Кэстльри так воодушевился, что предложил письменно изложить свои мысли об этом соглашении. На другой день, 3 января, он принес свою записку. Она была показана Меттерниху, и в тот же вечер между Францией, Австрией и Англией был подписан тайный договор.
Три договаривавшиеся державы обязывались действовать согласно, «с полнейшим бескорыстием», для практического осуществления Парижского трактата; если же им не удастся достигнуть этой цели мирными средствами, то каждая для защиты той из них, которая подвергнется нападению, выставит корпус в 150 000 человек. Бавария, Голландия, Ганновер и Сардиния будут приглашены примкнуть к этому договору.
Этот договор был торжеством Талейрана. Он писал королю: «Коалиция больше не существует… Франция уже не занимает в Европе изолированного положения… Ваше величество действует согласно с двумя первостепенными державами, с тремя второстепенными государствами, а скоро и со всеми государствами, не руководствующимися революционными принципами и правилами. Ваше величество будет поистине главой и душой этого союза, образованного для защиты принципов, впервые провозглашенных вашим величеством».
