В Козлов - Обманутая, но торжествующая Клио (Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке)
Мы будем вынуждены достаточно подробно охарактеризовать наблюдения и выводы Сергеева, поскольку они касались основополагающих вопросов бытования и содержания "дневника" и безупречно доказали, что в научный и общественный оборот был введен не подлинный исторический документ, а подлог.
Прежде всего, Сергеев обратил внимание на несуразности, имеющиеся в предисловии относительно происхождения "дневника". По мнению Сергеева, уже история его злоключений (перевод на французский, копирование, уничтожение в проруби оригинала и проч.) кажется подозрительной, ибо абсолютно ничем не подтверждается. Однако главное, по мнению критика, даже не в этом. Принципиально важным он считает ответ на вопрос: вела ли когда-либо Вырубова дневник вообще. В этой связи Сергеев обращает внимание на ту часть предисловия к публикации, в которой издатели указали, что на одном из допросов Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства Вырубовой была предъявлена ее же "тетрадь номер один", которую издатели определили как часть "дневника". Однако стенограмма допроса показывает, что это был не дневник в общепринятом смысле. "Тетрадка полна разных записок на какие-то мистические темы", -- отметил председатель. "Да, я всегда массу записывала", -- прокомментировала в ответ Вырубова. Из дальнейшего следует, что Вырубова пыталась в своей тетради записывать изречения и телеграммы Распутина. В конце концов на один из очередных вопросов председателя относительно содержания ее тетради Вырубова раздраженно заметила: "Я вам говорю, я столько народу видала и принимала, что не могу помнить... Если бы мог кто-нибудь дневник за меня вести, я была бы рада"[68].
По мнению Сергеева, можно при желании не поверить подлинным показаниям Вырубовой в отношении ее решительного отрицания факта ведения дневника. Но очень странно, что издатели в "Минувших днях" полностью проигнорировали стенограмму допроса, лишь мельком упомянув о ней. Между тем из стенограммы следует, что предъявленная Чрезвычайной следственной комиссией "тетрадь номер один" не являлась дневником в прямом смысле слова ни по форме, ни по содержанию. Предисловие же к публикации в "Минувших днях" утверждает, что спустя двенадцать дней после допроса сама Вырубова в письме к Головиной заявила об изъятой у нее первой тетради своего "дневника". "Если даже допустить, -- заключал Сергеев, -- подлинность цитируемого письма Вырубовой (усомниться в чем мы имеем право, поскольку не известны ни место хранения письма, ни условия проверки принадлежности его Вырубовой), то, при сопоставлении его с названной выше стенограммой, сам собой напрашивается вывод, что "дневники" в толковании Вырубовой и редакции "Минувших дней" -совершенно разные вещи. Содержание посвященной Распутину "тетради номер один", именуемой самой Вырубовой, по уверению редакции, "дневником", совершенно отлично от содержания напечатанного "дневника", в котором повествуется о множестве фактов почти исключительно из области политической жизни России и зарегистрированы дела и речи массы людей, вращавшихся в окружении последних Романовых"[69].
Далее Сергеев, сравнивая "дневник" с опубликованными "Страницами из моей жизни" Вырубовой, обращает внимание на то, насколько разными по своему мироощущению предстают нам их авторы со страниц этих двух документов: идеи, отношение к событиям и людям в них кардинально противоположны. Более того, "дневник", благодаря обилию в нем прямой речи, диалогов, неразличимости русского текста и перевода на французский язык выглядит скорее как литературное произведение, заранее облеченное для печати в художественную форму, с определенным сюжетным построением, которое никак не нарушается бессистемной хронологией записей.
Однако самое потрясающее открытие, пишет Сергеев, просвещенный читатель может сделать, сравнив фактическую основу "дневника" с известным кругом фактов российской истории начала XX в. Вопреки мнению издателей, в нем нет никаких новых примечательных фактов, которые не были бы известны из изданных к 1927 г. воспоминаний, переписки, исторических исследований, а также "сохранившихся до наших дней в некоторых кругах общества устных слухов о жизни двора Романовых", которые были препарированы и поданы в публикации под определенным углом зрения. Критик привел многочисленные и убедительные примеры таких заимствований и переработки. "Зависимость сюжетов от имеющихся в печати публикаций, -- отмечал Сергеев, -- особенно заметна в последней части "дневника" -- "1916 год", которая по содержанию своему крайне совпадает с V томом "Переписки Николая и Александры Романовых". Недаром комментаторы в таком изобилии снабдили эту часть "дневника" подстрочными ссылками на "Переписку"; сюжетика у них на редкость общая, за немногими исключениями, которые, в свою очередь, имеют свои печатные источники"[70].
В сложной идейной мозаике "дневника" Сергеев попытался выделить несколько концептуальных линий, по которым шла переработки текстов подлинных первоисточников. Одна из таких линий -- это Распутин как мужицкий идеолог, враг аристократии, поклонник Е.И.Пугачева, противник участия России в Первой мировой войне, пророк, остро чувствующий приближение революции и гибель царской семьи. Вторая линия -- это попытка показать разложение, моральную деградацию высшего правящего слоя России, включая и последнего императора с его странными сексуальными интересами и физическими недостатками. В "дневнике" достается едва ли не всем из реального делового окружения Вырубовой. Здесь фигурируют "барбос" И.Г.Щегловитов, "клоп поганый" Марков-второй, "нахал" В.М.Пуришкевич, "рухлядь проклятая" Б.В.Штюрмер, "старый барбос" В.А.Сухомлинов и т.д. Третья линия связана со все большим усилением недовольства развалом страны и войной со стороны крестьян и солдат, тревожные записи о настроениях и поступках которых не сходят со страниц "дневника".
Критика Сергеевым подлинности "дневника" Вырубовой была безупречна и убедительна и в источниковедческом, и в историческом, и в археографическом отношениях. Доказав с научных позиций фальсифицированный характер "дневника", критик тем не менее в заключении сформулировал еще один вывод: "Опубликование этой литературной подделки под видом подлинного документа заслуживает самого строгого осуждения не потому только, что "дневник" может посеять заблуждения научного характера, а потому, что пользование этой фальшивкой компрометирует нас в борьбе с уцелевшими сподвижниками Вырубовой и защищаемым ими строем. Следовательно, значение разобранной нами здесь публикации выходит за рамки литературного явления, становясь уже фактом политического порядка"[71].
Таким образом, последнее заключение Сергеева переносило факт публикации "дневника" из сферы научных споров в сферу политики. Наиболее отчетливо и сурово подобная позиция была выражена в интервью Б.М.Волина газете "Вечерняя Москва". Тот прямо заявил, что, "поскольку этот "дневник" получил большое распространение и у нас, и -- что особенно важно отметить -- за границей, я полагаю, что опубликование подобного "документа" заслуживает не только решительного общественного порицания, но и серьезного преследования. Нам приходилось вести упорную борьбу с разными антисоветскими фальшивками, которые часто появляются на страницах европейской прессы; при таких условиях всякое появление фальшивых документов на страницах советской печати может только дискредитировать эту борьбу.
Я полагаю, что если подложность "дневника" доказана, то в первую очередь его составители, а затем и издатели должны быть не только осуждены советским общественным мнением, но и понести кару в порядке судебном"[72].
Эти "ученые" рекомендации, высказанные всего за несколько месяцев до начала так называемого "академического дела", на первом этапе которого очень важную роль играли архивные документы, связанные с династией Романовых, не были оставлены без внимания. Уже, очевидно, после появления рецензии Горина в газете "Правда" тогдашний временно исполняющий обязанности заведующего отделом печати ЦК ВКП(б) Н.И.Смирнов по факту публикации "дневника" Вырубовой и вообще издания журнала "Минувшие дни" подготовил для Секретариата ЦК любопытную докладную записку. Из нее становится известно, что после выхода первого номера "Минувших дней" отдел печати ЦК ВКП(б) "категорически запретил выход дальнейших выпусков. Несмотря на это, вышел второй (январский) выпуск, с продолжением "дневника" Вырубовой и с тем же бульварно-развлекательным уклоном всего материала, печатающегося в журнале". Пролетарскому читателю, продолжал Смирнов, нужен подлинный массовый исторический журнал, который бы мог культурно просвещать массы и одновременно способствовать "переделке всей исторической науки, проводимой сейчас марксистской мыслью". С этой точки зрения журнал "Минувшие дни" не соответствует современным требованиям и должен быть закрыт.
