Геродот - Урания (История, Книга 8)
123. После раздела добычи эллины отплыли на Истм, чтобы вручить там награду за доблесть тому эллину, который в эту войну совершил самый выдающийся подвиг. Прибыв на Истм, военачальники получили у алтаря Посейдона вотивные камешки, чтобы избрать того, кто получит первую и вторую награду. Тогда каждый из них положил камешки себе, считая себя самым доблестным. Вторую же награду большинство присудило Фемистоклу. Итак, каждый военачальник получил по одному голосу, Фемистокл же далеко превзошел всех по числу голосов, поданных за вторую награду.
124. Из зависти эллины не пожелали присудить [Фемистоклу первую награду] и, не приняв никакого решения, возвратились каждый к себе домой. Впрочем, слава Фемистокла как мужа, безусловно, умнейшего из эллинов, прогремела по всей Элладе. Но так как сражавшиеся вместе с ним при Саламине не признали Фемистокла победителем и не почтили его, то он вскоре после этого отправился в Лакедемон, чтобы получить там почести. Лакедемоняне приняли его достойно и с великими почестями. Правда, награду за доблесть (венок из оливковых ветвей) они дали Еврибиаду, а самому Фемистоклу - награду за мудрость и проницательность - также оливковый венок. Они подарили ему также колесницу, самую прекрасную в Спарте. Осыпав Фемистокла похвалами, они при отъезде дали ему свиту из 300 отборных спартанцев, называемых "всадниками"65, которые провожали гостя до тегейской границы. Фемистокл был, насколько мы знаем, единственным человеком, которому спартанцы дали такую свиту.
125. По возвращении же Фемистокла из Лакедемона в Афины там некто Тимодем из Афидн, враг Фемистокла (впрочем, не из числа людей выдающихся), совершенно вне себя от зависти поносил Фемистокла. Тимодем ставил в упрек Фемистоклу поездку в Лакедемон, говоря, что дарами лакедемонян тот обязан только Афинам, но не себе. Когда Тимодем продолжал без конца повторять свои упреки и брань, Фемистокл сказал: "Будь я бельбинитом, спартанцы не оказали бы мне столь высоких почестей, но тебя, человече, они не почтили бы, хотя бы ты и был афинянином". Таковы были события в Элладе.
126. Артабаз же, сын Фарнака, влиятельный у персов и раньше человек (после Платейской битвы влияние его еще более возросло), провожал царя с 6000 (из войска, которое отобрал себе Мардоний) до пролива. Когда царь переправился в Азию, Артабаз возвратился назад. Прибыв в Паллену, он, так как Мардоний зимовал в Фессалии и Македонии и вовсе не побуждал его присоединиться к остальному войску, не желал упустить случая продать в рабство отпавших от царя потидейцев. Действительно, потидейцы, когда царь с войском прошел мимо них, а персидский флот бежал из Саламина, открыто отпали от варваров. Так же поступили и другие города Паллены.
127. Тогда Артабаз начал осаду Потидеи. Подозревая также, что и олинфяне восстали против царя, он осадил и олинфян. Олинфом же владели боттиеи, изгнанные с побережья Фермейского залива македонянами. Когда Артабаз завладел, наконец, городом, он велел вывести жителей к озеру и умертвить, а город передал под надзор торонейца Критобула и халкидийцев. Так Олинф попал в руки халкидийцев.
128. Захватив Олинф, Артабаз обратился со всеми силами против Потидеи. Во время ревностной осады города военачальник скионян Тимоксейн договорился с ним предать [город]. Каким образом начались переговоры об измене, я не могу сказать (об этом у меня нет сведений). Конец же был вот какой. Всякий раз когда Тимоксейн писал записку, желая отослать Артабазу, или Артабаз Тимоксейну, то письмо прикреплялось к зарубкам на нижнем конце стрелы (так, чтобы она была покрыта перьями), и затем стрелу пускали в условленное место. Однако замысел Тимоксейна предать Потидею открылся. Именно Артабаз, выпустив стрелу в условленное место, промахнулся и поразил в плечо какого-то потидейца. Около раненого собралась толпа народа, как это часто бывает на войне. Люди тотчас вынули из раны стрелу и, заметив записку, отнесли ее военачальникам (в городе находились военачальники вспомогательных отрядов союзных городов Паллены). Те прочитали записку и открыли изменника. Однако было решено не клеймить Тимоксейна как изменника ради города скионян, чтобы в будущем скионян вечно не звали предателями. Так-то было открыто предательство.
129. Артабаз уже три месяца осаждал город, когда на море наступил сильный и продолжительный отлив. Варвары увидели, что море превратилось [в этом месте] в болото и двинулись вдоль берега в Паллену. Они прошли уже 2/5 расстояния по болоту (а осталось им пройти еще 3/5 до Паллены), как внезапно начался столь сильный прилив на море, какого еще, по словам местных жителей, никогда не бывало, хотя высокая вода стоит нередко. Те из персов, кто не умел плавать, погибли, а умевших плавать перебили потидейцы, подплывая к ним на лодках. Причиной этого прилива, наводнения и беды, постигшей персов, потидейцы считают вот что: именно персы, которых постигла гибель в море, и осквернили святилище и статую Посейдона в предместье города. В этом, мне думается, они правы. Уцелевших воинов Артабаз отвел в Фессалию и Македонию. Вот что случилось с теми, кто сопровождал царя.
130. Уцелевшие корабли Ксеркса между тем после бегства из Саламина прибыли в Азию и переправили царя и войско из Херсонеса в Абидос. Затем флот остановился на зимовку в Киме. Когда же засияла весна, корабли тотчас поплыли на Самос, где часть кораблей уже провела зиму. Большинство воинов на кораблях состояло теперь из персов и мидян. Военачальники их были Мардонт, сын Багея, и Артаинт, сын Артахея. Вместе с ними начальником был также Ифамитра, племянник Артаинта, которого тот сам выбрал себе помощником. После тяжкого поражения варвары уже не осмеливались идти дальше на запад, к чему, впрочем, никто их и не принуждал. Они стояли у Самоса на страже на случай восстания в Ионии. Вместе с ионийскими кораблями флот варваров насчитывал 300 кораблей. Впрочем, они вовсе не ожидали, что эллины придут в Ионию, но, как они полагали, удовлетворятся защитой своей земли. Так варвары решили потому, что эллины не преследовали бегущих из Саламина кораблей, но сами были рады возвратиться домой. На море они в душе считали себя, правда, побежденными, но ожидали, что уж на суше Мардоний одержит решительную победу. Стоя у Самоса, персы держали совет, могут ли они нанести врагу вред, и вместе с тем с нетерпением ожидали, какой оборот примут дела у Мардония.
131. Наступление весны66 и пребывание Мардония в Фессалии побудило эллинов к действию. Сухопутное войско их еще не успело собраться, а флот в числе 110 кораблей прибыл на Эгину. Военачальником и навархом был Левтихид, сын Менара, внук Гегесилая, правнук Гиппократида, потомок Левтихида, Анаксилая, Архидама, Анаксандрида, Феопомпа, Никандра, Харилая, Евнома, Полидекта, Притания, Еврифонта, Прокла, Аристодема, Аристомаха, Клеодея, Гилла и Геракла. Он принадлежал, таким образом, к другой ветви царского дома. Все названные предки Левтихида, кроме последних семи, были царями Спарты. Во главе афинян же стоял Ксантипп, сын Арифрона.
132. Когда все корабли пришли на Эгину, в стан эллинов явились вестники ионян, которые успели уже побывать в Спарте, и просили лакедемонян освободить Ионию. В числе этих вестников был и Геродот, сын Басилида. Они вступили в заговор (сначала их было семеро) и замыслили умертвить Страттиса, хиосского тирана67. Однако замысел их был раскрыт, так как их выдал один из соучастников. Остальные же шестеро тайно бежали из Хиоса и прибыли сначала в Спарту, а потом на Эгину, чтобы просить эллинов плыть в Ионию. Им удалось (и то с трудом) уговорить эллинов отвести их только до Делоса. Ведь дальнейшее плавание казалось эллинам слишком опасным: они не знали тех стран и всюду подозревали присутствие врагов. А до Самоса, по их представлениям, было так же далеко, как до Геракловых Столпов. Вышло так, что ни варвары из страха не осмеливались плыть за Самос на запад, ни эллины, несмотря на просьбы хиосцев,за Делос на восток. Таким образом, взаимный страх охранял области, лежавшие между врагами.
133. Итак, эллины отплыли на Делос. Мардоний же в это время еще зимовал в Фессалии. Оттуда Мардоний отправил к местным прорицалищам некоего человека родом из Европа, по имени Мис, и приказал ему всюду, где только был доступ варварам, обращаться с вопросами к оракулам. Какие именно вопросы Мардоний пожелал задать оракулам, я не могу сказать, так как об этом мне ничего не рассказывали. Впрочем, я полагаю, что эти вопросы относились к современному положению дел и ни к чему другому.
134. Этот Мис, по-видимому, прибыл в Лебадию и, подкупив там одного из местных жителей, проник в пещеру Трофония. Затем он посетил оракул в Абах, что в Фокиде, и пришел также в Фивы. Сначала он вопросил Аполлона Исмения (там, как и в Олимпии, получают прорицания, [сжигая] внутренности жертв), а потом с помощью какого-то чужеземца (не фиванца), соблазненного деньгами, лег спать в святилище Амфиарая. Ведь ни одному фиванцу вообще не дозволяется там вопрошать оракул; и вот по какой причине. Амфиарай повелел им некогда в изречении оракула выбирать одно из двух: хотят ли они иметь его прорицателем или же союзником. Фиванцы же выбрали Амфиарая союзником. Поэтому-то ни одному фиванцу не дозволяется там ложиться спать.
