Питер Кенез - Красная атака, белое сопротивление. 1917-1918
Даже ветераны-антибольшевики, заключенные в Быхове, не понимали важности политических изменений, произошедших вследствие Октябрьской революции. Они продолжали верить в возможность продолжения войны с Германией и поэтому отказывались демонстрировать неповиновение, чтобы не показывать дурной пример армии. Генералы Ставки теряли дорогое время в ожидании освобождения своих предводителей: мысль ослушаться была для них неприемлемой.
Отношения между генералами в Быхове и в Ставке были неоднозначными. Теоретически, конечно, Духонин стоял выше Корнилова, но Корнилов пользовался таким уважением в Могилеве, с которым Духонин не мог конкурировать. Офицеры в Ставке продолжали называть Корнилова верховным, такой чести не удостаивался ни Керенский, действующий Верховный главнокомандующий, ни Духонин. С одной стороны, лишенные свободы ждали освобождения, а с другой – давали советы вышестоящему руководству, которые звучали как инструкции.
Корнилов настаивал на том, чтобы Ставка не сдавалась без боя, и давал следующие рекомендации Духонину:
«1. Расположите у Могилева один из чешских полков и один из польских.
2. Займите Оршу, Смоленск, Жлобин и Гомель при помощи польского корпуса и казачьей батареи.
3. Сконцентрируйте на линии Орша – Могилев – Жлобин все отряды Чехословацкого корпуса и одну или две самые лучшие казачьи дивизии под предлогом отправки в Петроград и Москву.
4. Сконцентрируйте в этом же районе все английские и бельгийские танки с офицерами.
5. Снабдите Могилев и соседние окрестности винтовками, боеприпасами, пулеметами…
6. Наладьте тесную связь и придите к соглашению с атаманами Дона, Терека и Кубани…»
Это письмо очень интересное, если учесть, что Корнилов был не в курсе дела и не понимал, что многие военные, на которых он возлагал большие надежды, не будут бороться с большевиками. Важно обратить внимание на тот факт, что в это время Корнилов обдумывал лишь военные действия, не имея никакого политического оружия против большевиков.
Лукомский посылал инструкции Духонину, предлагая немедленно перевести Ставку в Киев. Там личная безопасность офицеров будет надежнее, а борьба с большевиками может продолжаться. Эту идея одобрил Дитерихс, но к полному согласию прийти так и не удалось, и Ставка продолжала бездействовать в самые решающие дни.
Ссора между Ставкой и большевиками произошла на почве разногласий по поводу мирных переговоров. Духонин не мог пойти на компромисс, а Ленин больше не собирался медлить. 20 ноября Ленин отдал приказ начальнику штаба начать мирные переговоры с врагом. Духонин, все еще не желающий давать категоричный отказ, получил два дня на обдумывание серьезных вопросов. Но затем он окончательно заявил, что не собирается принимать участия в переговорах на мирной конференции, что сделало его отставку неизбежной. Ленин назначил прапорщика Н. В. Крыленко Верховным главнокомандующим, Крыленко моментально собрал небольшой отряд, состоящий преимущественно из моряков, и направился в Могилев с целью захвата Ставки.
Крыленко покинул Петроград 24 ноября. На следующий день местный большевистский военный революционный комитет арестовал в Минске генерала Балуева. Отряд Крыленко подходил к Могилеву медленно, но без особой угрозы быть остановленным. Вплоть до последнего дня Духонин не мог решиться на серьезный шаг. Сопротивление становилось все более и более бесполезным, и солдаты отказывались выполнять приказы. Несмотря на приказ, мост на пути в Могилев так и не был взорван. Иностранцы, политики и некоторые офицеры покинули Могилев 2 декабря, за день до прибытия Крыленко. Духонин решил оставаться на месте.
Решение вопроса, что делать с заключенными в Быхове, становилось неотложным. Выбранный комиссар от казачьего соединения, В. В. Шапкин, обратился к Дитерихсу с предложением, чтобы Корнилова переправили в Донскую область, где бы он мог быть спасен. Дитерихс издал приказ об освобождении Корнилова и вместе с Шапкиным повез его к Духонину на подпись. Шапкин так описывает это событие:
«Мы застали Духонина одного в своем кабинете. Аитерихс молча передал ему приказ о переводе заключенных в Каменское на Дону. Прочитав его, Духонин какое-то время помедлил, но затем взял карандаш и решительно поставил свою подпись. Отдав бумагу обратно Дитерихсу, Духонин сказал: „Я только что подписал свой смертный приговор“».
В течение следующего дня Духонин менял свое решение дважды. Всего лишь за день до приезда большевиков он послал полковника Кусонского в Быхов с сообщением о том, что генералы должны покинуть место своего заключения немедленно. За это решение он заплатил своей жизнью: 3 декабря солдаты-революционеры сняли Духонина с поезда и убили его. Крыленко, будучи не в состоянии предотвратить этот эксцесс, заявил, что ярость была следствием того, что Духонин позволил Корнилову сбежать.
Пять выдающихся личностей зарождающегося Белого движения продолжали ждать решения вышестоящего командования. Корнилов, будучи совершенно спокойным, приказал преданному Текинскому полку подготовить бегство, но Деникин при поддержке других генералов уговорил Корнилова отложить это хотя бы на два дня. Корнилов согласился. При данных обстоятельствах заключенным ничего не оставалось, кроме как строить планы: фальшивые документы были уже готовы, а маршрут для текинцев обсуждался. Единогласно генералы решили, что следует отправиться в Донскую область, никто даже не думал о другом варианте. Они были уверены, что донское правительство, не подчинившееся Керенскому, должно помочь врагам большевизма.
Все спланировав, генералы были готовы бежать в тот же день, когда придет разрешение. Марков, Лукомский, Романовский и Деникин путешествовали инкогнито, а Корнилов отказался прятаться и предпочел вести своих текинцев лично. Это решение оказалось импульсивным и плохо взвешенным. Большевики, вскоре обнаружившие, что их злейшие враги ускользают, могли потерять контроль и не найти людей, путешествующих инкогнито. Но генерала, ведущего за собой несколько сотен солдат, можно было легко вычислить.
Поход был невероятно сложным. Всадники начали марш с целью как можно дальше уйти от Быхова: из семи ночей они отдыхали лишь четыре. Погода была очень холодной, а солдаты – плохо экипированы. У них было лишь смутное представление о том, что их ждет впереди. Когда после семи дней похода их догнали красные, это было слишком даже для преданного Текинского полка. Столкновение было не очень серьезным, даже когда лошадь Корнилова была убита прямо под ним. Красные обстреляли издали, а затем отступили. Тем не менее Корнилов собирался продолжать поход. Он театрально уговаривал свой полк, даже грозился совершить самоубийство, но не отступать: текинцы все равно отказались двигаться дальше. На следующий день Корнилов сел в поезд в одежде румынского крестьянина с паспортом на имя Лариона Иванова. 19 декабря будущий предводитель Добровольческой армии без особых сложностей прибыл в Новочеркасск.
Путь других генералов не был таким опасным. Лукомский, одетый как немецкий поселенец, ехал через Могилев и Москву. Единственное неудобство, которое он испытал, было то, что ему пришлось сбрить усы и бороду. Романовский был младшим офицером, а Марков – простым солдатом. Полковник Кусонский посадил этих двоих на свой поезд до Киева, и оттуда они благополучно добрались до места назначения. Деникин притворился поляком и ехал один. Он стал генералом в самом начале войны и с того времени совсем забыл, что значит быть обыкновенным человеком. Так как он все время находился в армии, то мало знал о проблемах, волнующих большинство русских. Но во время этой поездки люди общались с ним как с равным. Он впервые почувствовал всю силу ненависти бедных к богатым. В своих мемуарах он отмечал, что такая ненависть не могла быть только результатом большевистской пропаганды; в этом были также виноваты условия, в которых жили крестьяне в прошлые века, и страдания, принесенные войной.
Возможно, это непродолжительное, но близкое общение с русскими крестьянами и сформировало неоднозначное отношение Деникина к старому режиму. Он винил в неудачах родины всех людей, а не большевиков в частности. Никто из других представителей Белого движения не писал таких писем:
«Теперь я простой „буржуй“, иногда на меня бросают косые взгляды, иногда взгляды полные ненависти, но чаще всего на меня просто никто не обращает внимания. Теперь я столкнулся с реальной жизнью, и меня это очень испугало. Прежде всего, я почувствовал ненависть ко всему, что социально или интеллектуально выше толпы, ко всему, что носит малейший оттенок роскоши, даже скучные побрякушки, являющиеся атрибутом другой культуры или того, что чуждо толпе. Это чувство выражает ненависть, накопленную веками, горечь, порожденную тремя годами войны, панику, посеянную революционными лидерами».
