Нина Соротокина - Закон парности (Гардемарины, вперед - 4)
- Благодарю вас за аудиенцию, ваше высочество,- почтительно склонился Никита.
Екатерина удовлетворенно кивнула, разговор начался правильно, он ничего не требует, только просит. Надо сказать, начало их беседы было полно недомолвок, почтительных поклонов и удовлетворенных кивков. Учтивые слова их плавали на поверхности некоторого водоема, величественные, словно лотосы, а смысл разговора несли невидимые глазу резвые придонные струи.
- Наша встреча состоялась как нельзя кстати. Завтра я уезжаю в Ораниенбаум, а оттуда в Петергоф. Государыня Елизавета намечает отметить праздник Петра и Павла в этом году особенно пышно,- она замялась, как бы спрашивая себя- о чем мы?- и легко вернулась к разговору.- Помнится, князь, вы имели до меня просьбу касательно некой молодой особы?
Никита всем своим видом выразил полное согласие, даже руками сделал эдакий жест, обозначающий восхищение памятью их высочества.
- Оная девица жива и благополучна. ЕЙ не грозит беда. Некоторое время назад- какое именно, мне не известно, упомянутая особа оставила столицу, чтобы в сопровождении господина Икс посетить могилу отца.
- Не хотите ли вы сказать, ваше высочество, что княжна Репнинская поехала на Гросс-Егерсдорфское поле?- вне себя от изумления и явно выпав из законов этикета, воскликнул Никита.
- Я думаю, что это только условное обозначение цели их путешествия,невозмутимо отозвалась Екатерина.- Сейчас они, очевидно, в Кенигсберге. Кто сопровождает девицу - я не знаю. Зачем они поехали в Пруссию - мне не известно. Отношения сей девицы с означенным господином - для меня полная тайна. Одно достоверно - она путешествует под чужим именем. Ее зовут теперь графиня Грауфельд.
Никита встрепенулся было, тысяча вопросов ульем жужжала в голове, но великая княгиня остановила его движением руки.
- Милый князь, я не могу вам сказать больше, чем мне удалось узнать. И не хочу строить догадок. Они принесли бы больше вреда, чем пользы.
Она улыбнулась, и этой улыбкой словно ширму поставила, в довершение всего в руках ее появился большой веер, на котором французский художник изобразил Дафниса и Хлою предававшимися радостям любви, а также пейзаж, овец и собак. Екатерина обмахивала неразгоряченное лицо значительно и неторопливо, нимало не тяготясь возникшей в разговоре паузой.
- Не будет ли нескромностью с моей стороны узнать, какие ваши дальнейшие планы?- спросила она наконец.
- Ехать в Пруссию.
- А может так случиться, что вы там вдруг встретите полковника Белова? Он ваш друг?
- Он мой друг, и я его непременно встречу. Лицо ее оживилось, и она сказала уже совсем другим тоном, в котором не было и тени наигранной
значительности.
- Передайте Белову, что я помню о нем. И еще передайте: дело фельдмаршала Апраксина отнюдь не кончено. Оно движется к своей развязке, которая, как мне кажется,. очень будет зависеть от успехов нашей доблестной армии.
"Кому это она: говорит? При чем здесь Сашка и какое отношение он имеет к Апраксину? - пронеслось в голове Никиты.- Нет, это скорее информация для меня. Она намекает на письма..."
- Мне не совсем понятны мотивы, коими руководствуется ваше высочество, давая мне подобные...
- А вам и не нужно знать мотивов,- перебила его Екатерина.- Просто запомните и передайте Белову, что особой опасности для него сейчас нет. Но его могут вызвать в качестве свидетеля. Но лучше бы, чтобы его искали и не нашли. Уж очень-то искать не будут. Так пусть ваш друг... от греха нырнет поглубже.
Зачем она улыбается? Что значит - Белову не угрожает опасность. Какая - не угрожает? И какая могла угрожать? Ясно одно - своим поручением она оказывает любезность и мне и Сашке, она выказывает доверие... но держит меня за болвана...
Он был не далек от истины. Если бы Никита мог читать чужие мысли, его наверняка обидели бы насмешливые размышления великой княгини: "Милый князь, зачем вы так таращите глаза? Вы ничего не поняли... И вы, и ваш друг служите мне, а потому оба связаны с этим именем - Репнинская. И все это втайне друг от друга... А как же - честь не позволяет!.. Право слово, будь вы менее щепетильны, может быть, больше было бы толку. Встретитесь с Беловым обсудите все. Я предоставляю вам эту возможность..."
И опять веер неспешно заходил в руке, сидящая на камне Хлоя взволнованно заколебалась, нарисованные собаки занервничали, овцы тоже пришли в волнение, словно рябь на реке.
Аудиенция тянулась, хотя все было сказано. Нет... не все. Она явно ждет от меня каких-то слов... или поступков. Ясно каких, ей нужны письма... ее тайные послания к Апраксину. А может быть, для дела выгоднее отдать их прямо сейчас? Или сказать, мол, как только фрейлина Репнинская найдется, письма станут опять вашей собственностью? Уж Сашка бы знал, как надобно поступить...
- Я не забыла и второй вашей просьбы,- голос Екатерины звучал попрежнему насмешливо, словно просьба эта касалась какой-то светской мелочи.- Вы, кажется, интересовались нашим общим другом с острова Мальты?
Это была уже щедрость - королевская! - вспомнить сейчас о Сакромозо. Никита замер, боясь каким-либо жестом или даже дыханием своим спугнуть прихотливый бег мыслей в умной голове собеседницы.
- У Сакромозо карие глаза... родинка, вернее, пятнышко без выпуклости вот здесь,- она коснулась своего острого подбородка,- лицо бледное... и еще, очень характерный жест. Когда он нервничает или чем-то озабочен, то начинает тереть свои руки - оч-чень красивой формы... так, словно они у него чешутся,- она показала, проиграла всю сцену,- потом опомнится, смутится, сядет как ни в чем не бывало.
- О, благодарю вас, ваше высочество, за вашу милость и доверие ко мне.
- Вот именно, доверие,- сказала она строго.- Я могу быть уверена, что бумаги мои будут в сохранности?
-Да.
Никита расстегнул пуговку потайного кармана в камзоле, достал письма и с поклоном протянул их Екатерине.
И тут на глазах свершилось чудо, исчезла чопорная и надменная великая княгиня, перед ним сидела прежняя Фике - испуганная, взволнованная и счастливая. Ей и в голову не пришло стесняться князя Оленева. Она цепко держала свои письма, читала их с жадностью, мяла от нетерпения, чему-то усмехалась. Потом перевела дух, как после быстрого бега или утоления любовной лихорадки. Письма были аккуратно сложены и спрятаны за лиф.
- И еще скажу вам, князь. Я знаю вас уже четырнадцать лет. Это большой срок, поэтому я с полным правом могу дать оценку вашему поведению- Я нахожу его безупречным,- она улыбнулась кокетливо, обнажившийся надломленный с уголка передний зуб не только не испортил этой улыбки, но придал ей домашний, интимный характер.
Никита вспыхнул, чувствуя, что не только лицо его покраснело, кровь прилила и к шее, и к рукам, даже икры ног вспотели.
- Поэтому я по-прежнему ваш должник,- продолжала Екатерина.- В случае нужды обращайтесь ко мне всегда- я помогу,- в последних словах уже не было никакого кокетства, это были посулы царицы, небожительницы, которая обратила взор свой на смертного и обещала вспомнить о нем, когда придет срок.
Никита склонился чуть ли не до полу.
- Ах, да, чуть не забыла. Попробуйте поискать вашу девицу в Кенигсберге в гостинице "Синий осел". Не правда ли, странное название?
Когда Никита уходил, вслед ему прозвучал звон колокольчика.
- Иван, затопи камин,- приказала великая княгиня вошедшему слуге.
"Даже спрятанные на груди письма жгут ей кожу,- подумал Никита.Сейчас бумаги пойдут в огонь. И все будет забыто".
Через три дня Никита был уже в дороге.
"Синий осел"
Оленев не застал в Кенигсберге друга. Белов отбыл в армию, в какой-то польский городишко, название которого квартирная хозяйка фрау К., постная, некрасивая особа, конечно, запамятовала. Во время их короткого диалога с лица ее не сходило выражение подозрительности, словно неожиданный гость, хоть и выглядел приличным человеком, в любую минуту может посягнуть на ее собственность или, того хуже,- честь. Но как только Оленев сообщил, что он друг ее постояльца, что намеревается дождаться его здесь и готов заплатить вдвое за уже оплаченное жилье, эта сухая роза сделала неробкую попытку расцвести, обнажив в улыбке бледные десны и дурные зубы. О, она обожает русских! Они так щедры, приветливы и нетребовательны! Оленеву были предоставлены Сашины апартаменты, Гавриле отвели крохотную комнатенку с балконом. Камердинер сразу же взял бразды правления в этом маленьком хозяйстве в свои руки. Но фрау К. не сдалась. Пытаясь закрепить только ей видимые и понятные права на постояльца, она двинулась утром с большим подносом в комнату князя. На подносе дымился кофе, булочки были поджарены, масло уложено розочками. В дверях она была остановлена Гаврилой. Он строго посмотрел сухой розе в глаза, отнял поднос и плотно закрыл за собой дверь. После этой сцены хозяйка не упускала возможности многозначительно улыбнуться постояльцу и намекнуть прямым текстом, что не все русские щедры и приветливы, встречаются такие крохоборы, что и немцев за пояс заткнут.
