С. Шумов - Тевтонский орден. Крах крестового нашествия на Русь
Однако славяне, старые хозяева той территории, которою теперь таким образом распоряжались немцы, не подверглись ни поголовному изгнанию, ни обращению в рабство. Некоторые из них были допущены в состав бранденбургских горожан и дворян, что дает повод немецким историкам говорить о большой гуманности в отношениях победителей к побежденным. С другой стороны, нередко случалось, что колонисты занимали свободные места, не причиняя никому ущерба. Но чаще всего они сталкивались с прежними владельцами, которые должны были уступить им место. Читая документы, мы видим, как множество славянских названий деревень мало-помалу искажаются на немецкий лад или же просто переходят в немецкие.
Антипатия между обеими расами надолго пережила их борьбу: для немцев слово «венд» было синонимом негодяя; у них существовало выражение: unehrliche und wendische Leute. Сожительство с победителями было несносно для побежденных; немецкие корпорации были для них закрыты, и очень правдоподобно, что в городах им предписывалось жить в особых кварталах. Немудрено, что славянам хотелось быть подальше от такого плохого соседства. Они стали уходить в маленькие деревушки, называвшиеся на их языке кицинами; это слово, обозначавшее собственно один из рыболовных снарядов, современники передают по латыни через «villa slavicalis». То были жалкие поселки, без пахотной земли, жители которых не имели других средств к существованию, кроме рыбной ловли; их обитатели были так бедны, что их сеньор, маркграф, требовал с них в виде дани всего несколько миног ко дню Рождества. Один немецкий писатель объясняет образ жизни население этих деревень приписываемой им славянам страстью к рыбе и к удовольствиям рыбной ловли; на деле этого нельзя объяснить ничем, кроме суровости германской колонизации. Колонист так хорошо повел свое дело, что воспоминание о славянском происхождении народонаселение живет в Бранденбурге только для ученых в исследуемых ими именах городов, деревень и рек. Язык, на котором не дозволено было говорить в судах победителей, исчез; все, что могло напоминать о старой религии вендов, жестоко преследовалось духовенством. Многие местные суеверия, существующие и поныне, долго считались относящимися к эпохе, предшествовавшей завоеванию; но теперь доказано, что они чисто германского происхождение. Бранденбургские сказки говорят еще в наши дни о Водане, о Фрее и об охотнике Гакельберге; но у домашнего очага нет уже места для славянских богов, как Радегаст, бог гостеприимства и доброго совета, или Святовит, бог священного света. А между тем воспоминание о баюкавших его детство сказках дольше всего хранится в памяти как отдельного человека, так и целого народа: оно исчезает только с их смертью.
Итак, заэльбская страна была онемечена путем поселения колонистов на свободных землях, путем помещение немцев среди славян к ущербу этих последних, а по местам путем полного искоренение побежденных. Здесь опять следует обратить внимание на свовобразность бранденбургской истории. Во Франции римские и германские наслоения прикрыли собой кельтическую основу населения, и к концу V столетия нашей эры эти элементы все уже между собой смешались: Франция тогда уже была почти готова. В Бранденбург первоначальное население исчезает мало-по-малу; оно заменяется исподволь, и притом не целым племенем, как франки, бургунды, вестготы, а мелкими отрядами, которые постоянно прибывают из разных стран. Ни один из них не был настолько значителен, чтобы поглотить собой другие и передать им свои обычаи и законы, ни один не имел влиятельного вождя; и все они по своем прибытии становятся под власть общего вождя, маркграфа, который их призвал, а теперь указывает им места жительства и предписывает обязанности. Эта иммиграция продолжается в течение всех средних веков и новой истории; она беспрерывно изменяет этнографию марки, но не характер государства, олицетворяемого особою маркграфа, который составил из кусочков искусственное народонаселение Бранденбурга, соединив вокруг себя, как вокруг неподвижной точки, все эти разнородные элементы.
Политическая организация.
Маркграфам асканийским и в голову не приходило заводить у себя в Бранденбург крупную знать; но они раздали множество мелких ленов вассалам, которые пришли туда вместе с ними или которых привлекло в марку желание создать себе положение. В то же время они расселили по деревням колонистов, пришедших из Саксонии и Голландии. Желая основать новую деревню, маркграф продавал известное число десятин земли какому-нибудь предпринимателю, который брал на себя распродажу ее по участкам будущим деревенским обитателям. По окончании всей операции такой предприниматель делался наследственным судьею и правителем нового местечка. В тех пунктах, где развивались торговля и промышленность, маркграф заводил рынки и по мере надобности превращал деревушки в города. Такому превращению предшествовало исследование нужд местности и заявление об общеполезности новой меры. В виду того», — сказано в начале одной маркграфской хартии — «что нам и нашим советникам показалось полезным учредить город возле Вольцена, мы приложили к тому все наши старания». И тут дело не обходилось без частного предпринимателя: он покупал у маркграфа землю, которая присоединялась к деревенскому участку, перепродавал ее будущим горожанам, копал рвы, строил стены и общественные здание и после этого становился наследственным судьей нового города.
Вначале между жителями одной и той же деревни или одного и того же города не было различие; все имели определенные обязанности по отношению к маркграфу, но все пользовались личной свободой. Положение бранденбургского крестьянина в XII ст. было лучше положение крестьянина саксонского, который был прикреплен к земле; таким образом, эмигрант шел тогда искать за Эльбой того, чего, он ищет теперь за Атлантическим океаном, т. е. свободной собственности. Один любопытный документ — одно примечание из большего юридического сборника того времени, Sachsenspiegel (Саксонское зерцало) — объясняет истинную причину этого привилегированного положение бранденбуриицев: «Они свободны, потому что они первые распахали почву». Точно также и города, под управлением своих судей, окруженных выборным советом, пользовались известной независимостью. Так как местность, где они были построены, была открыта всяческим нападениям, то приходилось поощрять предпринимателей и первых горожан большими льготами. В учредительной грамоте Сольдина маркграф говорит, что новое создание «требует большой свободы»: так формулировался закон, имевший бесчисленные применения в Северной Европе. На берегах Зюдерзее и на берегах Балтики, в Голландии и Ливонии так же, как в Бранденбурге, основатели городов требовали себе вольностей в вознаграждение за трудности и опасности, с которыми им приходилось бороться. Но эти льготы имели свои границы: горожане, как и крестьяне, оставались подданными маркграфов, и их независимость не должна была противоречить их подчиненности своему государю.
Церковь в марке тоже подчиняется общему закону. Ей было вполне естественно занять важное место в стране, часть которой была отвоевана у язычников немецким оружием. Монахи из Премонтрэ, ученики св. Норберта, архиепископа магдебургского, и монахи из Сито, ученики св. Бернара, одинаково еще пылавшие юношеским жаром, явились на правый берег Эльбы, чтобы молиться, проповедовать и обрабатывать землю; но в Бранденбурге клирик, несмотря на оказанные им стране услуги, должен был уступать первенство мирянину. От маркграфа до последнего крестьянина каждый житель марки работал на пользу страны острием шпаги или острием плуга и гордился сознанием услуг, оказанных им общему делу. В маркграфе это сознание было живее, чем в ком бы то ни было, и когда между ним и епископами, или, говоря современным языком, между государством и церковью, произошло столкновение, то церкви пришлось уступить. Предметом ссоры была десятина. Аскании заявили притязание на пользование этим доходом, который, по общему всему христианскому миру обычаю, принадлежал церкви: они ссылались в свое оправдание на то, что вырвали свою область из рук язычников» и «что платят солдатам, без которых исповедующие религию Христа не могут жить в безопасности». Епископы бранденбургские должны были пойти на сделки; они сохранили свои права на десятину, но пользование ею предоставили фамилии Асканиев, как завоевателям страны. Этот договор является единственным памятником, где совершенно ясно изложены те основания, по которым власть маркграфа получила свой исключительный характер. Что касается маркграфа, то его точка зрения очень проста и ясна: без него и без солдат, которыми он командует и которым он платит, говорит он, не было бы церкви. Он знает, что он необходимое лицо, от которого зависит существование всего остального.
