Карл Клаузевиц - 1812 год
Его штаб, а именно генерал Ермолов и полковник Толь мыслили как и вся армия: довольно отступать. Превосходство сил, какое еще сохранялось у противника, могло быть уравновешено русской храбростью и русской тактикой. Особенно была сильна вера во внезапный переход в наступление, который должен сотворить чудо.
Так ведь написано во всех книгах. Багратиона, пользовавшегося славой хорошего рубаки и, как это всегда бывает с людьми такого рода, смотревшего на неудовлетворительные до сих пор результаты похода со скептическим покачиванием головы, легко было склонить на сторону этой идеи. Итак, полковник Толь пустил в ход все свое красноречие для того, чтобы убедить Барклая, что настало время нанести врагу решительный удар. Французская армия, как говорили они, теперь уже не обладает таким большим превосходством сил над русской.
Первый момент после соединения армий - якобы наилучший для внезапного перехода в наступление. Смоленск - весьма важный пункт, город, которым русские особенно дорожат и из-за которого стоит рискнуть кое-чем.
Французская армия разбросана по квартирам на широком пространстве, а это дает твердые основания рассчитывать на то, что удастся заставить ее принять бой до полного сосредоточения; тем самым может быть устранена невыгода, возможно, еще имеющегося численного превосходства противника.
Наступление дает огромное преимущество, а русский солдат гораздо более пригоден для атаки, чем для обороны. Последнее свойство, как известно, приписывают себе решительно все армии.
Наконец, Барклай дал себя убедить, и 8 августа он двинул всю армию к Рудне, в районе которой рассчитывали встретить центр неприятельской армии.
Однако уже на первом переходе распространилось известие, что главные силы неприятеля находятся на дороге в Поречье, а при таких условиях удар по воздуху в направлении Рудни являлся чрезвычайно опасным предприятием, так как он мог привести к потере пути отступления. Хотя это известие не было достоверным и представляло скорее плод различных соображений и догадок и хотя такое сосредоточение французской армии было явно неправдоподобно, так как дорога на Поречье отнюдь не лежала в том направлении, которого до сих пор держался противник, угрожая все время русской армии своим правым флангом, однако, невозможно было уговорить Барклая предпочесть неизвестное известному и помешать ему самому пойти с первой армией по дороге на Поречье, задержав на дороге в Рудню вторую армию.
В русской армии сожалели об отказе от наступательных действий, так как генерал Платов на второй день наступления, раньше чем пришел приказ приостановить его, внезапно напал на передовые части авангарда Мюрата под командой генерала Себастиани и захватил обоз этого генерала и 500 человек пленных; всеми это рассматривалось как удачный почин, суливший наилучший успех всему предприятию в целом. Багратион также был чрезвычайно недоволен отменой первоначального решения, и с этого времени стали постоянно возникать разногласия и споры между обоими генералами.
Хотя это наступление русских едва ли привело бы к действительной их победе, т. е. к такому сражению, в результате которого французы были бы вынуждены, по меньшей мере, отказаться от дальнейшего продвижения или даже отойти на значительное расстояние, но все же оно могло развиться в отчаянную схватку. Действительно, при столь широкой разбросанности расположения французской армии быстрый натиск привел бы к отступлению тех частей, которые оказались бы под ударом. А если бы все три колонны русской армии держались в такой близости друг от друга, что могли бы еще в тот же день выполнять отданные утром приказания главнокомандующего, то открывалась возможность охватывающей и весьма успешной атаки тех корпусов, которые непосредственно оказались бы перед русскими войсками; неприятель мог бы понести весьма чувствительный урон, не говоря уже о менее значительных потерях соседних частей, связанных с их поспешным и более или менее беспорядочным передвижением. Все предприятие в целом дало бы в конечном результате несколько блестящих стычек, значительное число пленных и, быть может, захват нескольких орудий; неприятель был бы отброшен на несколько переходов, и, что важнее всего, русская армия выиграла бы в моральном отношении, а французская - проиграла бы. Но добившись всех этих плюсов, все же, несомненно, пришлось бы или принять сражение со всей французской армией, или продолжить свое отступление. Если бы в основе добровольного отхода к центру Европейской России лежала какая-то система, то дальнейшее отступление было бы возобновлено без колебаний, и на весь этот эпизод пришлось бы смотреть лишь как на крупную вылазку из крепости. Но мы не видим и следа подобного подхода к отступлению со стороны тех лиц, которые руководили военными действиями; не подлежит ни малейшему сомнению, что после первых же успехов наступления они сочли бы своей обязанностью и далее сражаться с сосредоточившимися силами неприятеля, чтобы не подать вида, что русские потерпели неудачу; таким образом, тотчас же после достигнутых первых успехов русским, по всей вероятности, пришлось бы дать оборонительное сражение, исход которого не подлежит никакому сомнению, хотя бы из за соотношения сил той и другой стороны. Это, надо полагать, и рисовалось Барклаю как исход всего этого предприятия, я такой финал, конечно не являлся соблазнительным, в особенности при наличии угрозы обхода.
Такой нам представлялась операция в то время; мы и теперь не имеем каких-либо оснований менять свои взгляды. Полководец, который ясно держал бы в своем сознании план глубокого отступления внутрь страны, который был бы проникнут убеждением, что на войне часто следует действовать, не имея достоверных данных, а опираясь лишь на вероятность, и который имел бы достаточно мужества, чтобы кое-что оставить на долю удачи, такой полководец 9 августа дерзко продолжал бы начатое движение и в течение нескольких дней испытывал бы свое счастье в наступление. Но такой генерал как Барклай, который ждал спасения только от одержания полной победы, который считал себя обязанным искать таковую в правильном и осторожно подготовленном сражении, который тем более прислушивался к внешним объективным доводам, чем больше в нем замолкали внутренние субъективные, - такой генерал, конечно, не мог не найти во всех обстоятельствах вполне достаточных оснований для того, чтобы отказаться от намеченного предприятия. Мнение полковника Толя и тех офицеров генерального штаба, которые особенно горячо настаивали на продолжении наступательной операции, сводилось к тому, что внезапность наступления и неожиданное нападение на разбросанную неприятельскую армию уже сами по себе вырывают победу и опрокидывают врага. Подобные взгляды, выраженные в такой формулировке, представляют великое зло и военном искусстве, так как они обладают своего рода силой терминологического доказательства, а по существу не содержат в себе никакой определенной мысли. Весь исторический опыт свидетельствует, что подобными стратегическими внезапными нападениями редко достигается подлинная победа, выигрывается лишь известное пространство территории и создаются выгодные предпосылки для сражения. Ведь для того, чтобы одержать настоящую победу, необходимо встретить значительную часть неприятельской армии и вынудить ее принять сражение и притом в таких условиях, чтобы иметь возможность охватить ее и, таким образом, добиться наибольшего успеха. Нужно помнить, что одно простое отталкивание противника по прямой линии, которое могло бы сойти за победу, когда оно захватывает всю неприятельскую армию, не является таковой, когда оно направлено лишь против одной ее части. Неприятельские корпуса редко принимают такой удар: большинство их форсированным маршем стремится достигнуть расположенного позади сборного пункта, и за исключением случаев, когда географические условия особенно благоприятствуют этому, редко удается где-либо нанести противнику подлинно крепкий удар. Правда, неприятельская армия таким неожиданным нападением приводится в менее выгодное по сравнению с предшествовавшим положение, но отнюдь не в состояние армии разбитой, и если наступающая армия ранее не располагала достаточными силами, чтобы дать настоящее сражение, то едва ли она окажется в состоянии дать его и вследствие полученных преимуществ. Что выбор хорошей позиции, знакомство с местностью и устройство укреплений дают обороняющемуся в сражении значительные выгоды, когда-нибудь будет считаться вполне естественным и раз навсегда решенным, но для этого надо ясно и твердо установить понятия и каждое из них поставить на свое место. Но еще теперь и в еще большей мере в 1812 г. наступательная форма войны почиталась подлинным волшебным средством, так как наступавшие и продвигавшиеся вперед французы являлись победителями; Тот, кто основательно продумает этот вопрос, должен будет себе сказать, что наступление является на войне слабейшей формой, а оборона сильнейшей, но что первая преследует положительные и, следовательно, более крупные и решительные цели, вторая же - лишь отрицательные, благодаря чему устанавливается равновесие между ними и одновременное существование обеих форм становится возможным. От этого отступления, уж слишком углубившегося в теорию, вернемся к генералу Барклаю.
