Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо
Съезд в Вышгороде завершился принятием ряда дополнений и поправок к древнейшему своду Русской Правды (Правде Ярослава), которые были объединены в Правду Ярославичей[86]. Суть этих узаконений поясняет ремарка анонимного кодификатора так называемой Пространной редакции Русской Правды: «По Ярославе же паки совокупившеся сынове его: Изяслав, Святослав, Всеволод и мужи их: Коснячко, Перенег, Никифор[87] и отложиша убиение за голову, но кунами ся выкупати; а ино все яко же Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша». Выражение «отложиша убиение за голову» довольно часто понимается как полная отмена кровной мести. Однако с этим нельзя согласиться, ибо соответствующая статья Правды Ярослава о кровничестве («Убьет муж мужа, то мстить брату брата, или сынови отца, любо отцу сына» и т. д.) никуда не исчезла и с небольшими вариациями продолжала включаться во все последующие редакции Правды, что не позволяет считать ее утратившей юридическую силу. Законодательные новшества Правды Ярославичей заключались в другом — они были ответом на массовые убийства княжьих людей во время недавних беспорядков. Поскольку эти преступления совершались не одиночными преступниками, а целыми общинами, многолюдными толпами горожан и селян, то применение древнего права на месть погрузило бы страну в кровавую пучину расправ и самосудов. Изяслав первый понял это и подал пример выгодного для власти компромисса, обложив крупным денежным штрафом провинившихся жителей Дорогобужа. Таким образом, Правда Ярославичей поправила древнерусское законодательство в двух пунктах: во-первых, поставила вне закона акт кровной мести в отношении свободных общинников («людей»), совершивших убийство «княжих мужей», и, во-вторых, резко повысила размеры уголовных «вир» и «продаж» — с 40 до 80 гривен{48}. Остальное, в том числе и право кровной мести при уголовных тяжбах между самими «княжими мужами», осталось в неприкосновенности, «яко же Ярослав судил».
II
Как ни важно было Изяславу вновь показаться всему свету в роли старшего князя на вышгородских торжествах, разжать внешнеполитические клещи, которыми братья защемили его княжеский удел, было еще важнее. И он не сидел сложа руки. Династическим союзам своих братьев Изяслав противопоставил собственную матримониальную комбинацию. Не позднее 1072 г. он заключил два брачных договора, тесно связавшие его с маркграфом восточной Саксонской (Нижнелужицкой) марки Деди, который в 1068—1073 гг. открыто враждовал с Генрихом IV. Дело касалось двух сыновей Изяслава — младшего, Ярополка, и среднего, Святополка. Первый женился на падчерице самого Деди по имени Кунигунда. Второму восточносаксонский маркграф сосватал свою племянницу, дочь чешского короля Спытигнева I (1055—1061), женатого на сестре маркграфа Деди. Необходимо принять во внимание, что сын Спытигнева, Фридрих-Святобор, после смерти отца был изгнан своим дядей Брячиславом II (младшим братом Спытигнева) из Чехии и укрывался не то в Польше, не то в Восточносаксонской марке. Таким образом, в шурьях у Святополка оказался претендент на чешскую корону{49}.
В то же время и по той же причине Изяслав пошел на мировую со Всеславом. В 1072 г. Киев и Полоцк договорились о прекращении военных действий, чем, по всей видимости, и объясняется отмеченное выше «исчезновение» Всеслава из летописи после 1071 г. как действующей фигуры древнерусской политической жизни[88].
Печать Святослава ЯрославичаОднако, несмотря на принятые Изяславом меры предосторожности, развязка наступила быстро. Уже в 1073 г. между братьями-соправителями произошел открытый разрыв. Летопись не называет конкретных побудительных мотивов выступления младших конкретных побудительных мотивов выступления младших
Ярославичей против старшего брата. Это было зло в чистом виде, ибо Святослав и Всеволод своим поступком «преступили заповедь отню, паче же Божию… не добро есть воступати во предел чужаго», а причину зла древнерусские книжники знали очень хорошо: «Воздвиже диавол котору [распрю] во братии си Ярославичех. Бывши распри межи ими, быв себе Святослав со Всеволодом на Изяслава». Из дальнейшего повествования можно понять, что Святослав и Всеволод были крайне обеспокоены сближением Изяслава с полоцким князем: «Святослав же бе начало выгнанию братню, желая власти; Всеволода бо прельсти, глаголя: яко Изяслав свадится со Всеславом, мысля на наю [нас]; да аще его не предим [упредим], имать наю [нас] прогнати»; и тако взостри Всеволода на Изяслава». Как можно видеть, переяславский князь представлен здесь невольным пособником честолюбивых помыслов Святослава, что конечно же никак не вяжется с его предыдущими поступками, которые, впрочем, также заботливо опущены летописцем[89]. Но вряд ли подлежит сомнению, что инициатива в деле «выгнания братня» действительно исходила от Святослава. Психологически это понятно: 46-летний Святослав просто заждался великокняжеского стола. Что касается даты его выступления против Изяслава, то она находит свое объяснение в контексте международной политики тех лет. Дело в том, что на 1073 г. намечался совместный германо-чешский поход в Польшу{50}, и Святослав, безусловно, был оповещен об этом Генрихом IV. Нельзя с точностью сказать, имела ли место между ними договоренность о синхронизации военных действий, но, начиная в 1073 г. борьбу с Изяславом, Святослав, несомненно, рассчитывал на то, что польский союзник киевского князя Болеслав II не будет в состоянии оказать помощь своему протеже.
Для Изяслава повторились худшие дни 1068 г. Не чувствуя за собой поддержки киевлян, он бежал из Киева вместе с сыновьями при первом известии о приближении черниговско-переяславского войска. Город без боя сдался победителям. 22 марта 1073 г. Святослав провозгласил себя киевским князем. Политическая система Ярослава рухнула окончательно.
III
Выгнав старшего брата, Ярославичи приступили к новому переделу Русской земли. Святослав уступил Всеволоду Чернигов[90], взяв себе взамен Ростово-Суздальскую землю и Белоозеро. Владимир Мономах был выведен из Владимира-Волынского в Переяславль (вместе с которым он, кажется, получил и Туров[91]), а на его место сел сын Святослава Олег. Глеб сохранил за собой Новгород, третий Святославич, Роман, по-прежнему держал Тмуторокань[92]. Авторитет великокняжеской власти был восстановлен даже в больших масштабах, нежели при Изяславе.
Вероятно, тогда же Святослав удовлетворил церковные претензии Всеволода, учредив в Переяславле титулярную митрополию, по образцу черниговской. Житие Феодосия Печерского (в Успенском сборнике XII в.), рассказывая о переяславском епископе Ефреме, говорит, что он «поставлен бысть митрополитом в городе Переяславли». Согласно внутренней хронологии памятника, это произошло между 1073 и 1077 гг.{51}
За совершенные церковные уступки император Михаил VII Дука (1071—1078) потребовал от Святослава военной помощи против отложившихся от Византии болгар и херсонесцев. Святослав обещал выступить против болгар сам, а на Херсон послать своего сына Глеба и Владимира Мономаха, но переговоры затянулись, и оба похода, по всей видимости, так и не состоялись[93]. В то время, указывает Анна Комнин, Византия «не имела ни боеспособного войска, ни достаточного количества денег в царской казне, чтобы на них можно было найти вспомогательные войска из чужеземцев».
Киевляне, видимо, относились к Святославу достаточно лояльно, памятуя, что в 1069 г. он пытался удержать старшего брата от расправы над мятежным городом. Во всем Киеве один Феодосии Печерский, как повествует его Житие, беспрестанно обличал нового князя в том, что он не по праву сел на братний престол. Преподобный отказывался от встреч со Святославом, запретил поминать его имя в своей церкви и однажды послал ему большое обличительное письмо, в котором приводил имена нечестивых братоубийц древности и между прочим писал: «Голос крови единоутробного брата твоего вопиет на тебя к Богу, как кровь Авелева на Каина!» Вероятно, в это время печерское монашество приступило к переосмыслению культа Бориса и Глеба: если до сих пор святые братья-мученики почитались только как целители{52}, то теперь они становятся примером безусловного послушания родовому долгу, святыми страстотерпцами, чей подвиг заключался в отказе «возняти руку на брата старейшего».
Святослав гневался, грозя Феодосию заточением, но так и не осмелился причинить какое-нибудь зло праведнику, которого чтила вся Русь. В сущности, этот честолюбец и клятвопреступник был очень набожен. От него остались два великолепных Изборника (1073 и 1076), на одном из которых красуется его надпись: «Не оставь, Господи, без внимания стремлений моего сердца! Но прими нас всех [то есть княжескую семью] и помилуй!» Житие Феодосия особо подчеркивает зависть Святослава к тому, что Изяслав имел в своей области столько святых мужей (вспомним в этой связи организацию побега Антония в Чернигов). Вероятно, не желая повторять ошибок брата, потерявшего расположение Антония и Никона, Святослав крепился, терпеливо снося Феодосиевы укоры и жертвуя на монастырь большие суммы. В 1073 г. он заложил в Киеве знаменитую Великую Печерскую церковь и отписал монастырю собственное село. В конце концов непреклонный игумен Печерской обители смягчился, перестал открыто бранить Святослава, разрешил поминать его имя на литургии (правда, только после Изяслава) и даже начал захаживать на княжий двор, чтобы душеполезной беседой наставить князя в братолюбии.
