Анна Колчина - Радио Cвобода как литературный проект. Социокультурный феномен зарубежного радиовещания
Современная аудитория, говоря об авторах РС, прежде всего вспоминает именно писателей третьей волны эмиграции. Просматривая хронику 1970-х годов, этому не удивляешься, понимаешь, что практически все перечисленные (известные) писатели были авторами РС или выступали у его микрофона. 1971 год – в СССР исключен из Союза писателей Александр Галич; 1972 год – правительство США предоставляет советским евреям-эмигрантам статус политических беженцев; среди тех, кто эмигрирует, – Иосиф Бродский; 1973 год – Андрей Синявский и Василий Бетаки эмигрируют из Советского Союза; 1974 год – Александр Солженицын выдворен из Советского Союза; эмигрируют Александр Галич, Виктор Некрасов; 1975 год – Владимира Максимова лишают советского гражданства; 1976 год – среди тех, кто эмигрирует, – Андрей Амальрик, Анатолий Гладилин, Лев Лосев, Аркадий Львов; 1977 год – среди выехавших из СССР – Петр Вайль, Александр Генис и Сергей Юрьенен; 1978 год – эмигрирует Сергей Довлатов; 1979 год – эмигрирует Юз Алешковский; 1980 год – Василий Аксенов лишен советского гражданства; среди тех, кто уехал, Владимир Войнович и Фридрих Горенштейн; 1983 год – Георгий Владимов лишен советского гражданства. Только в начале 1970-х годов с третьей волной эмиграции из СССР выехало около 50 тысяч представителей русской интеллигенции[133]. Причины отъезда были разными, но объединяло писателей то, что путь к читателю в СССР был для них закрыт. А работая на радио, они сумели поддержать правозащитное движение внутри страны, познакомить слушателей с сотнями документов, всевозможными рукописями, сделав их достоянием отечественной интеллигенции. На радио появляются аналитические программы: «Права человека», цикл «Хроника текущих событий» (подготовленный Людмилой Алексеевой). Передачи РС отражали важнейшие события русской культурной жизни. Радио внесло свой вклад в сохранение непрерывности развития русской литературной традиции и продолжило, как и в 1950–1970-е годы, помогать самореализации русской творческой эмиграции на Западе. Как отмечает историк русской эмиграции, сотрудник РС Иван Толстой, благодаря РС российские слушатели постоянно были в курсе западных философских, эстетических и художественных идей, получали в достоверном виде историю русской дореволюционной и эмигрантской мысли, знакомились с наиболее интересными и актуальными публикациями европейской и американской периодики. Обзоры эмигрантских журналов и газет входили постоянной рубрикой в еженедельное расписание передач. «Писатели, журналисты, историки и публицисты в меру своих сил и интересов – изо дня в день, из года в год – создавали у микрофона РС тот или иной канон литературных произведений, который был призван сформировать в сознании слушателей “правдивую”, “правильную”, “истинную” картину истории и сегодняшнего дня русской литературы», – пишет Толстой[134]. Поскольку американское руководство станции не вмешивалось в литературную программу радиовещания, эта сторона деятельности РС была полностью отдана самим редакторам его Русской службы.
Послереволюционные и послевоенные эмигранты критически относились к новой эмиграции по разным причинам. Первые не принимали идею «социализма с человеческим лицом»[135] и критическое отношение к дореволюционной истории, а вторые боялись конкуренции с носителями более свежей информации о Советском Союзе. Если миссия первой волны эмиграции «состояла в сохранении уходящей русской культуры, то третья волна эстетическую задачу сочетала с идеологической: опубликовать запрещенные в СССР и других странах Восточной Европы политически и эстетически нонконформистские тексты, открыть миру глаза на тоталитарное устройство советского общества»[136]. Елена Скарлыгина в статье «В зеркале трех эмиграций: самоидентификация как проблема эмигрантского сознания»[137] пишет, что «встретившись на Западе, русские эмигранты разных поколений обнаружили, что говорят на разных языках – слишком велики были ментальные и поколенческие различия, более того, слишком чужими казались вчерашние “советские”»[138]. Эмиграция стала для многих тяжелым испытанием. Совершенно разный опыт, мировоззрение, даже разный язык мешали возникновению контакта. Русский язык в СССР и за границей за 50 лет претерпел существенные изменения.
Третья эмиграция несла в себе черты советской ментальности, «отношение к вновь приехавшим было более чем прохладным: от пренебрежительного отторжения до вежливого равнодушия»[139]. Такие взаимоотношения складывались и в редакции Русской службы РС. Большинство эмигрантов третьей волны прежде никогда не были за рубежом, на Запад они отправлялись навсегда, теряя гражданство и лишаясь возможности когда-либо увидеться с близкими. Елена Скарлыгина считает: «В этом отношении разрыв с родиной был для третьей волны даже более трагическим, чем для первой, послереволюционной эмиграции…»[140].
Сергей Довлатов, отвечая на вопросы американского ученого Джона Глэда, автора книги-интервью с представителями разных поколений русского литературного зарубежья, говорил: «Я принадлежу именно к третьей волне. Она имеет свои специфические, так сказать, особенности, которые ко мне имеют самое прямое отношение: я не воевал с оружием в руках против советской власти, я добровольно уехал, я явился в ОВИР, и, так как у меня не было никаких израильских документов, вызовов и прочего, я уехал, изъявив такое желание. У меня не было практически никакой надежды вернуться, в отличие от эмигрантов первой волны, которые были почти все уверены, что они возвратятся… У меня таких иллюзий не было: я уезжал на Запад, зная, что не вернусь… В большинстве я общаюсь с эмигрантами третьей волны, с людьми моего возраста и примерно моего склада, хотя у меня есть знакомые среди эмигрантов второй волны и первой волны»[141].
Джин Сосин вспоминает: «В нью-йоркском бюро, где я работал, с 70-го года начался поток новой советской интеллигенции, советских писателей. Конечно, одним из самых знаменитых был Сергей Довлатов. Он был очень талантливый. Я не был его боссом, потому что я решал другие задачи… Но я его хорошо помню. Его очень ценили коллеги… Вспоминаю Людмилу Алексееву. Недавно (в марте 2013 года в Вашингтоне) она сказала: “РС – это наш голос. Это радио выражало все то, о чем мы мечтали”… И конечно, Елена Боннэр. Правда, я никогда так и не познакомился с Сахаровым… Но много раз говорил с Еленой Георгиевной. Она принимала участие в 2004 году в конференции при Гуверовском институте (эта конференция была о вещании Радио Свобода и «Голоса Америки»)… Бродский нас принял очень вежливо в его маленькой квартире в Университете в Мичигане. Когда Глория увидела на его столе много писем из Советского Союза с красными печатями, она предложила ему открыть конверт и посмотреть внутри… Там были проставлены такие маленькие-маленькие номера… Письма читали. А Бродский: “Что вы говорите? Неужели?”. В следующий раз, когда мы приехали, в комнате повсюду, даже на кровати, были разбросаны папиросы и конверты… Он искал. Он был в ужасе, что за ним следят, что все, что он получил из Союза, было прочитано…»[142].
«Эмиграция третьей волны как политическое и культурное явление состоялась, – продолжает Скарлыгина. – Ее представителям удалось немало сделать как в литературе, так и в журналистике, в развитии общественной мысли. О ней все больше писали и говорили, с ней уже нельзя было не считаться»[143]. А в СССР все еще замалчивались десятки славных литературных имен. Все еще не могло быть и речи о публикации в Советском Союзе произведений Бродского или Солженицына.
В этот период сотрудниками станции становятся люди, которые заговорили по радио с современным поколением современным языком. В 1970-х – начале 1980-х годов перед микрофоном РС выступали видные советские диссиденты. Это был цвет интеллигенции: писатели, режиссеры, художники, ученые. Новоприбывшие со своей концепцией советской жизни начали в силу своей компетентности вытеснять тех, кто работал на радио прежде. И вот эта новая концепция, новые каноны, в том числе и в культуре, и в литературе, стали утверждаться на радио[144].
Смена канонов происходила на фоне внутренних конфликтов на радио. До начала 1970-х годов проблемы канона не возникало, поскольку в него могло быть включено любое литературное произведение, запрещенное в СССР. Всем эмигрантам у микрофона казалось, что этих произведений хватит до скончания века. В этот период на радио работала вторая волна эмиграции (эмигранты военных лет) и несколько человек из первой волны (Георгий Адамович, Владимир Варшавский, Владимир Вейдле, Гайто Газданов). Причиной одного из конфликтов стало желание второго поколения эмигрантов, для которых литература была немыслима вне реалистических рамок, расширять великорусскую тематику. Писатели второй волны эмиграции считали, что писатели третьей волны «плодят русофобию своим модернизмом», говорили, что передачи надо делать не для советского, а для русского слушателя. Но жанр радиопередач эмигрантов второй волны был достаточно примитивен: они подавали литературу через биографию писателя и обширные цитаты патриотической тематики[145].
