Густав Гилберт - Нюрнбергский дневник
Розенберг ничего не ответил, а Франк, Фриче и Ширах не скрывали своего отчаяния при виде распада германской нации, указав, что в нем повинна расовая политика. В конце концов, Розенберг все же дал ответ:
— Естественно, мы не могли предполагать, что все это приведет к таким ужасным последствиям, как геноцид и война. Я всего лишь пытался отыскать мирное решение расовой проблемы.
26 ноября. Планы захватнической войныУтреннее заседание. М-р Олдермен зачитал один из роковых документов, «документ Хосбаха», содержащий секретную речь Гитлера, в которой он 5 ноября 1937 г. знакомил Геринга, Бломберга, Фрича, Редера и Нейрата со своими захватническими планами. Разъясняя принципы различных вариантов запланированного нападения, Гитлер также заявил следующее (записано со слов его адъютанта Хосбаха[3]):
«Германская политика всегда должна считаться с существованием двух исконных, непримиримых противников — Англии и Франции, которым германский колосс в центре Европы всегда был бельмом на глазу… Для упрочнения нашего военно-политического положения нашей первейшей целью всегда должна оставаться наша отвлеченность в войну с целью устранения Чехии и одновременно Австрии ради устранения угрозы с флангов в случае нашего предполагаемого наступления на западном направлении… С устранением Чехии и установлением общей границы с Венгрией мы можем рассчитывать на нейтралитет Польши во время германок-французского конфликта. Наши договоренности с Польшей окажутся действенными лишь тогда, если Германия окажется в состоянии продемонстрировать свою мощь… Фюрер высказал мнение, что с высокой долей вероятности можно предполагать, что Англия и Франция втайне уже списали Чехию со счетов… Вполне естественно, что во время проведения нашего наступления на Чехию и Австрию нам необходим заслон на западе… Если Германия использует эту войну для решения чешского и австрийского вопросов, то с большой долей вероятности можно предположить, что Англия — находясь в состоянии войны с Италией — не решится на военный конфликт с Германией… Генерал-полковник Геринг в связи с изложенным фюрером счел целесообразным высказаться за прекращение нашего участия в испанской войне».
Обеденный перерыв. Многие выразили свое удивление после ознакомления с этим документом, бесспорным доказательством намерений Гитлера проводить политику с позиции силы. Йодль заявил, что ни о чем подобном в тот период не имел понятия. В этом документе его удивила явная переоценка значимости Италии. Зейсс-Инкварт также высказал мнение, что никогда не понимал оценки Гитлером роли и значения Италии. Он всегда называл Италию не иначе, как «мелкотой».
Зейсс-Инкварт по «документу Хосбаха» высказался следующим образом:
— Совершенно определенно, что я крепко бы подумал над тем, участвовать ли мне во всем этом, если бы мне в 1937 году вдруг стало известно о существовании подобных намерений!
Ширах оценил этот документ как «сконцентрированное политическое безумие».
Франк выразился так:
— Вот подождите, прочитает немецкий народ этот документ и поймет весь тот дилетантизм, которым фюрер припечатал к стенке весь немецкий народ!
Герингу вообще пришлась не по душе вся тематика обсуждения, вмешавшись, он решил прервать ее:
— Все это чушь! А как же быть с присоединением Техаса и Калифорнии к Америке? Это ведь тоже была самая настоящая захватническая война, имевшая целью расширение территорий!
Риббентроп с виноватым видом медленно покачал головой, когда я задал ему вопрос, было ли ему известно о подобных политических планах.
— Нет, он мне никогда об этом не говорил. Еще раз заявляю вам, герр доктор, если бы только союзники оставили нам в Версальском договоре хоть малейший шанс, то никто о Гитлере никогда бы не услышал.
Фриче признал, что этот документ выставляет процесс в новом свете.
— Теперь я понимаю, почему речь идет о заговоре; и я вынужден изменить свое отношение к обвинительному заключению.
Послеобеденное заседание. М-р Олдермен описал следующий документ, свидетельствующий о намерениях нацистов развязать агрессивную войну после захвата Чехии и Австрии. Речь шла о записях адъютанта Гитлера Шмундта, из которых следует, что Гитлер в присутствии Геринга, Кейтеля и Редера открыто высказывался за начало захватнической войны на еще одном секретном заседании 23 мая 1939 года.
После его слов о жизненном пространстве Гитлер был процитирован дословно: «Национально-политическое единение Германии практически завершено за небольшим исключением (здесь м-р Олдермен заметил: «Предполагается, что речь идет о концентрационных лагерях»). Дальнейшие успехи без пролития крови с нашей стороны невозможны. То есть вопрос о том, пощадить ли Польшу, отпадает, остается лишь при первой подходящей возможности напасть на нее… Союз Франции, Англии и России против Германии, Италии и Японии побуждает меня выступить против Англии, нанеся ей несколько мощных ударов. Бельгия и Голландия, хоть и протестуя, но все же уступят давлению…»
Завершив военные приготовления, 22 августа 1939 года Гитлер созвал командный состав армии на совещание в Бертехсгаден, на котором объявил о том, что война должна начаться еще при его жизни и что он уже сейчас готов начать наступление, чему имеется еще одно документальное свидетельство.
«Я дам пропагандистский повод к войне, и неважно, правдоподобно он прозвучит или нет. Победителя потом никто не спросит, лгал ли он, или говорил правду. В начале войны и в ее ходе речь не идет о праве, а о победе».
Ближе к вечеру Франк передал мне записку, в которой описывал «апокалиптическое видение», посетившее его на скамье подсудимых во время зачтения последних документов. Видение это представляло «Гитлера в день 22 августа 1939 г.». «Мы сидим перед судом, — описывал Франк, — а перед нами безмолвно движется бесконечная колоши погибших. Беспрерывно движется. Этот «белый и бескровный» поток горя в тускловатом серо-желтом свете молчаливо устремляется в вечность. Все они, окутанные белесым маревом, гонимые пламенем мук человеческих, движутся вперед — прошли — скрылись, прошли — скрылись — и конца этому шествию не видно… Люди, у которых эта война отняла жизнь, — самый страшный и жестокий трофей смерти, мучимой неутолимой жаждой разрушения всего и вся и не пощадившей никого — ни стариков, ни детей, ни процветавших и горделивых, ни покорных и кротких… Вон они, идут — поляки, евреи, немцы, русские, американцы, итальянцы — все нации и народы, изошедшие кровью, исчезают в небытии. И звучит вопль: Эта война должна произойти, потому что произойдет лишь, пока я жив! Что же вам выпало вынести, пока она не достигла конца своего, Боже всемогущий!»
29 ноября. Фильм о концентрационных лагеряхПослеобеденное заседание. Геринг, Риббентроп и Гесс смеялись, когда зачитывалась запись телефонного разговора Геринга с Риббентропом в день триумфального въезда в Вену, в котором Геринг все происходившее описал, как «дурачество», щебетанье птиц и т. п. И внезапно смешливости этой пришел конец, когда командующий Доновэн объявил о демонстрации обнаруженного американскими войсками документального фильма о нацистских концентрационных лагерях.
Мы с Келли стояли у скамьи подсудимых и наблюдали за обвиняемыми во время демонстрации документальной ленты. Далее следуют мои сделанные впопыхах с интервалом в 1–2 минуты записи.
Шахт протестует против принудительного просмотра, когда я прошу его подвинуться; отворачивается, скрестив руки на груди, смотрит вверх на балкон… (начинается фильм). Франк во время первых кадров согласно кивает… Фриче (который до сих пор не видел ни одного кадра из этого фильма) уже бледен и сидит, застыв от ужаса, когда на экране появляются кадры, где заключенных сжигают заживо в каком-то сарае… Кейтель отирает вспотевший лоб, снимает наушники… Гесс сидит, уставившись на экран своими глубоко посаженными глазами, будто Гул…[4] Кейтель снимает наушники и искоса поглядывает на экран… Нейрат опустил голову, на экран не смотрит… Функ, закрыв глаза, казалось, отдался во власть своих мук, время от времени потряхивает головой… Риббентроп зажмуривается, смотрит в сторону… Заукель лихорадочно отирает со лба пот… Франк, судорожно сглотнув, пытается сдержать подступившие слезы… Фриче, вцепившись руками в край стула, напряженно глядит на экран, лоб прорезали морщины, он явно переживает… Геринг оперся на ограждение скамьи подсудимых, он с сонным видом лишь изредка поглядывает на экран… Функ что-то бормочет про себя… Штрейхер продолжает смотреть, он сидит неподвижно, как изваяние, лишь время от времени мигая… По лицу Функа текут слезы, высморкавшись, он трет глаза, смотрит в пол… Фрик трясет головой, когда на экране появляются кадры «насильственной смерти». Франк бормочет «Ужасно!»… Розенберг беспокойно ерзает на своем месте, иногда бросает на экран быстрый взгляд исподлобья, опускает голову, снова поднимает взор, чтобы проверить реакцию остальных… Зейсс-Инкварт принимает все стоически… Шпеер сидит с убитым видом, с трудом сглатывая… Защитники негромко произносят по ходу фильма: «Боже Великий — ужасно!» Редер, оцепенев, смотрит на экран… Папен обхватил голову руками, сидит, глядя в пол, до сих пор он пока что не позволил себе взглянуть на экран… Гесс растерянно глядит перед собой… на экране горы трупов в трудовых лагерях… Ширах внимательно вглядывается в происходящее на экране, тяжело дыша, он перешептывается с Заукелем… Функ рыдает… Геринг с мрачным видом сидит, опершись на локоть… Дёниц сидит, опустив голову, уже не глядя на экран… Заукель поеживается при виде печи крематория в Бухенвальде… когда показывают абажур из человеческой кожи. Штрейхер произносит: «Не верю я в это!»… Геринг откашливается… Адвокаты издают стоны… Теперь Дахау… Шахт продолжает игнорировать экран… Франк горестно кивает: «Ужасно!» Розенберг, продолжая нервно ерзать, наклоняется вперед, оглядывает зал, после чего опускает голову… Фриче, побледнев, кусает губы, чувствуется, что он не на шутку переживает… Дёниц сидит, обхватив голову руками… Опустил голову и Кейтель… Риббентроп поднимает глаза, когда раздается голос английского офицера: 17 000 трупов уже похоронено… Франк грызет ногти… Фрик недоверчиво качает головой, когда женщина-врач начинает описывать эксперименты над женщинами-заключенными в лагере Берген-Бельзен… Когда на экране появляется Крамер, Функ сдавленно произносит: «Мерзкая свинья!»… Риббентроп, поджав губы, с горящими от волнения глазами смотрит в сторону… Функ горько рыдает, при виде обнаженных женских трупов, сбрасываемых в яму, невольно прижимает руки ко рту… Кейтель и Риббентроп поднимают взор на экран при упоминании бульдозера, сгребающего трупы, просмотрев эти кадры, они опускают головы… Штрейхер впервые обнаруживает признаки беспокойства… Конец фильма.
