Александр Королев - Загадки первых русских князей
Итак, послы договора 944 года были представителями знати полян-руси. Кстати, в земле полян-руси в целом не было преобладания какой-либо одной археологической культуры. Сами поляне являются, пожалуй, самым загадочным в археологическом отношении племенем. Территория их предполагаемого проживания представляет собой картину смешения этносов и культур, своеобразную «маргинальную зону». Возможным следствием этой разноэтничности является и разноэтничность имен договора 944 года.
Сформулируем вопрос, с которого мы начали эту главу, несколько по иному: «Могли ли быть среди русской знати договора 944 года представители племен, подчиненных Киеву?» Наш ответ: «Нет, не могли». Как уже отмечалось в первой главе, подчинение славянских племен Киеву происходило не в интересах какого-то одного князя, а в интересах всей «Русской земли» (земли полян-руси), представляя собой весьма длительный процесс. О том, что подчинение славян происходило в интересах полян-руси, свидетельствует, кстати, и летописное описание хода этого процесса, сделанное с точки зрения именно полян. Не случайно летописцы уделили особое внимание истории борьбы полян с древлянами. Ведь древляне и поляне жили достаточно близко друг к другу — граница земли древлян проходила в 25 км от Киева. Повесть временных лет сообщает, что был период, когда древляне обижали полян. Затем летопись с явным удовлетворением описывает, каким унижениям подвергались древляне позднее и как их положение все более и более ухудшалось. Можно сказать, что история завоевания племен написана с позиции полян. К 40-м годам X века процесс завоевания был еще далеко не завершен. Племена, уплачивая дань русам (полянам), продолжали сохранять самоуправление. Замкнутость славянских союзов племен в рамках своей территории является еще одним доказательством того, что договор 944 года русов с греками заключен исключительно русской знатью. Князья союзов племен, подчиненные Киеву, в заключении договора не участвовали.
Это подтверждается и тем господствующим положением, которое русы занимали среди прочих славянских племен, о чем свидетельствует замечание Повести временных лет о том, что поляне жили «особо» от прочих славян. Особое положение русов среди славян ярко проявляется в рассказе летописи о том, как Вещий Олег велел грекам сшить шелковые паруса руси, а «словеном кропинные». Под «словенами» здесь скорее подразумеваются не словене ильменские, а славянские племена вообще, подчиненные Вещему Олегу и ходившие с ним в поход на Царьград. Здесь для нас важен даже не сам факт похода и сказочность этой детали, а отношение летописца-руса к славянским племенам. Это же отношение явно прослеживается и в рассказе Повести временных лет о нравах славянских племен: «Все эти племена имели свои обычаи, и законы своих отцов, и предания, и каждые — свой нрав. Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий, стыдливы перед снохами своими и сестрами, матерями и родителями; перед свекровями и деверями великую стыдливость имеют; имеют и брачный обычай: не идет зять за невестой, но приводит ее накануне, а на следующий день приносят за нее — что дают. А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели все нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как и все звери, ели все нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни, и здесь умыкали себе жен по сговору с ними; имели же по две и по три жены. И если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду, и возлагали на эту колоду мертвеца, и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах по дорогам, как делают и теперь еще вятичи. Этого же обычая держались и кривичи, и прочие язычники, не знающие закона Божьего, но сами себе устанавливающие закон».
Неравноправное положение русов и славян подтверждается и другими фактами. Так, восточные, византийские и латиноязычные источники свидетельствуют о распространенности на Руси рабства и торговле русов рабами. Например, арабский автор Ибн Фадлан в «Записке», относящейся примерно к 922 году, описывая свое путешествие на берега Итиля (Волги), говорит о купцах-русах, доставлявших сюда рабов, закованных в цепи для продажи. Характерна молитва такого купца: «О, мой господь, я приехал из отдаленной страны, и со мною девушек столько-то и столько-то голов и соболей столько-то и столько-то шкур», — пока не назовет всего, что прибыло с ним из его товаров»{51}. Рабы, наряду с прочим товаром, являются частью своеобразной таможенной пошлины, которую взимает с этих купцов «царь» волжских болгар: «Если прибудут русы или же какие-нибудь другие (люди) из прочих племен с рабами, то царь, право же, выбирает для себя из каждого десятка голов одну голову»{52}. Ибн Фадлан рисует живую картину торговли рабами, среди которых особенную ценность представляют девушки: «У каждого (из них) скамья, на которой он сидит, и с ними (сидят) девушки-красавицы для купцов»{53}. Одним из главных рынков, где русы сбывали рабов, была Византия. Уже неоднократно упоминавшийся Константин Багрянородный подробно описывал путь через пороги, по которому везли рабов из Руси в Царьград, причем «рабов в цепях» приходилось проводить миль шесть сухим путем для того, чтобы миновать один из днепровских порогов{54}.
О рабах говорится и в Повести временных лет. Княгиня Ольга, например, после подавления восстания древлян раздавала их в рабство своим дружинникам. Во время посещения Царьграда все та же киевская княгиня обещала императору, что «много даров пришлю тебе: челядь (рабов. — А.К.), воск, и меха, и воинов в помощь». О челяди-товаре говорит (под 6477 (969) годом) и князь Святослав, мечтая о Переяславце в Болгарии, куда «стекаются все блага: из Греческой земли — золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии — серебро и кони, из Руси же — меха и воск, мед и рабы». Вопрос о рабах подвергся всестороннему обсуждению в русско-византийских договорах 911 и 944 гг. Особо обращается внимание в договоре 944 года на процесс поиска и возвращения раба, убежавшего от русов в Византии. Однако чуть ниже тот же договор подробно определяет условия выкупа русами своего соотечественника, попавшего в рабство к грекам. При этом, выкуп русских рабов представляется обязанностью русской стороны, такой же, как и выкуп Византией у варваров греков-христиан. Получается противоречие. С одной стороны, русы активно торгуют рабами, а с другой — стремятся выкупить из рабства у иноземцев своих соотечественников. Выйти из этого противоречия можно, если вспомнить сообщение восточных авторов о том, что русы нападают на славян, забирают их в плен, а затем продают в рабство{55}. В этой связи особого интереса заслуживает гипотеза И. Я. Фроянова о челядинах Древней Руси, как об иноплеменниках, попавших в плен к русам{56}. Таким образом, мы можем предположить, что челядинами, которыми торговали русы, были славяне из подчиненных полянам-руси племен, в то время как рабство руса считалось в Киеве несправедливостью, которую необходимо было исправить.
Другим проявлением неравноправного положения русов и славян является противопоставление так называемой «внешней Росии» и Киевщины, которое встречается в сочинении Константина Багрянородного «Об управлении империи»{57}. Из текста царственного автора не совсем ясно, какие территории он относил к Руси «внешней», а какие — к «внутренней» (последнего термина у Константина нет — он восстанавливается как оппозиция к «внешней Росии»). Скорее всего, под «внешней Росией» следует понимать земли, не входившие в состав Руси в узком смысле, которая, в трактате Константина, как и в Повести временных лет, ограничивается территорией Среднего Поднепровья, или центр славян, соперничавший с Киевом. В этом отношении любопытна гипотеза Г. Г. Литаврина о двух торговых флотилиях русов и славян, ежегодно посещавших Константинополь в середине X века: «Первыми в начале — середине мая отплывали ладьи, принадлежавшие князьям и боярам, правившим городами в бассейне Среднего Днепра (Киевом, Черниговом, Переяславлем, Вышгородом и др.), а месяцем позже отправлялись в путь ладьи из северных городов (Новгорода, Смоленска, Полоцка, Ростова и др.), куда весна приходила на 3–4 недели позже. Соответственно первая прибывала в Константинополь в начале июня, а вторая (ее путь до столицы империи был к тому же вдвое длиннее и труднее) в конце июля — начале августа.
Дело было не только в разнице географических и климатических условий на Руси, но и в том, что в квартале св. Маманда (пригороде Константинополя на северном берегу Золотого Рога), выделенном властями империи для постоя русов, не могли разместиться все послы, купцы, рабы для продажи, охрана и прислуга русов с их скарбом и вещами, если бы все они прибывали в империю одновременно»{58}. Как видим, и в торговом отношении киевские русы имели преимущество по сравнению со славянами прочих союзов племен.
