Ричард Дейвенпорт-Хайнс - В поисках забвения. Всемирная история наркотиков 1500–2000
Пациентка несколько месяцев продолжала принимать наркотик даже во время беременности и постоянно носила его с собой на случай депрессии. В период месячных Янг рекомендовал принимать опийную настойку, так как, по его мнению, ничто не могло сравниться с ней при расстроенных чувствах, необоснованных страхах и тревоге. Янг лечил приступы тошноты у беременных женщин, как нервное расстройство, и прописывал регулярно принимать по пять капель настойки с мятой и коричной водой или кипяченым со специями вином. Однако на более поздних стадиях беременности он считал опиум неуместным. Янг прописывал четыре грамма опия женщинам знатного происхождения, которые теряли способность здраво рассуждать в результате варварского обращения супруга, и эта единственная доза их исцеляла.
«Фантазии», которые модный врач из города Бат, Джордж Чейн (1671-1743), описал как «истерические и ипохондрические расстройства», ассоциировались, главным образом, с женщинами. Как писал Чейн в своей классической работе «Болезни Англии» (1733), наиболее тревожными симптомами этого заболевания были беспокойство, угнетенность и бессонница. Некоторые пациенты принимали опиум без вреда для себя. У других наркотик сначала вызывал слабое головокружение или очень крепкий сон, затем – слабость, подавленность и тревогу, которые пересиливали даже действие наркотика. Таким образом, настойку опия следовало прописывать только в исключительных случаях, а ее применение – ограничивать абсолютно необходимым периодом времени. Опиаты нужно было обязательно смешивать с ароматическими веществами, которые, возможно, снижали разрушительное действие наркотика. Однако пациенты, применявшие опиум для лечения физических заболеваний, обнаруживали, что у них притупляется эмоциональная боль. В 1787 году у герцогини Девонширской (1757-1806) случились желудочные спазмы, но две небольшие дозы опийной настойки сняли их. Две дозы не принесли вреда, но герцогиня стала применять опиум и как седативное средство. Когда герцогиня страдала из-за любовных увлечений, мать умоляла ее взять себя руки и говорила, что огорчена состоянием ее души и лекарствами, которые она принимает в качестве успокоительных.
Опиум был признанным средством для облегчения страданий умирающих людей. Самуэль Джонсон незадолго перед смертью признался, что небольшие дозы наркотика помогали ему улучшить мрачное настроение. «Умирающему человеку ничто не дается легко», – сказал Бенджамен Франклин (1706-1790), который в последние годы жизни страдал мучительными болями и снимал их опиумом. Роль опиума в жизни смертельно больных пациентов заинтересовала Янга. Он подозревал, что наркотик заставлял его раковых больных умирать раньше, чем если бы они его не принимали. Наркотик мог бы навсегда прекратить их страдания, но Янга не удовлетворяло воздействие опиума на больных туберкулезом в поздней стадии.
«Люди с высоким социальным положением, которым нужно что-нибудь выписывать против каждого недомогания и которые считают, что у нас есть средство от любой болезни, раздражаются, если врач не выписывает лекарства против кашля, чтобы они спокойно спали всю ночь. Таким лекарством может быть опиум, и только опиум. Эти люди принимают его в самом разнообразном виде и понимают, что он снимает кашель и делает сон крепким. Поэтому они продолжают употреблять наркотик, становятся его рабами и должны постоянно увеличивать дозировку. Под влиянием опия они стонут и мучаются всю ночь, а утром встают с тяжелой головой. В последние дни жизни… у них отбивает память, они задыхаются, находятся в полубессознательном состоянии и постоянно страдают диареей. Такие люди без опиума умирают телом и умом. Их не сравнить с теми, кто умирает, не приходя в сознание».
Пациенты Янга типичны в том, что касается требований от врача особых лекарств и желания получить нужную дозировку. Самолечение было обычным делом. Более того, легковерные и переутомленные люди продолжали искать исцеление, используя фармакологические препараты. Парацельс, среди прочих, хвастался универсальным средством от всех болезней, которое на неопределенное время продлевает жизнь. Френсис Бэкон (1561-1626) утверждал, что, смешивая ладан с человеческой кровью, он открыл тайну вечной жизни. Европейцам мало было вновь обретенного собственного «я». С конца XVII в. они начали экспериментировать со своей внутренней индивидуальностью и продолжительностью жизни, словно человек – это машина, которую можно смазать и настроить. Подобные эксперименты были следствием периодически возникающего желания представить человека, как ошибку природы. «Жизнь – это неизлечимая болезнь», – провозгласил в 1656 году Абрахам Коули (1618-1667). В XVIII в. появились бесчисленные шарлатаны, продававшие лекарства от всех недугов, которые якобы преобразовывали человеческую природу. Такие «целители» являлсиь эквивалентом разнообразных гуру и проповедников гербалайфа конца XX столетия, хотя иногда они демонстрировали такую безжалостность, которая присуща современным наркобаронам. Самозванец Д’Элю, например, сколотил себе состояние, сбывая состав, гарантировавший, по его словам, бессмертие. Жертвы этого шарлатана травились веществами, содержавшимися в его препарате. Такой же самозванец, граф Калиостро, утверждал, что дожил до 200 лет, благодаря своему тонизирующему средству – «эликсиру жизни». Результатом действий этих жалких мошенников было то, что врачи предпочитали применять лекарства собственного изготовления, а не пользоваться новейшими открытиями в фармакологии. Массовому распространению шарлатанства способствовала также алхимия. Например, моча долгое время привлекала внимание алхимиков, благодаря своему золотистому цвету и геометрически правильным кристаллам солей. В 1669 году один гамбургский алхимик, подогревая сброженную мочу в течение нескольких месяцев, впервые выделил фосфор. Полвека спустя, в 1779 году, ученые нашли фосфор в мозге человека, и этот факт предоставил мошенникам новые возможности. Обнаружение фосфора в гениталиях и мозговой ткани привело к тому, что и фармакологи, и шарлатаны стали прописывать это вещество в качестве тонизирующего, сексуально возбуждающего средства – иногда в опасной для жизни дозировке.
В то время существовало очень немного лекарств, с помощью которых можно было сделать нечто большее, чем облегчить симптомов и утолить боль пациента. Поэтому вполне понятно стремление врачей увеличивать дозы наркотика. Элстон ожидал, что повседневное применение опиума европейцами выработает у них привычку к наркотику. Отношение Янга было таким же оптимистичным. Он считал, что в результате длительного и устойчивого потребления опия, пациенты привыкнут к его наркотическим свойствам, и он станет надежным лекарством. Тем не менее, в середине XVIII в. не существовало методов оценки воздействия какого-либо наркотика на характер человека. В действительности, ученые еще не сошлись во мнении, был ли опиум стимулятором, депрессантом или галлюциногеном. Еще в 1843 году известный английский токсиколог советовал принимать разумный, хорошо сбалансированный наркотик, который восстанавливает тело, давая разуму полноценный отдых. Этот наркотик – опиум – он считал стимулятором. Однако споры теоретиков в XVIII веке мало влияли на фактическое применение опиума в светской среде. Опиаты стали использовать шире, и в то же время ему меньше стали доверять образованные люди. В 1780 году, когда модная поэтесса Энн Сьюард (1742-1809) написала «Сонет об опиуме», опиаты рассматривались как ловушка для слабовольных.
So stands in the long grass a love-crazed maid.
Smiling aghast; while stream to every wind
Her garish ribbons, smeared with dust and rain;
But brain-sick visions cheat her tortured mind,
And bring false peace.
Thus, lulling grief and pain,
Kind dreams oblivious from thy juice proceed,
Thou flimsy, showy, melancholy weed.
И вот стоит в траве высокой девушка, обезумевшая от любви.
Развеваются на ветру ее пестрые ленты, все в пятнах от пыли и дождя.
Но болезненные видения лгут ее измученному разуму,
Принося ложный покой.
Так, доставляя временное успокоение,
Сладкие сны забвения приносит сок
Хрупкого, яркого, печального цветка.
Несмотря на энтузиазм Джонса, люди, употреблявшие опий не отличались блистательным умом. Когда сэр Роберт Годсколл (1692-1742), лорд-мэр Лондона, обратился с петицией в Палату общин, Хорес Уолпол (1717-1797) заметил, что его речь была настолько скучной, что можно было подумать, будто лорд-мэр принимает опиум. Однако другие ораторы прибегали к опиуму с большим успехом. Великий адвокат Томас Эрскин (1750-1823) готовился к особо важным слушаниям в суде, принимая одну таблетку опия, помогавшую ему успокоить нервы и достигнуть высот красноречия. Он мог бы считать эти таблетки стимуляторами, но они не разрушили ему ни личную жизнь, ни карьеру. В 1806 году его назначили на высшую юридическую должность – лорд-канцлером Британии – и присвоили рыцарское звание. Тем не менее, опиум мог способствовать его печально известной поглощенности самим собой. «Он говорил так хорошо, что я никогда не уставал его слушать, даже когда он был занят только одним предметом – самим собой – о чем хорошо знали его близкие друзья и приписывали это усталости», говорил об Эрскине Байрон.
