К.А. Иностранцев - Хунну и Гунны (разбор теорий о происхождении народа Хунну китайских летописей, о происхождении европейских Гуннов и о взаимных отношениях этих двух народов).
Из вышеприведенного содержания статьи Хоуорса можно, как нам кажется, заметить, что он дал очень мало новых материалов по вопросу о монголизме Хунну и Гуннов сравнительно с тем, что было уже сообщено сторонниками этой теории до пего. Приёмы этого исследователя тоже не особенно отличаются от приёмов других сторонников монголизма, несмотря на то, что историческая этнография прогрессировала даже со времён Неймана. В некоторых же вопросах Хоуорс, как увидим ниже, высказывает такие голословные суждения, от которых Нейман вероятно воздержался бы. Передавая известия о Гуннах у Армян, Хоуорс ошибся в определении времени их пребывания в областях к северу от Кавказа. Сен–Мартен, указавший на эти известные у армянских писателей (см. ниже главу IV), сообщил лишь то, что Гунны известны Армянам во второй половине III–го века по P.X. Хоуорс же полагал, что упоминание о них относится ко II–му веку до P.X. Разница во времени получается, как видно, значительная. Клапрот, на которого так нападает Хоуорс, вовсе не думал, как увидим ниже, что Гунны и Авары были Лезгины — он прямо даже отрицал это. Признавая незначительность одних лингвистических данных в нашем вопросе, нельзя однако согласиться с примером, приведённым Хоуорсом — племя Хезаре является несомненно исключением, и этнографическая классификация возможна в настоящее время главным образом по данным лингвистическим. В признании Хунну Монголами Хоуорс, по нашему мнению, опирается на недостаточные основания. Если мы не можем сказать, что Турки занимали Монголию до VI века по P.X., то мы также не можем сказать, что Монголы — исконные обитатели этой страны; мимоходом же сказанные слова Чингиз–хана могут ещё менее служить доказательством. Относительно доводов Шмидта, которым Хоуорс придаёт такое значение, равно как и относительно отожествления народов по сходству обычаев, мы уже говорили выше и поэтому не считаем нужным вторично опровергать их. Признавать Жуань–жуань Монголами только потому, что они вели ожесточённую войну с Ту–гю, мы не считаем возможным на том основании, что ожесточённая борьба может происходить и между народами одного происхождения (вспомним хотя бы борьбу между турецкими народами Ту–гю и Уйгурами в начале VII века). В опровержение того мнения, что только Турки и Монголы играли выдающуюся роль в истории Средней Азии, мы укажем на народ, игравший нисколько не меньшую роль, чем Жуань–жуань, именно на Сянь–би и который тем не менее считается ни турецкого, ни монгольского, а либо тунгузского, либо корейского происхождения. Что касается до вопроса о Гуннах, то тут Хоуорс вполне сходится с взглядами Тьерри.
К гипотезе о Чёрных Гуннах, возникших в представлении Хоуорса по аналогии с Чёрными Уграми и Хазарами, за отсутствием исторических известий, нельзя относиться с доверием.
В заключение всего вышеизложенного мы должны сказать, что возобновление теории монголизма не было вызвано открытием нового материала, а личными убеждениями одного учёного. В небольшом докладе на съезде, в общих чертах, он изложил то, что по большей части было известно и до него.
Подводя итоги всей монгольской теории, нужно сказать, что её никоим образом нельзя считать сданной в архив. Это доказывает не только появление вышеприведённой статьи Хоуорса, но сравнительная распространённость её среди не специалистов. Её влияние бывает заметно и в строго научных трудах[30], и в популярно научной литературе[31], и в простых учебниках. Эта теория, первая в хронологическом порядке, в вопросах о происхождении Хунну и Гуннов по большей части строго придерживалась этнографической классификации, а в вопросах о взаимных отношениях этих двух народов считалась с историческими фактами. Если она правильно и основательно принимала Хунну и Гуннов за один и тот же народ, то в отожествлении их с Монголами во первых считала вескими доказательствами такие, которые на самом деле не выдерживают критики, и во вторых имела вообще неправильное понятие о расположении племён и народов Средней Азии в их исторической последовательности. Тем не менее нужно сказать, что для того, чтобы признать её действительной, нужны новые доказательства, новые материалы, а большинство исследователей в настоящее время не может быть причислено к сторонникам теории монголизма.
III.
Теория турчизма Хунну и финнизма Гуннов. Абель Ремюза, как сторонник первой части этой теории и разбор его доводов. Клапрот — главный представитель этой теории. Его исследования и разбор их. Другие последователи этой теории. Её общее значение.
Следующая по времени за теорией монголизма была теория, отличавшая Хунну от Гуннов и считавшая первых Турками, а вторых Финнами. Особенно строго проводил её известный полиглотт Клапрот, неоднократно писавший по этому вопросу и доказывавший несомненный, как он думал, финнизм Гуннов и турчизм Хунну. Этот учёный справедливо считается главным представителем теории. Более того, он, собственно говоря, создал её, он же развил и распространил её в науке. Если теория монголизма образовалась постепенно, слагалась из мнений различных учёных и нуждалась в окончательном обобщении, то теория финнизма Гуннов и турчизма Хунну сложилась сразу; она обязана своим явлением одному учёному. Таким образом, если она должна была быть цельнее первой, то в ней однако более допустимы недосмотры. Трудность создания усложнялась ещё тем, что предлагавшему её нужно было не только доказывать верность своего взгляда, но и отрицать другие, предшествовавшие доводы. Из всего этого видно, что взявший на себя такой труд должен был являться настоящим реформатором в изучаемом нами вопросе, и таким действительно нужно назвать Клапрота.
Однако, признавая всё значение этого учёного, мы должны сказать, что ещё до него высказался по поводу происхождения Хунну, уже придерживаясь мнения о турчизме этого народа, известный французский монгололог Абель Ремюза в своём сочинении «Recherches sur les langues tartares» (Paris, 1820). В этом исследовании, как уже видно из самого заглавия, не историческом, он однако коснулся некоторых исторических вопросов. К ним принадлежит и вопрос о происхождении Хунну. О Гуннах он почти ничего не говорил. Поэтому мы и можем считать его первым, высказавшимся по поводу новой теории, отвергающей старую, но только относительно одной её части, именно происхождения Хунну. Вышеназванное сочинение касается татарских языков, т.е. имеет цели филологические. К этим языкам наш автор причисляет: манчжурский, монгольский, восточно–турецкий и тибетский. Кроме небольшого предисловия, введения и небольшого же заключения, сочинение это делится на семь глав. Первая говорит об этих народах вообще. Вторая касается несториянско–татарского алфавита. Третья — древнего письма Татар. Четвёртая — орфографии и грамматики Манчжуров. Пятая — монгольского языка и его диалектов. Шестая — восточно–турецкого или уйгурского языка. Наконец, седьмая — тибетского. Интересующего нас вопроса Ремюза коснулся в первой, пятой и шестой главах. Сообразно с этим начнём и мы обозрение его мнений и доказательств.
Говоря о различных именах татарских народов, этот учёный должен был сказать и о происхождении имени Хунну. Он вообще придерживался того взгляда, что почти все варианты имени этих кочевников, приводимые в китайских летописях, тенденциозные переделки с оскорбительным значением. Так «Хунь–ё (Hun–yo) может значить проданные рабы; Гуй–фан (Koueï–fang) — дьявольские, Хянь–юнь (Hian–yun) канальи, Хунну (Hiong–nou) — дурные рабы, Ту–гю (Thou–kiouei) — наглые собаки и т.д. Это — воспоминания о ненависти и презрении, который китайцы всегда имели к Татарам вследствие их невежества, а также разбоев и набегов, которые они постоянно совершали на земли империи» (стр. 8–9). Однако он думает, что Китайцы не произвольно выдумывали эти выражения, а обращали внимание на имена, которые Татары сами себе давали. Он склонен видеть в них татарские имена, только транскрибированные по китайски, с изменениями, свойственными китайскому языку. Он думал, что китайцы старались, чтобы соединение знаков, передовавших [так в тексте] эти имена, имело бы сатирический или презрительный смысл. При этом Ремюза указал на слово Ту–гю, которое, будучи верной передачей слова турок на китайском языке, вместе с тем имеет ругательный смысл (стр. 9). Подтверждение этому он видит ещё в том, что у китайских авторов иногда имя одного и того же народа изменяется по эпохам, но эти изменения никогда не бывают очень значительны, и без всякого труда можно заметить их общее происхождение. Так один и тот же народ носит то имя Хунь–ё, то Хянь–юнь, то Хунну (стр. 10).
Очень трудно, по его мнению, найти настоящее имя народа, имея только китайскую транскрипцию. Причиной этого бывает часто незнание языка народа. Этот случай мы имеем и в отношении Хунну. Тут Ремюза высказал своё мнение о тожестве Хунну и Гуннов и указал на Дегиня, как на главного представителя этого отожествления. «Однако нужно сказать по правде», замечает он, «что Дегинь недостаточно доказал это тожество, которое, хотя и предлагает в свою пользу некоторую вероятность, но представляет и довольно большие затруднения» (стр. 11 и Введение, стр. XLVI). В совершенную противоположность Нейману, Ремюза придерживался того взгляда, что «историки и географы китайские, говоря о татарском народе, всегда стараются указать группу, к которой он принадлежит, относится ли это напр, к Хунну, т.е. Туркам или к Дун–ху, т.е. к Восточным варварам» (стр. 23). Итак, хотя в вопросе о происхождении имени этих кочевников Ремюза и придерживался мнений, не отличавшихся от мнений некоторых из предшествовавших ему писателей[32], но он развил их и даже привёл в систему, распространив эти изменения не только на данный случай, но и на другие. Многие сторонники монгольской теории, напр. Нейман и Иоакинф, придерживались этого же мнения относительно измененпя имени, и вообще нужно сказать, что оно может считаться наиболее распространённым в исследованиях, касающихся нашего вопроса.
